Страница 104 из 117
— Он же нам не подчиняется, — попытался было возражать кадровик.
— А почему бы нам не пригласить соседа, который бурит на земле нашей области? Давай не будем буквоедами. Тем более что мы на тысячу километров ближе, чем его прямое начальство.
На совещании шел большой разговор о перспективах и ближайших планах. С докладом выступил Эревьен. Доктор геолого-минералогических наук профессор А. Бакиров отметил большое сходство геологического строения Западно-Сибирской низменности с крупнейшими газонефтеносными районами мира и обосновал возможность открытия месторождений нефти и газа.
На совещании с большой речью выступил секретарь ЦК КПСС А. Б. Аристов, который поддержал геологов. А вскоре было принято постановление Совета Министров СССР, сыгравшее важную роль в расширении геологопоисковых работ и в освоении открытых богатств.
На том совещании попросил слова и Далманов. Он вышел на трибуну, вернее, взбежал на сцену. Худощавый, смуглолицый, подвижный. Поборов некоторую робость, он стал энергично доказывать богатые перспективы Среднеобья. Говорил по-русски бойко и быстро, глотая концы слов, с сильным кавказским акцентом. Эревьен, слушая Далманова, написал записку секретарю обкома:
«Борис Александрович, а нельзя ли поставить вопрос о передаче этой нефтеразведки в наше управление?»
И тут Далманов, словно читая мысли Юрия Юрьевича, стал приводить примеры плохого снабжения, невнимания к их работе. С возмущением сказал, что за два года существования нефтеразведки ни один из руководителей Сибирского управления не побывал в Усть-Югане. Потом, повернувшись к президиуму, Далманов приложил руку к сердцу и от имени коллектива обратился с просьбою взять их под свое крыло…
Борис Александрович, взглянув на Эревьена, улыбнулся и кивнул. У Юрия Юрьевича потеплело в груди: обком поддержит.
А потом Далманов и Эревьен встретились в управлении. Юрий Юрьевич шагнул навстречу, протянул руки:
— Вот вы какой, наш северный сосед!
— Я совсем не северный! Чисто южный человек, — Далманов крепко пожал руку, и Эревьен почувствовал цепкую силу тонких пальцев. — А на Север нефть потянула. Она сильнее магнита сердце держит. Да и вы имеете загар нездешний.
Они стояли посреди кабинета, говорили общие слова и изучающе оглядывали друг друга. Эревьен признался, что он тоже родом с Кавказа.
— Так мы, выходит, почти земляки! — Фарману нравился этот смуглый пожилой человек со строгим лицом, широкими густыми бровями и темными с проседью волосами. В его облике было что-то располагающее, притягивающее. С таким начальником, подумал Далманов, наверное, хорошо работать. Прост и строг, не то что Казаминов. Да к тому же и дела в Обь-Иртышье ведутся по-новому. Объединили геологов с геофизиками, и это Фарману понравилось. При бурении перешли на уменьшенный диаметр труб. Опять же экономия металла на каждый метр проходки, а это важно: ведь трубы приходится везти издалека.
И Далманов сразу принялся убеждать Юрия Юрьевича в том, что земли Усть-Югана таят много нефти, а в Сибирске не желают видеть этих возможностей и не дают разворачивать фронт работ, задерживают доставку оборудования.
— Понимаете, четыре месяца стальной канат ожидали. А как без него работать? Ерунда какая-то получается, сплошная игра на нервах.
Юрий Юрьевич слушал Далманова и отмечал про себя, что, несмотря на молодость, у кавказца, видимо, цепкая хватка. Нравились его смелые выводы о нефтеносности района, влюбленность в геологию и яростный энтузиазм. Эревьен сразу же уловил, что этот человек, раз поверив, не изменит своего убеждения. И это настораживало. Тем более, что в высказываниях Далманова сквозило и много такого, что говорило о его молодости как руководителя и как геолога. Мечта и реальность — понятия весьма разные. Эревьену приходилось встречать таких одержимых; спорить с ними тяжело, они ни о чем, кроме своих предположений, и слушать не хотят. Далманов чем-то напомнил именно такого одержимого, хотя в его предположениях было много конкретного и обоснованного. Смелый расчет или необузданная увлеченность? Эревьен еще не знал, но слушать Далманова было интересно. Он буквально гипнотизировал собеседника. Мимикой, жестами, блеском глаз. Эревьен даже поймал себя на мысли: «Может быть, Далманов говорит именно то, что мне хочется от него услышать?» И еще невольно подумал: работать с этим человеком не так-то просто. А может быть, это и хорошо?
Далманов тихим голосом повторил:
— Возьмите нас под свое крыло, Юрий Юрьевич. Сам прошу, и весь коллектив просит. А то чехарда какая-то! По партийной линии подчиняемся Обь-Иртышью, а по административной — Сибирску. А там мы как бедные родственники. Никакого внимания!
— А райком как на это смотрит?
— Только положительно! Секретарю обкома бумага пошла, просят поддержать.
— Это верно, что Евдокимову послали, — сказал Эревьен. — Только с помощью обкома партии можно добиться передачи вашей геологоразведки в наше управление.
— Завтра пойду на прием к первому секретарю. На восемь тридцать назначил, понимаешь, — и Далманов смущенно улыбнулся, обнажая сахарно-белые зубы. — Никогда раньше у такого большого партийного руководителя не приходилось бывать. Скажите, пожалуйста, как он к геологам относится?
— Хорошо. Очень даже хорошо!
Юрий Юрьевич, после ухода Далманова, задумчиво прошелся по кабинету, все пытаясь разобраться в том двойственном впечатлении, которое вызвала эта встреча. Его чувства несколько не совпадали с мыслью. Он видел перед собой Далманова с темными блестящими глазами, странно соединяющими в своем выражении и глубину ума, и насмешку, и упрямство. И Эревьену, привыкшему за годы своей жизни к строгости и последовательности в поступках, мыслях, была чужда туманная окрыленность, которой жил этот Далманов, в сущности совсем молодой парень. Он, Далманов, добровольно перебрался в тайгу, в мир неустроенный и скудный, с жаждою проникнуть в неразгаданные тайны. И Эревьен, который тоже стремился к тем затаенным подземным кладам, где-то в глубине души светло завидовал этому молодому начальнику партии; в свои двадцать восемь лет тот по-мальчишески бесшабашно мог фантазировать и жить своей мечтой, сделав ее сокровенным источником силы. И в то же время Эревьен не принимал, как ему казалось, такую мальчишескую веру, потому что с годами стал терпелив и расчетлив в делах и привык больше доверять трезвому анализу, чем пылкому воображению.
В назначенное время Фарман был в обкоме. С утра зарядил дождь, и Далманов смущенно шагал по лестнице, оставляя влажные следы. Перед входом в приемную он долго шаркал подошвами, стараясь вытереть остатки влаги.
— Вы товарищ Далманов? — спросила полная седоватая женщина в очках, скорее похожая на учительницу, чем на секретаршу. — Посидите минутку, Борис Александрович разговаривает с Москвой.
Фарман уселся поудобнее, приготовившись к томительному ожиданию. Достал журнал «Крокодил». Но не успел его раскрыть, как бесшумно открылась большая черная дверь:
— Товарищ Далманов? Прошу!
Фарман поднял глаза и обомлел. В дверях стоял человек, которого он прошлой осенью подвозил на катере.
Была тогда дрянная погода. Вторую неделю шел дождь со снегом. Небо опустилось чуть ли не до макушек сосен. Порывистый ветер крутил седые космы туч, тугие струи дождя. «Падера, — говорили местные жители про такую погоду, — сибирская падера…» А Фарману нужно было до ледостава добраться в Ханты-Мансийск, куда летом по Иртышу доставили турбобуры и запчасти для дизелей, взять все это и успеть вернуться назад.
Катер мчался по беспокойной Оби, как горячий конь: поднимался на дыбы, валился на бок и снова вскакивал на очередную волну. Далманов сидел в кубрике, уцепившись руками за привинченный стол, и материл погоду, реку и всю тайгу…
— Человек! — прокричал моторист. — С берега сигналят!
Закон Севера прост и суров. Зазря сигналить не будут. Значит, что-то стряслось.
Катер, сбавив ход, подошел к песчаному откосу. У зарослей ивняка стоял шофер райкомовского вездехода, Далманов его сразу узнал.