Страница 2 из 10
Вероника Захаровна откинулась в кресле и выпустила тонкий и длинный клубок дыма.
- Вот вы, Владик, мне много рассказали о своих замыслах, планах, и я тоже хочу вам рассказать про себя. А то, честно говоря, мне и поговорить не с кем. У меня есть муж Саша, но он от литературы так далек!.. Никому мы с вами, Владик, не нужны, и если умрем, этого даже никто не заметит.
- Да! Да! Но писать нужно, работать!
- Вы, Владик, задумали творческую работу. Творческую! Полны замыслов, сомнений. Может быть, вы и ошибаетесь, но вы правы. Хоть что-то да и случилось у вас сегодня, а у меня вот ничего не случается, ничего не бывает!
Владик состроил задумчивую гримасу и вдруг, вскочив, протянул авторучку Тушновой:
- Вероника Захаровна, возьмите! От души!..
- Ну если от души...
Писательница упрятала перо в портфель и встала. Они ушли, прижавшись друг к другу.
В переулке Бухнов вдруг вспомнил, что не успел записать пришедшее ему в голову стихотворение, и встал. Он долго и сосредоточенно рассматривал закраины крыш, пока какой-то шофер не закричал ему:
- Хватит ворон ловить, олух!
2
И опять редакторы не принимали ее рассказы, жотя она уже давно перешла на другие темы. И теперь вместо редакторов ей стали отвечать литературные консультанты, так как она перестала кивать своим профессионализмом.
Никому не были нужны ее мысли и надежды.
И опять, как и в литературной молодости, она вынимала из почтового ящика толстые конверты с возвращенными рукописями. Но!.. Ведь только теперь она начала по-настоящему работать. И теперь для нее неважен был прежний рассказ, с которым она раньше обивала пороги редакций. Теперь, пока приходил ответ из журнала, она писала два, три, пять таких рассказов. И чем совершенней, сильней они становились, чем меньше она придавала значения литературным нормам и обычаям, тем более неприемлемым становилось то, что она пишет.
Ночь смотрела на землю...
Да и так ли важно все это?... Когда горит свеча внутри тебя, так ли важно, поставили ли свечу по твою душу?..
Вот она, ночь. Вот она входит в комнату неслышными шагами.
Здравствуй, Ночь. Подруга дум, сестра размышлений.
И бежит, бежит красная строка от края к краю листа бумаги...
3
Так шли дни и месяцы. Стопка рукописей росла.
Военкомовский прапорщик Саша, ее муж, в свое лишнее, в свободное время, носил ее рукописи в редакции и к секретарше в перепечатку. И через год пришла удача.
Литературный еженедельник напечатал один из ее рассказов. Был получен реальный литературный гонорар, которого Вероника уже давно не видела. Она работала руководителем детской литературной студии, и с трудом добилась от руководства Дома Культуры при заводе "Калибр" минимальной ставки в семьдесят один рубль.
А тут целых сто семь рублей!
И как весенние ручьи подспудно и незаметно размывают плотные слои льда и снега, так и ее имя начало незаметно отвоевывать пространство. Из тьмы забвения оно выходило на свет.
Как Свинкс знает себе цену, так и ее строка работала силою положения, силою заложенного в нее звучания вне зависимости от желаний и суждений друзей и недругов, вне зависимости от всех других печатавшихся произведений, она жила сама по себе вне времени и пространства.
Мир вспыхнул и загорелся перед ее глазами. Человек часто и не подозревает о своих возможностях.
Вероника не замечала окружающего. Сконцентрированная на одной мысли, она шла к ней, как жаждущий идет к источнику. Подчиненная одной идее, она сама становилась похожа на свое произведение, живя им и завися только от него. Она создавала свои произведения, а произведения создавали и одухотворяли ее саму, подчиняя себе ее мозг, ее сознание.
И никто еще не знал, какие алмазы лежат на этом столе и какие достижения мысли закреплены в этих строках.
Ночь горела за окном тысячами фонарей и ночь горела в ее мозгу. Распахнутые пространства вливались в окно и ей казалось, что ветер улицы приносит ей судьбы и голоса.
И так ей все было ясно видно и понятно: и этот старый перрон, и погибшая под колесами товарного поезда собака Жулька так были понятны и видны ей, словно она смотрела на них сверху через десятки метров прозрачной голубой кристально чистой воды.
И так была понятна ей эта собака, как ни была она понятна никому на свете. И как живая вставала она со страниц ее книги. Вот она смотрит с обложки журнала, приподняв обожженную ногу.
Вот они, товарняки, стоят у причалов, готовые сдвинуться и повезти по морям российских плоскогорий песок, хлеб, чугун и гальку. Вот она, Родина.
Вставал рассвет и опять ночь падала на землю.
И какое чувство дикого непонимания рождалось у нее, когда она читала чужие произведения. Как можно так писать и можно ли жить в этом замкнутом и жалком мирке?..
Наступил день, когда в литературном еженедельнике, посвященном прозе молодых, она с удивлением прочитала свою фамилию.
" Какая же я молодежь?.. - спросила она себя, - Мне 38 лет, моя первая книга вышла шестнадцать лет назад. Правда, она была единственная, но не в этом дело."
Сразу было видно, что рецензент поставил ее на отдельную доску. Нельзя не замечать того, что очевидно.
Еще с большим удивлением она прочла в конце этой длинной статьи имя Владика Бухнова. "Не может быть! - сказала она себе."
Нет! В тексте точно стояла его фамилия. Больше того, именно посвящением ему кончался мемуар. В тексте было приведено и само произведение.
"Сегодня не секрет, - писал критический Сенека, - что в наши дни поэты утрачивают квалификацию. Чеканная, литая строка стала редкостью. Кто может теперь ею похвастаться? Тем более приятно отметить молодого поэта Владислава Бухнова. В альманахе он, правда, представлен только одним стихотворением, но оно стоит того, чтобы привести его полностью:
В МУЗЕЕ ВЕЛИКОГО ПОЭТА
Страдал
Поэт.
Погиб.
Невинный!
Зато
Портрет
Висит
В гостиной!
Пожелаем же молодому поэту, так смело заявившему о себе, дальнейших поэтических успехов!