Четвёртый круг

Но его смятение продлилось недолго. Когда на выходе я обернулся, чтобы еще раз взглянуть на стол, за которым окончательно проник в круг, штириец уже следил за следующим броском шарика, одновременно закуривая новую сигару из неистощимого запаса в карманах смокинга, а из кармана дорогих брюк извлекая очередную горсть фишек.

10. Роды

Я умру от страданий!

Уже два дня прошло, как я родила, а Шри до сих пор не дает мне посмотреть на мое дитя, причем не объясняет почему. Говорит, чтобы я потерпела. Бесчувственный грубиян! Конечно же, мстит мне за то, что не он отец ребенка. Как я только могла его любить, такого низкого и мелочного. Впрочем, все мужчины одинаковы. Один тебя насилует, а другой потом наказывает за это. Как в средние века. Хорошо, хоть не сложил костер, чтобы сжечь меня как колдунью.

А ведь поначалу все было не так. Когда беременность уже невозможно было скрывать, я призналась Шри во всем. У меня не было выбора. Я рассказывала осторожно, с околичностями, опасаясь его реакции, хотя моя гордость требовала сделать наоборот. К моему удивлению, Шри отреагировал довольно спокойно. Как и пристало буддисту. Точнее — даже слишком спокойно. На самом деле — равнодушно, будто я ему сообщила, что после обеда пойдет дождь.

В первый момент я почувствовала облегчение, поскольку побаивалась его гнева и приступа ревности. С учетом состояния, в котором я находилась, подобная сцена была совершенно ни к чему. Но затем его равнодушие задело меня. Да будь ты буддистом, коли тебе нравится, но хоть какие-то чувства можно было бы испытывать! Беременность — все же не послеобеденный дождь.

Не было даже естественных вопросов, на которые я заготовила пространные ответы, полные намеков и на его вину в случившемся. Шри словно вообще не занимало ни кто отец, ни как дело дошло до беременности. Я тогда по своей наивности решила, что недооценивала его, что он способен в серьезных ситуациях подняться над низкими мужскими страстями — ревностью и мстительностью.

Но теперь я вижу, насколько ошибалась. Все это время он притворялся, нацепив на себя бесстрастную маску буддиста и только выжидая момент, когда его удар будет самым болезненным. Ну кто мог подумать, что он настолько подл, чтобы мстить мне запретом видеть мое дитя? Циничный негодяй! Я должна «потерпеть»! Шри потребуется все терпение его чертова Будды, когда я с ним рассчитаюсь. А я ведь хорошо знаю его слабые места — ему их от меня не скрыть. Пусть я женщина, но Шри сделал меня по своему подобию…

Извещая его о беременности, я подозревала, на какие пакости и низости он способен, и потому была сильно озабочена предстоящими родами. Понятно, что в этой глуши только он мог стать акушером. На кого другого мне было еще надеяться?

Разумеется, не на Малыша — эту неловкую обезьяну; он уже раз неуклюже залез в мою утробу, и вот во что меня втравил. Он и дальше крутится вокруг, конечно, с сокрушенным и виноватым видом и словно ищет случая поговорить со мной. Однако нам не о чем больше разговаривать. Между нами все кончено. Шри почему-то больше не обращает внимания на его хождение по храму и даже не отгоняет его от клавиатуры, но я затемняю экран, как только он подходит ко мне. Просто отворачиваюсь.

Малышу не стоило бы слишком полагаться на благосклонность Шри. Может попасть в ловушку, как я, или даже хуже. Шри наверняка готовит ему какую-то гадость, раз стал таким терпеливым. Но меня это не касается — это мужские дела. Да пусть хоть перебьют друг друга, если хотят, лишь бы мы с ребенком нормально жили. Ох, лишь бы это была девочка! Шри даже этого мне не пожелал сказать.

Недавно я вспомнила сон, который видела, будучи беременной, — с Буддой в роли доброго акушера. Не было ли это предупреждением, чтобы я не позволяла Шри принимать роды? Но как бы я это сделала? Вообще-то роды прошли без осложнений, правда, Шри пришлось применить кесарево сечение. Шарообразный плод, до конца оставшийся для меня недоступным, вырос до таких размеров, что только подобным образом мог появиться на свет. Шри сделал мне местную анестезию, и я ничего не почувствовала. Таким образом, все эти месяцы подготовки к возможно более легким и безболезненным родам, дыхательные упражнения и прочее, оказались бесполезными. Ну тут уж ничего не поделаешь. Главное, что все хорошо закончилось и младенец родился живым и здоровым. По крайней мере, я на это надеюсь.

Шри выглядел озабоченным еще во время родов, хотя делал все очень искусно, словно полжизни занимался акушерским ремеслом. Я попыталась с ним поговорить, поскольку была в полном сознании, чтобы отвлечься от страха и волнения, совершенно естественных при первых род ах, но он грубо на меня прикрикнул, велев не приставать к нему со всякими глупостями.

Когда я, — естественно, излишне чувствительная ко всему в тот момент, — все же продолжила говорить о том, что меня волновало, Шри нервно и сердито оборвал меня, сказав, чтобы я не фантазировала. Конечно, никакими родами здесь и не пахнет — речь идет, как категорично и без малейшего такта он выразился, о спонтанном развитии паразитической подпрограммы, сложного компьютерного вируса, появлению которого у него пока объяснения нет, но он все выяснит, как только извлечет его из меня и подвергнет тестированию… и так далее.

Я расплакалась, но не только из-за того, что мне всегда до слез обидно, когда Шри бесчувственно раздевает меня своей программистской абракадаброй. Гораздо больше меня напугало это предстоящее тестирование моего младенца, которое могло ему только навредить. Шри, хоть и мог при крайней нужде выполнить роль акушера — коли роды застали нас посреди джунглей, — но и понятия не имел о педиатрии.

Мой плач перешел в истерику, что в этих обстоятельствах было объяснимо, и Шри, которого это всегда нервирует, внезапно сменил тон и начал меня успокаивать и утешать, отказавшись от своего отвратительного компьютерного жаргона. Это мне было приятно, как и любой другой женщине на моем месте, хотя я должна была бы сразу понять, что он притворяется. Но что вы хотите, такие уж мы легковерные, склонные к самообману, чем мужчины и пользуются, как могут.

Думаю, что после этого Шри дал мне что-то успокоительное, так как вскоре я погрузилась в сон. А может, он меня выключил, чтобы не мешала. Не знаю. Возможно, мне что-то и снилось, но когда я проснулась, то ничего не помнила. Как все изменилось. Еще недавно я могла во сне видеть будущее, потом были настоящие ночные кошмары, полные страшных картин, которых я не понимала, а теперь я вообще не знаю, снилось ли мне что-нибудь. Возможно, во всем виновато успокоительное, что дал мне Шри.

Некоторое время после пробуждения я ожидала, что он сам известит меня о результатах — это было бы самым естественным, — но Шри этого не сделал. Лишь равнодушным голосом сказал, чтобы я набралась терпения, словно речь шла о какого-то незначительной вещи. В первый момент, пока я еще не пришла в себя после двухдневного сна, это привело меня в гнев. Прежде всего я подумала, что это он мне так жестоко и подло мстит, ослепленный оскорбленным мужским самолюбием, ибо не он отец ребенка. Затем, когда я немного пришла в себя, меня начали одолевать черные мысли.

Все ли в порядке с младенцем? Никакого плача не было слышно. Я понятия не имела, где находится ребенок, а по поведению Шри не было заметно, что он хоть как-то интересуется новорожденным. С тех пор как я проснулась, он или пялился в экран вспомогательной системы, предназначенной для программирования, с которой моя обычная связь была почему-то отключена, или с рассеянным видом бродил по храму, держа ладони на бритом затылке. Так он делает всегда, когда погружается в эти свои дурацкие медитации, которые я терпеть не могу, хотя такая поза Шри очень идет — придает ему стройность и высоту в его длинной оранжевой хламиде.

Теперь он вдобавок ко всему раздражал меня упорным шлепаньем босых ступней ухо лужицам на пыльном полу храма, появившимся там, где упорным муссонным дождям удалось пробиться сквозь каменную крышу и густое переплетение растений на ней. А ведь я ему говорила, когда еще стояла сухая погода, что крышу нужно починить. Но нет, у господина всегда более важные дела, а у меня не сто рук.