Проигравший.Тиберий

Лжет даже Фрасилл. И всегда лгал, всегда. Дело не в его дурацких предсказаниях (которые пусть и сбывались, но еще надо посмотреть почему. Не потому ли, что Тиберий сам всегда делал верные ходы?), а в том, что лжет по мелочам. Говорил, что у него есть египетская диковинка — мумия, умеющая двигаться и говорить, хотя и не совсем внятно. И что же? Тиберию в конце концов стало любопытно: а вдруг и правда сушеный египтянин заговорит? Явился к Фрасиллу и потребовал показать. Тот давай оправдываться, и звезды, мол, расположены неблагоприятно, и ветер дует откуда-то не оттуда. Подводил к своей трубе со стеклами, заставлял смотреть. Ну хорошо. Тиберий тогда прямо спросил: как должны располагаться твои звезды и какие должны быть прочие условия, чтобы эта вяленая человечина замычала? Фрасиллу деваться некуда — перечислил. Тиберий записал. И дождался, когда все нужные признаки оказались налицо. Опять к Фрасиллу: демонстрируй. Тот попытался было напустить туману, зубы императору заговорить. Но потом — честно сказал, что уже много лет не может заставить мумию двигаться: наверное, она умерла, как умирает все, что способно производить действия и издавать звуки.

А жаль. С годами у Тиберия сильно возрос интерес ко всякого рода диковинам. Что он, собственно говоря, видел в жизни? Озлобленную солдатню, воняющих потом германцев, паннонцев в лохматых шапках, горы и леса, леса и горы. Множество разных негодяев, шлюх, извращенцев, ненависть, презрение, смерть и кровь. В общем — ничего необычного. Он, может, хотел в юности объехать весь мир, а ему не дали. А в мире столько разных чудес!

Сейчас он может объехать мир — но уже не хочет. Годы не те, чтобы путешествовать. Пусть уж лучше диковины со всего мира сами съезжаются к нему на остров!

Желание императора — закон. К Тиберию отовсюду стали свозить разные необычные предметы — как живые, так и неживые: растения, животных, изделия рук заморских мастеров, человеческие существа, наделенные какими-нибудь невероятными способностями или отмеченные особым уродством. Так в его заповеднике появился мальчик с одним глазом, расположенным посередине лица, — но это был не детеныш циклопа, а именно человек, рядом с ним поселилась девочка с тремя грудями, затем еще две девочки, растущие из одного корня — вместо ног у них был один на двоих короткий и толстый хвост черного цвета (их привезли из Африки), а от пояса — нормальные девки, только очень некрасивые. С этой диковиной Тиберий подумывал было вступить в половой акт, чтобы самому испытать те чувства, которые испытывали, наверное, первобытные полулюди-получудовища, совокупляясь в теплой грязи болот друг с другом. Но передумал: во-первых, непонятно было, каким образом возбуждаться, а во-вторых, во избежание появления новых издевательских стишков про себя.

Скоро всяких чудес собралось столько, что для них Тиберий выделил порядочный кусок своего заповедника. Людям и животным построили жилища вроде клеток. Для минералов, светящихся в темноте, чешуи и когтей огромных древних ящеров, ожерелий из высушенных человеческих голов и всего прочего целиком отвели одну из вилл.

Но Тиберий, став обладателем всего этого, довольно быстро утратил свой интерес. Ни уродцы, ни редкостные вещицы его уже не занимали. Лишь один экспонат музея полюбился ему.

Это было странное существо: похожее на змею, но с четырьмя ногами, а размером — вдвое крупнее самого Тиберия, если, конечно, можно сравнивать императора с такой, гадиной. Ее привезли из таких далеких южных стран, что, как говорили, вряд ли хватит одной жизни, чтобы до них доплыть. Существо охотно поедало куски сырого мяса, фрукты и кроликов. Тиберий называл его «моя змейка». Он часами мог просиживать возле клетки со «змейкой» — и его не смущал ни острый и едкий запах, который она испускала, ни ее злобность, заставлявшая «змейку» то и дело бросаться на толстые прутья клетки, чтобы достать Тиберия. Непонятно почему, император питал к чудовищу почти нежные чувства. В рабов, присматривавших за его «змейкой», эта нежность к чудовищу вселяла не простой, а какой-то высший ужас, ибо в природе человека, если это человек, не может быть заложено добрых чувств к воплощению зла.

Иногда, от скуки, Тиберий уезжал с острова и высаживался в Италии. Проезжал по знакомым местам, милостиво принимал почести в городах. Иногда выполнял обязанности верховного понтифика — освящал храмы, совершал жертвоприношения.

Все шло как обычно. С песнями шли жрецы, вели жертвенного белого быка. Дымились благовонные курения, мальчик нес кадильницу, а другой, шедший вслед за ним, играл на флейте. Одним словом, все по обряду.

И надо же было Тиберию обратить внимание на этого соблазнительного кадилыцика! Мальчишка был в короткой тунике, видно было, как оттопыривается у него круглый задок, какие у него гладкие загорелые ноги, покрытые едва заметным золотистым пухом. На левой икре виднелся синяк — не свежий, уже начавший проходить — и от этого такой нежный, что непременно хотелось прикоснуться к нему губами и языком. Тиберий вдруг почувствовал к мальчику влечение неодолимой силы. Как все получилось не вовремя! Он попробовал отогнать злое наваждение, но оно не уходило и даже, пожалуй, усиливалось. Тогда Тиберий поступил просто: подошел к мальчику, вырвал кадильницу из его рук, схватил за шею и пояс туники своими огромными клешнями и оттащил в придорожные кусты. Германская стража почтительно раздвинула ряд, пропустила императора — и сомкнулась, грозно посматривая: не захочет ли кто-нибудь прийти этому мальчику на помощь?

Вся процессия остановилась, замерла. Слышны были только стоны и всхлипы мальчишки, сопение и рычание Тиберия. И, что странно, второй мальчик, флейтист, так и не перестал играть, только извлекал из флейты уже не мелодию, а какие-то тоскливые и беспорядочные звуки и расширенными глазами смотрел в ту сторону, куда император унес кадилыцика.

Он не бросил флейты и тогда, когда Тиберий, еще запыхавшийся, не успевший заправиться, вылез из кустов. Мальчик дудел в потерявшую голос и слух флейту, а император вдруг уставился на него во все свои выпученные глаза.

Тиберий изнасиловал и флейтиста — только не стал его затаскивать в кусты. Жрецы Юпитера и представители местной аристократии сбились В кучку и безмолвно наблюдали за происходящим. Отыгравшись на флейтисте, Тиберий утолил наконец свою похоть и стал оправляться с таким видом, словно опять готов был продолжить богослужение. Но никто не двигался с места. И никто не издавал ни звука, никто. Кроме обоих мальчиков.

Они оба — измятые и истерзанные — принялись рассматривать друг друга. Но недолго. Внезапно мальчики кинулись драться, да с такой яростью начали один другого колошматить, что Тиберий снова разгневался.

Он приказал растащить мальчишек. Их растащили. А когда они немного успокоились — велел перебить им обоим ноги. Что и сделал старший стражи — это был Зигфрид.

После такого неприятного случая, разумеется, о продолжении священного ритуала не могло идти речи. Круто повернувшись к жрецам спиной, Тиберий сделал охране знак уходить. И ушел.

Нет, посещение Италии мало приносило Тиберию удовольствия. Большую часть времени он проводил на Капри — в компании своих уродцев, в развлечениях со спинтриями, в беседах с Фрасиллом, Кокцеем Нервой и несколькими приближенными, которых на острове со временем становилось все больше.

Новые собеседники — да, появлялись. Но старые уже начинали покидать своего императора. Как-то раз утром Тиберию сообщили, что Нерва умер — найден мертвым в своей постели, в спокойной позе человека, спящего сладким сном. Это была первая большая потеря. Таких людей, как Нерва — чистых душой и преданных, — в Риме, где правили Калигула и Макрон, наверное, больше было не найти.

А еще через год умер Фрасилл. Это уже была не просто потеря — это была трагедия, знак приближающейся смерти! Предсказание астролога сбылось: он не пережил своего хозяина. Но сколько лет он обещал Тиберию после своей смерти? Это почти забылось. Хотя о таких вещах помнить необходимо, но не хочется — и они забываются. То ли десять лет. То ли два года. Кажется, Фрасилл из года в год называл разные цифры, все время уточняя предсказание.