Страница 93 из 104
- Кто это все? – откликнулся «эконом». – Лично мне уехать не придётся. Я, как сторожевой пёс, прикован цепью к этому дому. Ваш племянник никогда его не продаст. Да и не поеду я никуда. Чего я там не видел?
- Ты, как я посмотрю, не в духе сегодня, Спиря, – определил отец Меркурий. – Давай-ка, выпьем чайку из самовара - может, полегчает. И позови Катюшу.
Собакин вернулся через сутки с «Чёрным сердцем» на пальце. У него в руках был кожаный саквояж чёрного цвета и объёмистый пакет, перевязанный крест-накрест. Александр Прохорович удивился необычности этого саквояжа: ремень его застёжки был тёмно-красного цвета и на нём был вытеснен чёрный двуглавый орёл, украшенный золотой короной и державщий в когтях длинный кинжал. А когда новоиспечённый Рыцарь Возмездия менял обувь на домашнюю, он наклонился и у него из ворота сюртука выскользнул большой, золотой, восьмиугольный крест с кроваво-красной эмалью на лицевой стороне. Он висел на широкой, как бы сплющенной золотой цепи. Зоркими глазами Ипатов заметил в его перекрестье жемчужный овал, а по бокам изображение чёрной головы, пронзённой кинжалом и латинские буквы: « J. M.». Молодому человеку показались эти новые приобретения начальника зловещими. Собакин быстро спрятал крест за пазуху и пошёл к себе. Он проспал часов десять, принял ванну, плотно позавтракал наедине с женой и заперся у себя в кабинете. Вскоре Катерина Павловна объявила всем, что мужа тревожить нельзя – он работает.
- Никак весточку от самого графа Брюса расшифровывать взялся, – определил Канделябров.
Домочадцы затаились в ожидании. Ни к обеду, ни к ужину Вильям Яковлевич не показался, а требовал от Спиридона только крепкий кофе.
Тем временем, отец Меркурий объявил, что его паспорт тоже готов, и он может отправляться заграницу.
- Поздравляю, отче, – обрадовался Канделябров. – Когда собираетесь ехать?
- Дождусь, пока племянник определиться со своим будущим и уеду. В конце месяца в Канаду отбывает первая группа переселенцев. В основном, это состоятельные люди едут покупать землю для общины. Я могу присоединиться к ним и купить где-нибудь поблизости небольшой участок. Вилли обещал дать денег. Епископ Тихон, дай Бог ему здоровья и душе спасения, обещал поддержку. Сначала скит поставим, а потом – глядишь, и монастырь будет. Племянник намекал, что у него там кое-какие связи есть, чтобы, значит, местные власти препятствий не чинили. Когда жизнь наладится, приезжайте ко мне в гости, слышите? Катюша, приедешь погостить?
- Не знаю, батюшка, как муж решит. Ведь это надо через океан плыть. Скорее всего, в ближайшем будущем, мне это трудно будет сделать.
- Ах да, - взмахнул рукой батюшка, – ребёнок. Ну что ж, тогда я приеду на крестины.
Катерина Павловна смущённо улыбнулась и кивнула.
Ипатов чувствовал себя лишним при таких семейных разговорах. Он откланялся и пошёл к себе домой. Дождь в Москве прекратился, но было пасмурно. Прыгая через большие лужи, Александр Прохорович предавался преступным размышлениям:
«А что будет, если Брюс не вернётся? То есть, совсем. Погиб же безвременно на этой должности его отец. Канделябров не раз говорил об этом. Или, нет, допустим, будет приезжать сюда раз в год, а то и реже. Ведь и его отец приезжал в Россию редко. А я буду всегда рядом. Катя поймёт и оценит мою преданность. Пусть уезжает, пусть».
Александр Прохорович прекрасно понимал, что так думать по отношению к своему благодетелю подло, но поделать с собой ничего не мог: в его сердце вонзались сотни иголок, когда он видел их вместе.
«Пусть уезжает!».
Вильям Яковлевич показался только на следующее утро и присоединился ко всем завтракать. Только тут, за столом, при дневном свете, Ипатов заметил, как изменился его начальник: похудел, черты лица заострились, глаза стали неприятно-пронзительными. Он любовно ухаживал за своей Катишь, посмеивался над скорым путешественником – дядей, но то и дело о чём-то задумывался, глядя в никуда. Молодой человек отметил, что «Чёрное сердце» Собакин носит камнем внутрь ладони, чтобы алмаз не был заметен.
«Да, интересно было бы посмотреть, как начальник стал бы выпутываться, если бы кто-нибудь, из причастных к делу Поливанова, увидел у него на пальце кольцо, - ядовито подумал он.
- Я расшифровал послание, – объявил Собакин, - и хочу вам его прочитать.
Все только этого и ждали. Пока Канделябров убирал со стола, Вильям Яковлевич принёс давешний пакет и вынул из него круглый чёрный футляр с гербом посередине. Ипатов разглядел щит, который с двух сторон поддерживали лев и единорог. Над ним были рыцарские шлемы и ещё выше – рука в доспехе. Внизу, на ленте, было написано: «FUIMUS».
- «Мы были», – перевёл Собакин.
Он вынул из футляра рукопись и осторожно развернул её на столе. Послание графа было меньше всего похоже на письмо дедушки любимому внуку. Это был свиток пожелтевшей толстой бумаги, почти картона, на котором непонятный набор славянских и латинских букв был расположен в виде спирали и разделён на части. Ещё там было множество необычных значков-загогулин, крючков, стрелок и цифр, почему-то разной величины. Чудна;я рукопись стала переходить из рук в руки: каждому хотелось подержать реликвию, которая была написана более полутора веков назад самим генералом – фельдмаршалом и сенатором Российской империи графом Брюсом.
- А вот и моя расшифровка. Признаться, пришлось попотеть. Полтора века разницы во времени – это вам не фунт изюму. Стиль речи довольно сильно изменилась да и слова тоже. Всякие там - «потщился» да «понеже» - кого хочешь, с толку собьют. Ко всему прочему, у графа много фраз на устаревшем английском и даже немецком. Отец предупреждал, что будет тяжело, но я не представлял себе, что настолько. Надеюсь, я смог сделать работу максимально точно, – Собакин зашелестел исписанными листами. – Я вам прочту почти весь текст. Исключение, уж извините, составят умозаключения Якова Вилимовича, которые касаются только деятельности нашей организации – это вам не интересно.
- Ну почему же, – обнаглел Канделябров. – Читайте уж всё. Нам интересно, чего у ваших тамплиеров не получится.
Брюс глянул на него так, что бедный Спиридон вынужден был поправиться:
- Вам виднее. Зачем нам чужие тайны?
- Дорогой Вильям!
Не думаю, что ты носишь другое имя. Уходя из этого мира, я посчитал необходимым оставить потомкам плод своих трудов и даже откровений относительно вашей жизни, дабы уберечь дорогих мне людей от фатальных ошибок. Надеюсь, что я угадал некоторые события, и вы со всей серьёзностью отнесётесь к моим предостережениям.
Думаю, что ты, в тридцать лет был в некотором смятении чувств относительно, выбранного не тобой, жизненного пути.
Как я полагаю, твоего отца уже нет в живых. Это прискорбно, но он был обречён на участь, которая его постигла. Преследуя врага, Яков был коварно обманут и убит. […]. Я предупреждал его об опасности, но уверен, что упрямец не воспользовался моей подсказкой. Не устаю повторять в каждом письме, что, в сущности, мои знания о ваших судьбах – всего лишь большая вероятность событий. Будьте расчётливыми, научитесь уворачиваться от предсказанных мною роковых ударов, не рискуйте, когда надо переждать бурю и жизнь будет радовать вас до глубокой старости. Твой отец был слишком уверен в себе и не считал нужным остерегаться по пустякам. А в жизни пустяков не бывает. Как же горько осознавать, мой мальчик, что, даже обладая знаниями, не всегда можешь помочь дорогим тебе людям!
С десяток лет ты был освобождён от обязанностей в Ордене, жил, в дорогом и моему сердцу, городе Тельца (ах, как бы мне хотелось увидеть Москву в твоё время!) и посвятил себя любимому делу. Отлично! Сыскная работа даёт необходимую практику и тренировку ума для твоего дальнейшего пути наверх Пирамиды Власти […].
Цель моего письма – показать тебе, что в самое ближайшее время маятник судьбы России качнётся влево с такой ужасающей силой, что, не побоюсь сказать, к 20-ым годам следующего века камня на камне не останется от привычной тебе империи. Кое-что подсказывает мне, что это для тебя не новость – некоторые вычисления на этот счёт ты уже сделал. Но, боюсь, что масштаба того, что произойдёт, ты пока не представляешь. Рухнет не только Россия. К середине 20-го века люди будут жить в другом мире.