Мы из розыска…

Ожидание не входило в их планы. Это была незапланированная неожиданность. «Как там Дима»?… Только бы он его не заметил…»

Щелкнул замок, стукнул засов, и дверь приоткрылась на длину цепочки. На пороге стоял закутанный в огромный махровый халат мужчина лет сорока пяти. Его волнистые, влажные волосы были тщательно расчесаны. Длинные кисти пояса от халата свисали до пола.

— Давайте сюда телеграмму, — потребовал он. — Чего еще там?

«Неужели не он?.. Вляпались! — растерялся Константин. — Может быть, родственник, а фамилию не расслышал? Вот душ принимал, что же тут такого. Ладно. Играть так играть! До конца!»

— Извините, но тут расписаться надо. В получении… — Дверь широко открылась. Эксперт взглядом впился в пол. Из-под халата, доходившего до самого пола, высовывались носки светло-коричневых полуботинок.

«Румынские «Томис», размер сорок три — сорок четыре, мокрые, с грязью… Милые мои ботиночки, да вы уже в пяти или в шести квартирах наследили за последний месяц. Спасибо березовому листочку с пришлепочкой грязи — много рассказал. А хозяин по квартире в таких, между прочим, ходить не будет… Он!» — решил Константин и, сунув мужчине листок бумаги, схватил его за запястье правой руки. И тут же за спиной мужчины в полной тишине раздались торопливые шаги преодолевшего все преграды Дмитрия Ивановича.

Резкий толчок в грудь отшвырнул Снегирева к стене, рассеяв последние сомнения. Очки, описав незамысловатую траекторию, отлетели в угол. Костя вскочил на ноги. Рядом шла борьба. Его толкали, били, об него спотыкались. Честно говоря, за все эти годы в задержании он участвовал всего второй раз. Это была не его сфера деятельности. Глядя на окружающее, потерявшее четкие границы, он неожиданно увидел перед самым носом подошву ненавистного ботинка. Схватив «Томис» сразу обеими руками, рывком дернул на себя, надежно прижав к полу.

Резкий удар по губам привел его в шок, он едва не выпустил ногу преступника. Сине-красные круги замелькали перед глазами. Было чертовски больно, язык ощутил терпкий вкус крови…

Рядом раздавалось трудное, напряженное дыхание следователя… Ему, видимо, тоже доставалось. Дмитрий Иванович провел болевой прием. Зажатый со всех сторон, «халат» взвыл и как-то сразу обмяк.

Поднявшись на ноги, Константин нашарил в углу совершенно, к его изумлению, не пострадавшие очки. Мир снова обрел реальные очертания.

Нестерпимо болела верхняя губа. Он дотронулся до нее — сочилась кровь. Зубы, кажется, целы…

— Ребята, пуговицы у него все? — процедил Константин — он не оставлял надежды «приписать» задержанному и кражу со Спартакиадной.

— Все! — проверил Дмитрий Иванович. — Здорово это он тебя. Нокдаун…

На полу, возле лифта, куда постепенно переместилась драка, широко раскинув ноги, сидел на кафельной плитке преступник, одетый в халат поверх пальто. Не понимая, как же это все произошло, он мотал головой. Осмелевший парнишка суетился, живописно дополняя группу людей у лифта. Из сетки, мотавшейся влево и вправо, лилось недопитое молоко.

— Разукрасил он тебя, — сказал следователь, — голова не болит?

— Ничего, — ежась от боли и пытаясь выжать некое подобие улыбки, ответил Константин.

— Крепко он тебя, левшой оказался!

Неизвестный медленно, поддерживаемый с двух сторон, встал сначала на колени, а потом и на ноги. На его запястьях тускло отсвечивали наручники. Сквозь негодующие хриплые звуки, вырывающиеся из горла, проскакивали отдельные слова… Впрочем, это не были слова раскаяния.

— Хорошо хоть невооруженным оказался, — промолвил Дмитрий Иванович.

Задержанный прищурился, ухмыльнулся:

— Не специализируюсь, граждане, на мокрое не хожу, не мой профиль. Не шейте. Вывеску вон очкастому попортил, извиняйте. Лезть не надо было, почтальон хренов…

— Ладно, ты, — вмешался Дмитрий Иванович, — притихни на полчасика, а то про оказанное сопротивление вспомню.

— А вы, гражданин начальник, мне сопротивление милиции не намазывайте, удостоверение загодя не предъявляли…

— Грамотный ты шибко, как я посмотрю, — сказал следователь, отряхиваясь, — а сто сорок четвертую статью знаешь? Кража личного имущества называется.

— Доказать еще надо. На сто сорок четвертую не наберешь. В квартире был, не спорю, а брать ничего не брал. Нет у меня!

— А ведь и правда нет, — осмотрел карманы задержанного Дмитрий Иванович. — Куда дел?

— Вы сыскари, вот и ищите… — хмыкнул задержанный.

— Я знаю, — сказал Константин, — вниз он все барахло с балкона выкинул, на крышу хозмага. Сейчас нам еще туда слазить придется.

«Халат» с изумлением посмотрел на эксперта.

— Не зря я тебе украшения навесил, очкарик, далеко пойдешь.

— А ему это ни к чему, — вступился за Константина следователь, — он тут недалеко живет. Двигай ногами, специалист, к машине…

— «Брест-7», «Брест-7», как, меня слышите, прием… — зашуршала рация. Голос дежурного, прорываясь сквозь эфирные шумы, вызывал группу. — «Брест», где находитесь?

Следователь, прижав к груди дипломат, взял с пульта трубку:

— Сто седьмой, я «Брест», следуем на базу…

В хвостовом отсеке машины, за небольшим стеклом, маячила растрепанная шевелюра задержанного.

— Слушай, Валера, а почему Грэй вышел на остановку, а не в квартиру пошел? — спросил следователь кинолога.

— Тут, понимаете, какое дело… — виновато произнес тот. — Дверь из прихожей в комнату была прикрыта, и я не стал ее трогать. Следы могли быть. А собака взяла след прямо из прихожей… Только спутала, вместо пути отхода взяла встречный. Так бывает. След-то свежий, пахнет хорошо. Может быть, и дождь помешал.

— Костя, ты жив еще? — повернулся с переднего сиденья следователь. — А чего это ты там у балкона изъял? Мне чего с этим гербарием делать? Банный лист какой-то… Разъясни, я что-то не понял.

— Этот «гербарий», как ты его назвал, и решил, между прочим, все… — с оттенком легкой иронии произнес Снегирев. Он не выносил пренебрежительного отношения к криминалистике. — На нем, таком маленьком, сверху оказалась крохотная пришлепочка грязи. А на пришлепочке этой отлично виден узор каблука — «мелкая сеточка» и гвоздик без шляпки, который листик этот к каблуку пришпилил. Этот гвоздик уже месяца полтора перед глазами стоит. Полагаю, задержанный расскажет тебе на днях еще как минимум о шести квартирах, что у тебя повисли…

— Ну а пуговицу привязал?

— С ней разговор особый… Ты меня не торопи. Процессуальные сроки еще не вышли.

— Понятно. А с чего это так резко переориентировался на другую квартиру? Профессиональная догадливость или случайность?

— Скорее закономерность, помноженная на «ненастойчивость» моей супруги…

— Не понял!

— Понимаешь, носки шерстяные я не надел. Она настаивала, а я не послушался. Потом, работая в комнате, заметил, что стало холодно. Штора-то задвинута была…

— А там и верно прохладно было, — протянул Корсаков. — А как ты догадался про золотишко?

— Времени у него было в обрез. Соседка его спугнула, когда решила хозяйку позвать. Он поспешил через балкон в сорок первую. Выйти побоялся, видимо, думал, что она не одна…

— А она и была не одна, — дополнил оперуполномоченный, — а с таксистом, который с ночной смены пришел.

— Ну, так вот: когда он на балконе был, решил от всего избавиться. На балконе — обратили внимание — бумага оберточная лежит? Оторвал он кусок бумаги, «металл» похищенный завернул в нее и вниз швырнул. А там крыша хозмага. Убирают крышу, видимо, редко, от случая к случаю. Следовательно, при удачном исходе дел дня через два-три он мог все оттуда спокойно забрать… Ход туда более или менее свободный, хочешь — по пожарной лестнице, хочешь — по крыше стоящей у магазина телефонной будки. В общем, это его проблемы.

Константин осторожно дотронулся до губы, приложил к ней носовой платок. Кровь уже не сочилась, но боль еще не отпускала.