Страница 62 из 65
Сзади к ним подходил лейтенант Толмачев.
Платформа опустела.
— Ну, я пойду. Сменю Харитонова.
Веденин шагнул в дождь, в темноту и вдруг вернулся, позвал:
— Игорь…
— Ты чего?
— Гляди.
В приоткрытую дверь буфета Федя волоком тянул что-то тяжелое, привалил к стенке, обшарил, ругнулся:
— Халява! И документов никаких нету.
Федя постоял, ушел в буфет, снова выволок кого-то. “Да ведь это он пьяных…” — догадался Игорь. Человек у стены мычал, Федя, присев на корточки, рылся у него в карманах, не найдя, что нужно, полез за пазуху. Человек заворочался. Федя приподнял его за волосы, стукнул об стенку. Сунул что-то в карман и вернулся в буфет.
Под шум дождя хорошо было думать об Оле.
Семен сидел на остекленной террасе. Сквозь открытые двери видел пожухлую траву вдоль выложенной кирпичом тропинки, старый забор. Через дорогу за новой штакетной изгородью стоял дом буфетчика Феди. Крашеная дверь открывалась трижды в сутки; утром, в обед и к ночи. Детей у Феди не было. Жена уходила с ним на работу. В обед приносила с собой судки — кормила собаку. Огромный, с доброго телка, пес бегал на привязи от сарая к дому. Лаял он редко; если кто приходил, топорщил на горбу рыжую щетину и рычал по-волчьи.
Сняв комнату у тети Паши, как все называли эту старушку, Семен первым делом оглядел все ходы и выходы из Фединого дома. Ход был только с крыльца да по крыше с чердака, за домом узкая полоска земли и болотце — скрытно не уйдешь. Осмотром Семен остался доволен. Днем он сидел один в сенях, в погожие часы ходил по саду. Ночью приезжал к нему Веденин; они долго курили. Тетя Паша ругала дымокуров. Семен уходил в свою комнатку, а Веденин гулял с соседской девушкой Лялей, пока в доме напротив не гас свет. Проводив Лялю, он устраивался в сенях на раскладушке и лежал там до утра.
Комнату Семен снял на неделю. Шел третий день. Семен сидел над книгой и смотрел на дождь. Тетя Паша вышла, поглядела:
— Страсть-то какая… — И ушла, старчески шаркая ногами. Но на месте ей не сиделось — вернулась, спросила: — На обед-то тебе чего? Есть у меня супчик. Надысь купила мяса. Есть молоко.
— Хорошо бы молока, тетя Паша.
— Ну и пей на здоровье, бог с тобой. — Она стояла, думая, о чем бы еще спросить. — Ты чего все смотришь-то? Завидуешь? Федька-урван домину отгрохал? Слышала я про этого Федьку. Служил он в войсках в заграницах. Привез оттуда немалые деньги. Купил тут хибару-развалюшку, женился. А теперь вон что замест той хибары… Бегал все впроголодь, как собака, а сейчас посадил там на цепи пса.
— Видать, заработал, — сказал Семен.
— Черт ему заработал, — чертыхнулась старуха. — Спаивает он мужиков. Вот что!
— А родные у него есть? Приезжают?
— Приехал недавно какой-то. Вышел, осмотрел все кругом, погулял по проулку. Спрашиваю Федю: кто? Он посмотрел на меня диким глазом. Родня, говорит. Не видела больше его. Уехал, видно.
Старуха говорила, мешала думать об Оле. Кругом было тоскливо, сыро, и в саду, и в поле за поселком, и небо казалось тоскливым, и ветер постанывал уныло. С Олей все ясно — он ее любит. Все было ясно и с Петром — произошла ошибка. Семен чувствовал, что спокойствие возвращалось. Он мучился сейчас одним — не упустить бы Рахими.
Походив по дому, тетя Паша открыла дверь, позвала:
— Иди обедать-то.
Старуха спустилась в подполье, достала кринку молока, нарезала хлеб. От кринки пахло холодком и сыростью, молоко было утреннее, с густым устоем. Семен сел напротив окна, налил кружку. Прожевывая хлеб, пил молоко большими глотками, оно немного горчило, наверно, от полыни.
После обеда старуха сказала:
— Прилег бы отдохнуть
Семен отговорился:
— Пойду покурю. Потом прилягу.
Ушел и просидел в сенях до вечера.
В темноте услышал — кто-то шлепает по дороге. Вгляделся. Веденин? Но это был не Веденин. Подошел Игорь. Семен встал ему навстречу.
— Что случилось?
Игорь сбросил плащ, сел на табуретку.
— Все скажу. Дай отдышаться.
— Где Веденин?
— Послал его позвонить в Москву. Мы видели, как Федя вытаскивает у пьяных документы. Может быть, дадут указание брать его.
Они выпили чаю, присели у окна. Семен толкнул створки, с улицы пахнуло смородиной, увядшей травой. Через дорогу в доме Феди в открытую дверь ярко бил свет, густой полосой ложился на крыльцо. Жена Феди ходила по веранде, тень колыхалась в полосе света. Наконец, дверь захлопнулась, звякнула задвижка, засветились окна, потом и они погасли. Стал слышней шелест дождя.
Игорь встал, сунул руку в карман, проверил пистолет.
— Ты куда?
— Обойду вокруг дома.
Осторожно ступая, не разбудить бы хозяйку, накинул на плечи влажный плащ, надел мокрую фуражку, постоял на крыльце, прислушался; спустился, шагнул к воротцам и растворился в темноте.
Вернулся через час весь мокрый:
— Ну и погодка.
— Ничего не заметил?
— Нигде ни души.
— Садись.
Игорь сел.
Просидели они до утра, но из дому Феди в ту ночь так никто и не вышел.
Целый день дежурили. Семен сходил на станцию, позвонил в Москву. Получил указание продолжать наблюдение.
Рахими вышел вечером, как только стемнело. Шел он осторожно, оглядывался. Семен и Игорь поотстали, поспели прямо к поезду — такой у них был расчет: не бросаться в глаза. Рахими посидел в одном вагоне, перешел в другой — и все глядел кругом, часто выходил курить в тамбур. В Москве на вокзале покружил по переходам, но это было уже не страшно — Василий Степанович с утра послал сюда людей. Семен вышел на привокзальную площадь — тут с машиной стоял Веденин. Когда, постояв в очереди, Рахими взял такси, серая “Волга” сорвалась с места и поехала за ним.
Остановился Рахими у ресторана. Сидел он там долго. Часто вставал, выходил в туалет, через дверь поглядывал на телефон в коридоре. Нашел монету, хотел было подняться, пойти позвонить, но раздумал. Поглядел на часы — шел уже первый час. Пора было уходить, а он не решался. Официантка посматривала на него сонно. Семен позвонил Василию Степановичу и доложил обо всем. Тот сказал, что решено Рахими арестовать, и пусть они его берут. Когда Семен вернулся к дверям ресторана, Рахими встал, оделся и вышел из ресторана. Игорь подошел к нему:
— Вы арестованы.
Рахими буркнул что-то невнятно, не по-русски, сунул руку в карман. Рывок, взмах — все было делом од ной секунды. Семен схватил его чуть повыше кисти, вывернул руку за спину, вырвал пистолет. Потом сказал грубовато:
— Пойдемте, гражданин.
Они втроем спустились к машине. Швейцар у входа глядел, моргая: он так ничего и не понял. Там за стеклянной дверью — он хорошо видел — начиналась драка. Пока раздумывал, идти ли кричать милиционера, драка сама собой прекратилась, драчунов увезла машина. Швейцар вышел и долго смотрел на удаляющийся красный огонек.
XVII
В машине Рахими скосил глаза на Семена. Рука в кармане — наготове, на вид не особенно крепок, но силен. Это Рахими ощутил, когда тот схватил его за руку. Второй — жидковат. Может, удастся уйти от них? На ходу нечего и пробовать — с двумя не справится: прикончат. А умирать ему не хотелось, как бы там ни твердили те, кто послал его: “Живым не сдаваться”. Попробовали бы сами… Пока жив, можно что-то сделать. Вот будут его выводить из машины… Можно попытаться… Хотя…
Асфальт был мокрый. Машину на поворотах заносило. Улица, проезд, переулок — незнакомые места. Фонари горели редко. Рахими шевельнулся и почувствовал, что тот, высокий, караулит каждое его движение. Вжавшись в спинку, следит, не спуская глаз. Рахими расслабился, сберегая силы, качнулся вперед — у невысокого, с глухим забором дома машина притормозила и остановилась у массивных запертых ворот. Два снопа света уперлись в них, высветив аккуратные строчечки клепки и подслеповатый глазок. Рахими ждал, не шевелясь, сейчас откроют дверцу, поведут его, но двое по бокам сидели неподвижно и не думали выходить.