Горе побежденным

 - Вам хорошо рассуждать, а мне каково? – жалобил его Александр Прохорович.

 - Ладно, не дрейфь, как говорит Брюс.  Уже то хорошо, что теперь эта короста от нас отпадёт. Вилим  такого терпеть не станет.

 - Ага, отпадёт вместе со мной. А я ни сном, ни духом, – опять завёл шарманку Ипатов. – Помогите, Спиридон Кондратьич, век буду за вас Бога молить, в поминанье  запишу!

 Раздался входной звонок.  Молодой человек, как загнанный заяц заметался по кухне. Спиридон хлопнул его по спине и пошёл открывать. Но, это был не хозяин. На пороге стоял господин Шандыбин, староста из Английского клуба.

 - Прошу прощения, что так рано побеспокоил. Я хотел бы увидеть Вильяма Яковлевича.

 - Сожалею, но его уже нет дома, – чинно ответил слуга. - Отбыл по делам. Будет не скоро. Что передать?

 - Передайте ему, что по  нашей договорённости, он обещал взяться за расследование дела о пропавшем «Чёрном сердце».

 - Что, так и не нашли?

 - К сожалению, нет.

 - Вот и хорошо, – сказал Канделябров, закрывая дверь за посетителем. – Сейчас навалится  работа – будет не до баб. Рассосётся как-нибудь. Утри сопли, Казанова.

   К полудню проснулся отец Меркурий. Сладко потягиваясь и мелко крестясь,  он проследовал в ванную комнату первого этажа.

 - Я с дороги сильно притомился, но, чтобы столько проспать! – качал он плешивой головой -  Негоже монаху столько без молитвы быть. Вот искушение, прости Господи!

 - Ничего, отец Меркурий, – утешал его Спиридон. – На светлую голову наверстаете. Я вам в гостевой комнате всё обустроил. И даже святой водичкой везде покропил.

 Ипатов сидел в своём закутке и трясся от неизвестности – ждал возвращения начальника. А тот всё не шёл и не шёл. В особняке повисла непривычная, с некоторых пор, тишина. Только из гостевой слышалось молитвенное бормотание и частые вздохи отца Меркурия: монах   навёрстывал упущенное.

 Ближе к трём хлопнула дверь – пришёл Собакин, быстро вбежал к себе наверх, кивнул, как ни в чём не бывало Ипатову, пошёл поздороваться с родственником и потребовал у Спиридона обед. Еда была постная, в угоду дорогому гостю и на редкость вкусная: Канделябров расстарался. У  Ипатова со вчерашнего дня не было во рту маковой росинки, но кусок в горло не лез, несмотря на то, что стол ломился.

 - Что это с вами приключилось, раб Божий Александр? – участливо спросил старший Собакин  молодого человека. – Никак с преступником сразились пока я, окаянный, спал?

 - Именно так, отче, – ответил за него Вильям Яковлевич. – Мой помощник – малый, хоть куда. Видите,  какие отметины получил он этой ночью от одной бандитской руки. Теперь ждёт от меня заслуженной награды.

 Ипатов поперхнулся стерлядью, да так, что весь побагровел, дыхание у него враз прекратилось, и он закатил глаза. Тут к нему подлетел Канделябров и со всего маху саданул по спине, отчего рыба вернулась на тарелку нетронутой.

 Собакин надменно смотрел на своего помощника, точь-в-точь как на  портрете смотрел его предок - граф Брюс. Александра Прохоровича крючило под этим взглядом, но он крепился. Не отводя тяжёлого взгляда от понурого молодца, Вильям Яковлевич вёл с родственником непринуждённую беседу.

 - Надолго к нам?

 - Не знаю, Вилли. У меня опять неприятности.

 « Вилли! - думал про себя Ипатов, катая по столу хлебные шарики. – Чувствую, достанется  мне от вашего Вилли. А в чём я собственно виноват? Сами навязали мне эту куклу!  Ах, какая у неё талия и грудь – с ума можно сойти. И ещё волосы. Нет, это я не о том. Сам её мне спихнул, а теперь вон как глазами зыркает!  Интересно, куда он её дел? Небось, на квартиру устроил, жентельмен».

 Собакин тоже слушал отца Меркурия в пол-уха.

 «Он, конечно, сукин сын, но что с него взять? Мальчишка жидковат, а бабы это сразу видят. Эх, Barby, паскудница, отрываю тебя от сердца прямо с кровью. Ладно, забыли. Квартиру я ей нанял, оплатил и денег дал. Пусть ищет другого дурака такое терпеть».

 - Виноват, я не понял, что у вас там произошло? Опять с благочинным?

 - Бери выше – с нашим архиереем, владыкой Петром. Ищи, говорит, куда тебя, неслуха, примут, пока я добрый и с глаз моих убирайся. Вот так-то, голубь.

 - А в чём дело?

 - Не могу молчать. Мзду берут немереную и присваивают незаконно, через чего вера у простого народа остывает.

 - Да ладно вам! Сказано, что клир  живёт с прихода.

 - Так-то оно так, но ведь и совесть иметь надо. Получил копеечку, Богу данную, – запиши в доходную книгу. Истратил – запиши,  куда и на что она пошла, хоть и на себя – отчитайся.

 - Это всё мирская суета  и томление духа, – возразил Собакин. – Что, думаете,  Богу нужны наши деньги?

 - Положим, Господь не нуждается, но ведь деньги Ему несут, в Его Церковь. Значит за Его имуществом у нас догляд и учёт должён быть и любой прихожанин имеет право знать, на что пошла его трудовая  копейка. Возьмём нашего владыку. Я ведь, если ты помнишь, почти два года прожил в Екатерининской пу;стыни Подольского уезда. Это по Павелецкой ветке Рязанско-Уральской железки надо выйти на станции Расторгуево.

 - Да знаю я, отче, – замахал на него руками Вилли. – Я же у вас был.

 - Ты был, когда я в пустыни жил, а игумен меня с глаз долой отправил в Бутово, в приходскую школу детишек учить.

 - Это почему же «с глаз долой»?

  - Помер в нашем уезде богатый человек - Жихарев, Царство ему Небесное, и завещал круглую сумму на церковь. Но не вообще, а конкретно, чтобы обновить церковь Воздвижения  Креста Господня, которая стоит недалеко от его имения и чтобы положить  при входе в храм чугунную плиту с его именем.

 - Это ещё зачем?

 - Для уничижения. Пусть, дескать, простой народ ходит и попирает ногами имя недостойного раба Божия Николая до скончания века.  А, может, кто и помянет его добрым словом или вздохнёт о его грехах, а Господь услышит. Ну вот. Отписал он, значит, эти деньги. А надо сказать, что саму эту церковь когда-то давно строил на свои средства дед ихний, Савелий Иваныч, о чём и запись есть в церковной книге. Благочестивый, говорят, был человек, не то, что внучёк, который, между нами говоря, удержу в пакостях не знал. Но, только, как учудит что позаковыристей, то скорей бежал к нашему архиерею, благо они были  накоротке и ему в ноги бух: «Помолись за меня грешного, владыко святый!» и, смотря по греху, несколько сотенных  в ручку. А перед смертью Господь пожалел поганца (видно дедушка на том свете крепко о том молился): стал он сильно болеть, грехи свои избаливать и через это одумался. Много денег своих раздал и упокоился аккурат на Светлой неделе . Это для нашего брата, монаха, знак добрый. Значит, Господь не отринул грешника, а сподобил представиться в самый большой православный праздник, когда, как говорят старцы, и на мытарствах бывают послабления. Ну вот. Помер он, а владыко денежки  взял, а дело не сделал. Почитай полгода прошло, а он ни гу-гу. Я спрашиваю: «Владыко, может помочь чем?  Давайте я  с подрядчиком каким совестливым поговорю о том, что в храме перво-наперво починить надо. В прошлом году, осенью, как дожди пошли, так в той церкви за водой ходить не надо: так с потолка и льёт, а весной смотрю: колокольня набок совсем пошла. Звонарь говорит, что благовестить опасается.  В ответ  на мои слова владыко как зыркнет на меня. Не твоё это дело, говорит. У меня другие планы на эти деньги имеются: в епархии полно прорех. А покойному, говорит, все равно, на какое богоугодное дело пойдут его средства. Ему, говорит, уже зачлось на том свете, что он такую большую лепту Церкви пожертвовал. Я тогда говорю: «Вы ему на смертном одре обещали, а если бы не согласились, то он хотел эти деньги  - двенадцать тысяч, отдать детскому приюту, куда он сдавал своих нагулянных детей». Архиерей в крик: «Ты кто такой, чучело, чтобы меня учить!» Вот  и весь сказ. А ещё, на новолетие, на епархиальном собрании, я попросил показать годовые расчётные книги. Знаю точно, что было много пожертвований на нужды образования, а мне, веришь,   копейки не дали, чтобы купить детям духовные книжки. Если бы не один добрый человек, то у меня бы в этом году для них и тетрадок не было. А детки мои из неимущих семей были, им помогать надо.