Страница 4 из 10
Особенно полюбили ее вдовы умерших писателей. Иногда ей казалось, что она только для того и родилась, чтобы выступать на похоронах. То и дело она поднимала трубку и слышала хорошо знакомую фразу: " Николай Иванович Вас так любил!.. Или Петр Николаевич..."
Но ее здоровье подтачивалось. Она на глазах худела и в ее взоре появилось что-то такое, от чего иногда вздрагивал какой-нибудь писатель.
- Знаете, - говорил редактор одного печально знаменитого журнала, - она нас всех считает за идиотов. Обратите внимание, как она смотрит на вас, когда слушает. Знаете. что она думает при этом?.. Ведь ей абсолютно на вас наплевать. Она никогда не читает критики о своих вещах. Ее это не интересует.
И это была правда. Критики о себе она никогда не читала. Она считала, что критикой читатели не интересуются, а кроме читателей чье-то иное мнение ей было неинтересно.
Одному критику она сказала:
- Как не плюй на бороду писателя Некрасова, сам весь в соплях и останешься.
Между тем ее здоровье падало. Она побледнела и синие круги уже не расходились под ее глазами.
Осенью ей выделили дачу в Переделкино. Это был большой двухэтажный особняк где места было слишком много для двух человек. Первый этаж занимала вдовствующая супруга литератора, намеревающаяся устроить там музей.
Зиму Вера провела в Ялте. Врачи не могли установить точного диагноза.
Она сменила квартиру, перебравшись в старый центр Москвы.
В старом дореволюционном доме на пятом этаже, в каменном фонаре, располагался теперь ее кабинет. Внизу поселился какой-то сумасшедший художник, легендарный модернист, в молодости делавший, как говорят, гениальные картины.
Уже давно его работ никто не видел, потому что он ничего не писал, а только скитался по Москве, а от былого благополучия и всесветной известности у него осталась небольшая комната в старом доме да потертое пальто. И все его работы уже уплыли на пароходах в Америку.
И часто Веронику кто-то под аркой хватал за рукав пальто, и хриплый голос среди стекол от разбитых бутылок и окурков кричал:
- А я творческую пишу сейчас, творческую! Вероника, Верочка, Тушнова! Творческую!
Она отталкивалась рукой от дикого видения, от этого старого человека, который неизвестно на что жил и чем занимался, кажется даже собирал бутылки.
- А приходите ко мне, Верочка, Вера! Я вас нарисую! Портретик, Вера, портрет! Творческая работа, Вера, творческая!
Она засовывала ему в руку трояк или рубль, что оказывалось в кошельке, и брезгливо убегала. И долго еще маячила за ней серая сутулая фигура, размахивающая руками.
8
Однажды вечером она сидела за столом. Вдруг ей в голову пришла необычная мысль.
Она долго, и со все возраставшим узумлением глядела на авторучку. " И как это я раньше не подумла? - сказала она себе."
Она подошла к этажерке и взяла флакон с красными чернилами, которыми писала. Флакон был почти полон.
- Странно!
Она подозвала мужа, вышедшего к ней из кухни.
- Ты ничего не делал в кабинете? Не покупал когда-нибудь красные чернила? Не ставил их на полку?
- Что ты, Вера. Ты же знаешь, я никогда ничего не трогаю в твоем кабинете, - сказал испуганный муж, который теперь подходил к жене так же осторожно, как осторожно проходит прохожий под Пизанской башней.
- Странно, очень странно! - повторяла она, с недоуменим и страхом глядя на авторучку.
" Как она может так долго писать? - спрашивала она себя, - Ведь я ее почти никогда не заполняю."
Она вспомнила, что уж давно не заполняла. В эту минуту черт на конце авторучки вдруг мгновенно высунул свой маленький красный язычек и резко и больно укусил ее мелкими зубами за палец.
- Что за черт?! - закричала она. На секунду ей почудилось, что она не одна в комнате, что кто-то еще живой в виде черта сидит и глядит на нее с конца авторучки.
- Что за черт?! Что за черт?! - закричала она и заходила по комнате.
В чем же дело? Что за странная история?..
Потом она успокоилась.
Все это можно бы было забыть, если бы так не ныл и не болел палец.
Вероника отметила уровень чернил в ручке и флаконе, и стала запирать кабинет на ключ.
Она подумала о новейших достижениях, которые тут, может быть, помогли реализовать какой-то другой принцип расходования чернил. Но как такое может быть? Как втиснуть такое количество воды в маленькую авторучку? " Что за странная история? - недоумевала она."
Через несколько дней она увидела, что уровень чернил в ручке понижается. Через неделю они подошли к концу и ей пришлось снова заполнить баллончик.
Она все больше худела и походка у нее уже становилась какая-то солдафонская. Может быть какая-то другая женщина и не обращала бы на свое здоровье такого внимания, и жила бы себе потихоньку как-нибудь, но Вероника привыкла прислушиваться к себе. Она словно бы высыхала.
И в крещенскую ночь, когда за окном ломили морозы, она вдруг ясно осознала, кто выпивает у нее кровь из жил.
- Будь проклята ты, эта Литература! - закричала она.
Как ни дика, как не страшна была мысль, но она оказалась правой, как право все что неприемлемо.
" Уж не схожу ли я с ума?" - спрашивала она себя, отлично понимая, что ее сочтут за сумасшедшую, если она выскажет вслух свои мысли.
Тайно, осторожно, чтобы никто не узнал ее имени, она отдала страницу своей рукописи на экспертизу. И последняя надежда рухнула! Это оказалась кровь, смешанная с каким-то реактивом.
Теперь Вероника Тушнова старательно высчитывала, сколько крови входит в один объем авторучки и сколько этим объемом крови можно написать. Один и шесть десятых кубика хватало на 11 страниц.
Она считала на электронной машинке, сколько крови у нее еще осталось. И если бы кто-то только узнал, какими она постоянно занята вычислениями! Она перестала давать автографы и они стали цениться на вес золота. Она начала изучать стенографию и скорость ее письма необыкновенно возросла.
Ее характер от постоянного самоанализа стал портиться. Она жила в каком-то бреду в состоянии вечной самоизоляции. Дни вставали и проходили как встают и пропадают города за окнами идущего поезда. Она начала оскорблять редакторов и игнорировать чужое мнение. И даже было, что в какой-то редакции она бросила:
- Ничтожества!
Однажды она отнесла авторучку, которая не давала ей жить и которую она не могла бросить, к мастеру, чтобы он ее развинтил и посмотрел. И с невольной болью она смотрела как он поддел пинцетом край пластмассового баллона и как на его пальцы вылилось несколько капель драгоценной жидкости.