Охота на «кротов»

В 1966 году, будучи шефом советского отдела, Мэрфи стал звездой еще одной истории, на этот раз в Японии. Она прошла по заголовкам газет всего мира, хотя Мэрфи был изображен в сообщениях как «турист».

Трудности начались, когда Мэрфи самолетом отправился в Токио, чтобы завербовать резидента КГБ Георгия Покровского, который находился там под прикрытием должности первого секретаря советского посольства в Токио. Для начальника отдела необычно лично участвовать в весьма рискованном оперативном деле «в поле», но Мэрфи был не из робкого десятка и не бегал ни от опасности, ни от интриг.

Джордж Кайзвальтер так вспоминает эту историю: «В качестве шефа отдела СР (Советская Россия) Мэрфи под настоящим именем отправился в Японию, чтобы показать парням, как это делается. Он взял с собой оперативного сотрудника, который и получил удар зонтиком по голове. Разразился скандал, попавший в газеты».

Да, это был скандал, и газетные статьи сконцентрировали внимание на некоторых странностях, происходивших в апартаментах токийского «Клин Бриз» в ночь праздника Святого Патрика. Согласно газетным сообщениям, Покровский, возвращаясь в свой номер в «Клин Бриз», увидел своего соседа-колумбийца, некоего Хосе Мигеля Монева Кальдерона, в холле, тот выглядел больным. Колумбиец попросил Покровского помочь ему добраться до своего номера, чтобы принять лекарство. Русский оказал эту услугу. На лестничной клетке их, конечно же, поджидали два американских «туриста»: Мэрфи, который зарегистрировался в отеле как прибывший из Маклина (штат Вирджиния), и Томас Райан из Вены (штат Вирджиния). Завязалась драка. Покровский вырвался, но вернулся с подкреплением из советских. Группа головорезов из КГБ схватилась с двумя американцами за пределами номера, началась свалка. Покровский ударил Райана зонтиком, и сотруднику ЦРУ разбили очки.

Покровский выдвинул обвинение в том, что американцы пытались похитить его. Японская полиция замяла дело, назвав его всего лишь «ссорой двух американцев с колумбийцем». В Вашингтоне представителя госдепартамента Роберта Макклоски спросили, были ли «замешаны в эту историю какие-либо американские официальные лица»?

«Нет», — твердо ответил он.

Именно при руководстве Мэрфи советский отдел вел, а затем начал подозревать нелегала КГБ Игоря Логинова, кодовое имя «Густо». Вспомним: Логинов был завербован в Хельсинки в 1961 году Ричардом Ковичем, который позднее, в результате проведенного Голицыным анализа его карьеры, стал одним из первых подозреваемых в принадлежности к «кротам». У Ковича были не только имя, начинающееся с букры «К», славянское происхождение и служба в Германии, но он вел Ингеборг Лигрен (норвежского агента ЦРУ), Михаила Федерова (нелегала ГРУ) и Логинова.

Хотя Логинова «в поле» после Ковича последовательно вели сотрудники ЦРУ, за дело с самого начала наблюдали из штаб-квартиры сотрудник контрразведки Джозеф Эванс, работавший на Мэрфи, и Бэгли из советского отдела. Невысокий, коренастый, компактный человек, куривший одну за одной сигареты с фильтром, Эванс в прошлом был газетным репортером, издававшим еженедельник в Луисбурге (штат Пенсильвания). Он поступил на работу в Управление и в 50-е годы был направлен в Лондон, чтобы анализировать материалы перехвата, поступавшие из берлинского туннеля. Вернувшись в 1959 году обратно в штаб-квартиру, он сконцентрировал свою деятельность на узкой специальности — советских нелегалах. Вдумчивый человек с аналитическим складом ума, он на первых порах доверял Логинову.

Эванс принимал участие в допросе Голицына. «Я тщательно допрашивал его относительно Логинова», — рассказывал он. Дело было в мае 1961 года, когда Кович находился в Хельсинки. Тогда Голицын и еще один сотрудник КГБ встретились там с Логиновым. «Голицын сказал, что тот, другой сотрудник из Москвы служил в управлении, занимающемся нелегалами, он вел Логинова и проводил его «стажировку», то есть проверку усвоенного перед получением окончательного задания». В то время, говорил Эванс, «я весьма опасался возвращения Логинова в руки Советов», поскольку теперь он якобы был для ЦРУ двойным агентом.

Осенью 1962 года Логинов вылетел в Париж. Весной 1964 года он прибыл в Брюссель, это была его третья командировка на Запад. Он ездил в Германию, затем в июне отбыл в Бейрут, потом в Каир, выдавая себя за канадца, а позднее вернулся в Москву. В январе 1967 года КГБ направил Логинова в Антверпен в его четвертую командировку на Запад. Ему была дана инструкция посетить несколько стран и наконец поехать в Соединенные Штаты — основную цель его поездки.

Хотя Ричард Кович по-прежнему доверял Логинову, в советском отделе и среди сотрудников контрразведки к советскому нелегалу росло подозрение. Для Бэгли и

Эванса, сотрудников контрразведки, работавших на советский отдел, «стажировка» Логинова представлялась бесконечным процессом. «Создавалось впечатление, что он никогда никого не вел, — говорил Бэгли. — В данном случае мы имели дело с нелегалом, который все время тратил на то, чтобы задокументировать себя. Большинство нелегалов ведет агентов, как, например, Лонсдейл».

«Имелось несколько других причин, — добавлял Бэгли. — Конкретных причин. Не то чтобы он был непродуктивен. Были совершенно конкретные моменты* Он допустил ошибку в радиопередаче. Он что-то знал, что еще не получал из Москвы. Его легенда не контролировалась. Ему постоянно обещали, что он получит важное задание, но этого так и не случилось». Приблизительно к 1965 году решение было принято: Логинов — подстава.

Джозеф Эванс сказал, что решение было принято по двум причинам. «Во-первых, мы отчаялись добраться до основы его легенды. Мы задавали ему вопросы относительно противоречий и пробелов в ней. Перед нами был человек, который по характеру вопросов мог сделать заключение, что мы явно сомневаемся в его истории, и при этом никогда никакой реакции озлобления или удивления. И во-вторых — мы имели дело с большим ловкачом. Если мы отступимся и дадим свободно уйти человеку с паспортом, то кто знает, куда он намерен отправиться».

Если Логинов прибыл в Соединенные Штаты — свою конечную цель, — то он должен находиться под наблюдением ФБР. Но ЦРУ беспокоило, по словам Эванса, что «этот человек способен изменить личину и исчезнуть. Мы могли его потерять».

«Логинов не дал нам ничего, что представляло бы ценность для контрразведки, — настаивал Эванс. — Ни нелегалов, ни агентов. Его фальшивые документы никогда не приводили нас к какому-либо аппарату поддержки нелегалов, ни к адресам (советских) агентов, находившихся на связи у нелегалов. Ничего!»

Неспособность Логинова идентифицировать вспомогательных агентов-нелегалов имела значение потому, настаивал Эванс, что «если они обеспечивают одного, то могут обеспечить и других. Он не назвал ни одного, кто мог бы привести к остальным нелегалам». Истинное задание Логинова, считал Эванс, заключалось в том, чтобы «выяснить, сколь много мы знаем о нелегалах и о том, как они действуют».

Для верности, сказал Эванс, Логинов передал ЦРУ свои коды. «Вот моя шифр-система», — сказал он. «Ну и что? Мы могли читать его сообщения. А может, имелось две системы? Он имел одностороннюю радиосвязь из Центра (Москвы), которую без шифра нельзя было прочесть. Мы могли слушать — он дал нам частоту и время — и подтверждать его сообщения». Но, повторил Эванс, Логинов мог получать послания, о которых ЦРУ и не знало.

Еще одной причиной для вывода, сделанного сотрудниками контрразведки, сказал Эванс, явилось то, что Логинов никогда не объяснял мотивов своей добровольной службы на ЦРУ. «Я никогда не чувствовал ненависти к КГБ или порученным заданиям». Не проявлял он ее и ради захватывающей роли двойного агента. Он говорил, что ему нравится работать на американцев, но никогда не проявлял противоположного чувства, враждебности, к советской системе. «Я просто хочу работать на американцев», — говорил Логинов[201].

Как вспоминает Эванс: «Я пришел к выводу, что он никуда не годится, и в этом мнении меня поддержали Дэйв Мэрфи и Пит Бэгли. Они тоже чувствовали, что что-то не так».

201

В ряде интервью Эванс говорил, что не может ответить на некоторые вопросы, поскольку потребовалось бы раскрыть секретную информацию. Эти вопросы я представил в письменной форме, и Эванс подал в ЦРУ ответы на четырех страницах; Управление изъяло почти две страницы — весь его ответ на просьбу перечислить в подробностях причины, почему Логинову не доверяли. В первоначальном варианте цензоры из ЦРУ оставили лишь один ответ, представляющий интерес. Я спросил Эванса, заняло ли ЦРУ официальную позицию относительна того, что Логинов являлся подставой. Управление оставило его ответ: «Официальная позиция ЦРУ состояла в том, что Логинов не доказал свою честность». Эванс подал апелляцию, и в июне 1991 года ЦРУ разрешило ему дать письменный ответ (но только в общих чертах) на основной вопрос, почему подозревали Логинова.