Охотники за алмазами

А в лаборатории накапливались керны — вынутые из скважины пробы. Поднять их с глубины не так-то просто: то рассыплются при подъеме, то размоет их струей глинистого раствора, а то и сами по себе раскрошатся. И тогда опять все сначала: опускают бурильный инструмент, свинчивают трубы и выгрызают в породе новый столбик пробы…

Далманов все чаще и чаще заглядывал в лабораторию. Изучал результаты анализов, сопоставлял их, склонялся над вынутыми столбиками породы. Черные, коричневые, бурые… Этот с пятисотметровой глубины, а тот — с тысячной… Фарман внимательно рассматривал их, нюхал, пытаясь уловить привычный и родной запах нефти, тер, рассматривал под микроскопом. Никаких признаков… А долото уже пробуривает последние сотни метров, достигая проектной глубины. Там сплошной известняк. А в таких отложениях еще никто никогда нефть не встречал… Меловые отложения, типичные для всей Западно-Сибирской низменности.

Первая разведывательная скважина не выдала нефтяного фонтана. Не дала и вторая, которую пробурили на Черномысской заимке, в восемнадцати километрах от Ургута. Она только порадовала кернами. Вынутые из глубины столбики породы доносили специфический запах, словно их нарочно обрызгали бензином. Зернисто-серая, с блестящими крапинками известковая порода доносила дыхание нефти…

Весна прошла буйным половодьем, и еще не везде сошел снег, как появились несметные тучи комарья и гнуса. Ни укрыться от них, ни спрятаться. Их не отпугивали ни грохот буровой, ни выхлопные газы, ни запахи солярки и машинного масла. Комарье и мошкара мешали работать и отдыхать, спать и есть, ибо лезли прямо в рот и падали в миску с супом… А ночью гнус проникал под марлевые пологи, налетал в дома, палатки, землянки. Искусанные дети раздирали до крови ранки, ходили в слезах и жались поближе к дымокурам, задыхаясь от едкого дыма. Никакая одежда не спасала. Мошка забивалась в рукава, в носки… Женщины, не зная, как уберечь детей, мазали их всякими мазями и нещадно ругали летучих разбойников, тайгу, болота и своих мужей, которые завезли их на погибель в эти края…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Если бы у Юрия Юрьевича Эревьена спросили, чем он занимается в свое свободное время, то Эревьен ответил бы, что думает о тех же проблемах, что и на работе, — о нефтеразведке. И это было так на самом деле. В сплошном потоке ежедневных неотложных дел у него просто не хватало времени для раздумий, и лишь ночью, оставшись наедине с собой, Юрий Юрьевич заново переживал день, словно перебирал в пальцах узелки бесконечной веревочки, видел мысленно перед собой неоглядные просторы Обь-Иртышья и пытался предугадать возможные направления поисковых разведок.

Словно о далекой старине, вспоминал Юрий Юрьевич о своей прежней жизни, когда малые заботы казались главными и томили душу. Как все это далеко ушло в прошлое! Иной размах захватил его сердце своей широтою и государственной важностью дела. Он понимал и принимал всю ответственность на себя, и тихими ночами размышлял о будущем, которое казалось ему разгорающимся светом надежды, способной осветить весь мир. Большая нефть преобразит край, и Обь-Иртышье станет средоточением главных направлений промышленной жизни, ибо будет давать для нее питательный сок и кровь.

Юрий Юрьевич знал и сердцем верил, что найдет ее, долгожданную сибирскую нефть. Жена и дети уже давно спали, и только безвестная крылатая живность продолжала беззвучно кружить вокруг слабого ночника. А Юрий Юрьевич все видел перед собой карту и мог вчитываться в нее часами, испытывая при этом тревожно счастливое возбуждение мысли, которое он чувствовал в молодости при чтении художественных книг, открывающих перед ним тайны жизни.

Совсем недавно Эревьен встретил в одном журнале рассказ про геолога, и в памяти засела одна фраза, красивая и неверная. Автор писал, что геологи «ведут войну с тайгою, и их труд — это яростное исступление солдата в бою». Эревьен улыбался над ошибочной мыслью, потому что в работе геолога есть еще и радость, и он сам испытывал эту радость. Конечно, он скучал по южной городской жизни, как всякий человек, но свое счастье и высшую цель жизни он постиг именно здесь, в Обь-Иртышье, в тайге, где, наконец, наступило для него время счастливого труда, время одухотворенной радости и жажды исполнить великий долг перед Родиной.

Вместе с радостью Юрий Юрьевич порой ощущал и приглушенную тревогу. К большой нефти стремился не он один. К ней торопились и соседи, особенно сибирцы. Они не раз заслуживали похвалы в Главгеологии и даже в приказах министерства. На юге Сибири, особенно в районе Кузбасса, сибирцы развернули широкий фронт разведочных работ. Там, кажется, пахнет открытием. Эревьен знал, как высок авторитет у соседа, у начальника Сибирского управления Казаминова. На совещаниях в главке Георгия Петровича чуть ли не каждый раз ставили в пример. Еще не было случая, чтобы подготовленные сибирцами предложения по расширению поисковых работ оказались бы необоснованными при проверке на местах. Наоборот, каждое предложение Казаминова отличалось глубиной анализа и четкостью доказательств. На недавнем заседании начальник главка, укоризненно взглянув на Эревьена, сказал:

— Некоторым руководителям неплохо бы поучиться у Георгия Петровича умению досконально просчитывать и выверять свои предложения, а уж потом и выносить их сюда, в Москву.

Казаминов давно руководит. И штат у него подобрался солидный — люди опытные, тертые жизнью, палец в рот не клади. Не то что в Обь-Иртышье, где большинство спецов — молодые парни с новенькими дипломами в карманах, не обстрелянные жизнью. Даже первому заместителю Эревьена — главному геологу Льву Ивановичу Равнинову еще нет и тридцати лет. Молоденькая команда, и только! Потому и отношение к ним в главке соответствующее. А на Казаминова смотрят с надеждой, верят, что именно сибирцы пробурятся к большой нефти. Выдадут фонтан именно там, где давно его ждут, — в южных обжитых районах Сибири. Им и деньги, и оборудование, и кадры… Все дают, что ни запросят. А сам Казаминов, разворачивая поиски на юге, не забывает и о Севере. У него в Колпашево экспедиция, и там нашли немного нефти. Где-то рядом возможны настоящие залежи. И Казаминов расширяет поиски на севере. Вторгся даже в Обь-Иртышскую область, послал в Ургут геологоразведочную партию. Самостоятельно послал, не согласовав даже с главком. И ничего! Казаминову можно, ему особое доверие. А Эревьену и шагу ступить самостоятельно не дают. Каждую мелочь надо утверждать и согласовывать…

К этому северному таежному краю, к Среднеобью, где в Ургуте обосновалась поисковая партия, и устремлены мысли Юрия Юрьевича, Что ни говори, а обидно будет, если именно там вдруг найдут нефть. Возглавляет партию молодой геолог Фарман Далманов. Эревьен с затаенной ревностью следит за деятельностью чужой нефтеразведки на своей территории, хотя никакого криминала тут не было, ибо по утвержденному в министерстве делению на землях к востоку от 72-го градуса все поисковые работы вело Сибирское геологическое управление.

Отзывы о Далманове были самые противоречивые. Одни в нем души не чаяли, другие отзывались нелестно. Но все сходились в одном — Далманов влюблен в геологию и фанатично верит, что Среднеобье богато нефтью.

Эревьен узнал о Далманове подробнее. Азербайджанец, ему всего двадцать восемь лет. Женат, имеет ребенка. Окончил геологический факультет Бакинского индустриального института. Дипломную работу писал по материалам Среднеобья. Получив направление на промыслы в Туркмению, в Небит-Даг, отказался туда ехать и добился, чтобы его направили в Сибирск. Бурил в Кузбассе, стал начальником партии. Очень самоуверенный и самостоятельный. Но эти краткие анкетные данные о многом не говорили.

Весной 1959 года в область приехал секретарь Центрального Комитета партии Аверкий Борисович Аристов. В обкоме наметили провести расширенное совещание геологоразведчиков, на которое пригласили начальников; главных геологов, главных геофизиков экспедиций, специалистов из геологического управления. Юрий Юрьевич, согласовав вопрос с первым секретарем обкома партии, распорядился послать приглашение, и Далманову.