Горе побежденным

 После обеда частная сыскная команда перешла в кабинет Вильяма Яковлевича. Началось совещание. Докладывал Канделябров. По его сведениям, Добромыслов - прошлое увлечение девушки, чрезвычайно смазлив, подобострастен к начальству, обладает, по всей видимости, мелким характером и изворотливым умом. В той давней истории он отказался от внимания Арефьевой из-за боязни пострадать от Николая Матвеевича, который угрожал ему острогом. Сейчас Никита Алексеевич посватался к дочке купца Стеклова, что держит чайную торговлю в Гостином дворе, и получил согласие. Осенью свадьба. И, самое главное: Добромыслов больше месяца был в отлучке: плавал по первой воде в Астрахань покупать товар для своего хозяина. Вернулся только вчера, к вечеру. А сегодня, чуть свет побежал с букетом к невесте. Все сведения достоверны, так как получены от его родной тётки, дворника купца Стеклова и наблюдений самого Спиридона. Канделябров побывал в Гостином дворе и на замоскворецкой пристани, где уже начали разгружать астраханскую баржу. Речники говорят, что во время плавания Добронравов никуда не отлучался.

 - Думаю, он чист, Вилим Яковлевич, – подытожил Канделябров.

 - Похоже, что так. Дальше.

 - Дальше - «пригляд».

 - «Пригляд», - повернувшись к помощнику, объяснил Собакин – на нашем жаргоне означает такое наблюдение, когда изменяя внешность, сыщик бывает в местах происшествия, приглядывается, ищет свидетелей  и составляет свое первое мнение о деле. Ясно?

 Ипатов кивнул, а Спиридон продолжал:

 - Сначала я был на Тверском бульваре. Дом Арефьевых считается богатым, но закрытым. Вечеров почти не устраивают – предпочитают выезжать сами. Интересы семьи самые обыкновенные для их круга: прогулки, театр, редко - званые обеды и вечера. Приёмных дней нет. Молодая Арефьева особых пристрастий не имеет. Серьёзна, своенравна, набожна, как и её тётка – Анна Матвеевна. Другая родственница – сестра покойной матери, Лариса Аркадьевна – с домашними суха, въедлива и придирчива к прислуге. Тоже набожна, но держится особняком от других членов семьи. Прислуга считает, что это из-за того, что в девках засиделась: чудит с дури и от гордости. В церковь ездит куда-то на Арбат и не на своих лошадях, а берёт извозчика. Я поставил нашего агента выследить, куда она одна отлучается из дома. Сегодня утром к ним приезжал Зяблицкий. Пробыл часа два и уехал к себе в Анатомический. Арефьев посылал к Залесской человека с запиской. Его разговорить не удалось. Прислуга склоняется к мысли, что барышня попала в беду, не иначе. Причины не знают, но убеждены, что сама она никуда бы не делась. Уж больно хорошо у неё все складывалось: и наследство большое ей отходит и жених по душе.

 - Так, дальше.

 - Теперь - Страстной монастырь. Мальчишка, что караулил экипажи, к сожалению, ничего необычного не видел. Он, с таким же мальцом, как и сам, сидел в карете старшей Арефьевой и резался в карты. Они только изредка поглядывали на другой экипаж. Под конец дежурства у них и вовсе дело дошло до драки: каждый другого обвинял в жухальстве. Короче: от них толку нет. Монашки в тот день тоже ничего необычного не заметили. К семье Арефьевых все относятся с почтением: они постоянные прихожане и благодетели. Знакомств особенных  не имеют – поздороваются, с праздником поздравят и всё. Анна Матвеевна строга в обхождении и племянницу к этому приучила. Но вот что интересно:  монастырский сторож утверждает, будто у ворот, ещё до начала службы, он приметил коляску с поднятым верхом. Возницу старик не рассмотрел, а про коляску говорит, что она знатная: рессорная, лаковая. Появилась она там впервые, простояла всю службу, как будто кого дожидалась, хотя чужих в церкви не было.

 - Вот вам и ниточка, – сразу отреагировал Собакин. – Теперь, Спиридон Кондратьич, твоё дело её найти. Опроси извозчиков, что бывают на Страстной площади, пройдись по чайным и кабакам. Не мне тебя учить. На розыск возьми с собой Ипатова. Чтоб завтра коляска была!

 - Слушаюсь, Вилим Яковлевич.

  - Ай да Власий, нам не открылся, а тебе, Спиридон, про коляску рассказал, – покрутил головой сыщик.

 - Так вы - баре.  А мы с ним за чаем с медком хорошо поговорили о божественном, вспомнили старинные времена, когда всё лучше было. Он мне пожаловался, что на нём все запоры в монастыре - ответственность большая, а уважения нет. Я, конечно, посочувствовал.

 - Учитесь, Александр Прохорович. Без подхода к людям - в нашем деле нельзя.

 -  Я, Вилим Яковлевич, ещё к Мелецкому ездил – на Поварскую. Хотите верьте, хотите нет, а ведь у этого жениха, со строгими-то правилами, полюбовница имеется, – продолжил доклад Канделябров.

 - Час от часу не легче, – поднял брови Собакин.

 - Да-с и с ребёночком. Содержит он её давно. Похоже, что и дитё – его. Скрывает, понятное дело, да от прислуги разве утаишь!

 - Кто такая?

 - Французская мамзель с Кузнецкого. Служит в магазине Бонне. Тьфу ты, злая сила! Я же говорю – от баб все напасти!

 - Ваша правда, Спиридон Кондратьевич, – встрял помощник. – Видели бы вы невесту старшего Арефьева, ещё бы не так выразились! Это что-то особенное. Такая может любого до каторги довести. Я как её увидел, так сам чуть не свихнулся.

 - Это точно, – рассмеялся Вильям Яковлевич. – Я - свидетель. Наш Александр Прохорович пришёл в совершенное неистовство при виде красивой женщины.

 - И ничего смешного в этом нет, – замогильным голосом продолжал Ипатов. – Прав господин Канделябров: от них все напасти. Смотрите, как женский пол людские судьбы переворачивает!

 - Уже заразились. Теперь будете со Спиридоном на пару бредить. Кондратьич, поздравляю: твоему полку прибыло!

 - Здесь нет ничего потешного. Человек прозрел. Радоваться надо, – ответил тот.

 - Я радуюсь. Особенно, когда здоровые мужчины в своих природных инстинктах и дурных наклонностях обвиняют предмет своего вожделения. Некрасиво получается. Но, давайте не отвлекаться от дела – время не ждёт. Спиридон, докладывай дальше.

 -  Живёт мамзель на углу Неглиной, в большом доходном доме. Зовут её Кларисса Дюбо.

 - Хотелось бы знать, как Мелецкий собирается выпутываться? – с интересом спросил Собакин.

 - Он твердо намерен жениться – это все говорят. А вот эта Дюбо обещала скандал перед свадьбой. В магазине её товарки утверждают, что она собралась с малюткой на венчание:   поздравить молодых.

 - Интересно.  Надо её повидать. Сейчас и поеду. Александр Прохорович, вас я с собой не возьму, – сказал начальник и язвительно добавил: – Боюсь, ваша молодая, неокрепшая психика не выдержит встречи с двумя чаровницами за один день, да и делу помеха. Оставляю вас со Спиридоном Кондратьичем, уж не обессудьте. Расскажите ему о наших визитах, но умоляю, по возможности, объективно.

 С этими словами начальник ушел к себе переодеваться, а Спиридон с Ипатовым пошли вниз, на половину Канделяброва, в его «святая святых».

  О чем думал Собакин по пути к французской содержанке сказать трудно. Оделся он  изыскано - должно быть, хотел произвести впечатление. Сыщик подъехал к дому, где жила мадмуазель уже в сумерках.

 - Четвертый этаж, направо, господин хороший, – объяснил дворник.

 Француженка была вся в светлых кудряшках, как комнатный пудель, субтильна, профессионально подтянута и изящно одета в шёлковое платье в модную  бело-голубую полоску. Изучив визитную карточку импозантного господина с чудно;й фамилией, она впустила его в маленькую, со вкусом обставленную комнату. Собакин сразу отметил, что следов пребывания младенца в квартире не было. Все говорило об уютном гнездышке одинокой молодой женщины.

 - Прошу садиться, – чуть грассируя, предложила Кларисса. - Чем обязана вашему вниманию?

 - Видите ли, ваш хороший знакомый – Алексей Григорьевич Мелецкий собирается вступить в брак. Родственники невесты поручили мне навести справки о женихе. Поэтому я здесь.