Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 50

Спустя неделю после того, как защиту Жака Вотье шеф адвокатов поручил Виктору Дельо, этот последний снова появился во Дворце правосудия.

— Ну, — спросил Мюнье, принимая его в своем кабинете, — насколько продвинулось твое дело?

— Я почти готов, — ответил Дельо небрежным тоном, который удивил друга его молодых лет.

— Браво! Но ты, наверно, пришел просить отсрочки?

— Нет. Я буду готов к первому слушанию — к двадцатому ноября.

— В добрый час. Тебе удалось распутать дело так быстро? И что ты думаешь о своем клиенте?

— Позволь мне не отвечать тебе.

— Как тебе угодно! В общем, ты доволен? Ты не сердишься на меня за это поручение?

— Я поблагодарю тебя позже. Сейчас я хотел бы встретиться со своим противником.

— Вуареном? Ты его знаешь?

— Мне известна его репутация.

— Ты будешь иметь дело с сильным противником. Это посольский адвокат. Он почти всегда защищает американских подданных, особенно убитых у нас. Он должен быть сейчас во Дворце, я попрошу его пригласить.

Пока шеф адвокатов отдавал распоряжение курьеру, Дельо сказал ему:

— В сущности, ты оказываешь мне услугу. Я спрашивал себя, захочет ли знаменитый собрат унизиться до знакомства с такой мелкой сошкой, как я.

— Вуарен любезный человек, несмотря на немного высокомерный вид. Хотя он тебя никогда не видел, я уверен, что он с уважением относится к собрату, взвалившему на себя тяжелое бремя защиты Вотье. Ваши профессиональные отношения могут быть только превосходными. Впрочем, вот и он. Входите, дорогой друг! Вот ваш противник в деле Вотье, мой добрый старый товарищ Дельо.

Рукопожатие, которым обменялись два адвоката, было вялым. Мэтры Вуарен и Дельо были совсем непохожи друг на друга. Внешне Вуарен выглядел хорошо: он был на двадцать лет моложе противника, выражался не без изящества и, кажется, любил слушать только себя самого. Внутренне они отличались еще больше: Виктор Дельо думал о своих клиентах, Андре Вуарен думал прежде всего о себе. С этой первой встречи защитник гражданской стороны пожелал установить дистанцию:

— Кажется, дорогой собрат, вы впервые выступаете в суде присяжных?

— Это действительно так, и поэтому я не очень в себе уверен.

— Как я вас понимаю! Войти в новую роль всегда трудно. Сам я предпочитаю передавать дела по уголовному суду своим сотрудникам.

Старый адвокат не повел бровью и с любезным видом сказал:

— Поскольку мне повезло, дорогой собрат, встретиться с вами в кабинете шефа адвокатов, могу я спросить, сколько вы предполагаете вызвать свидетелей?

— Добрую дюжину. А вы?

— Наполовину меньше.

— Это меня не удивляет. От ваших предшественников я знаю о трудностях, с которыми им пришлось столкнуться.

— Они неглубоко копали, — улыбаясь, сказал Дельо. — Мы увидимся с вами, дорогой собрат, на первом слушании.

Как только Виктор Дельо вышел, элегантный Вуарен доверительно сказал шефу адвокатов:

— Странный малый. Откуда он взялся? Из провинции?

— Ошибаетесь, мой дорогой. Очень скоро Дельо будет старейшиной гильдии адвокатов Парижа.

— Верится с трудом! Можно узнать, дорогой шеф, почему вы поручили это дело ему?

— По трем причинам. Во-первых, никто не захотел брать на себя защиту. Во-вторых, мне казалось справедливым поручить такому человеку, как Дельо, дело, благодаря которому его наконец признали хотя бы коллеги, решительно не желающие его замечать. В-третьих, я считаю, что ваш противник талантлив.

— В самом деле? — скептически спросил Вуарен.

— В нем нет внешнего блеска, но зато у него есть качество, которое становится все более и более редким: он любит свое дело.

До сих пор будущему адвокату Даниель Жени не удавалось присутствовать на суде присяжных, потому что места, зарезервированные для членов коллегии адвокатов, распределялись среди тех, кто на виду. Но сегодня, 20 ноября, в день открытия процесса Вотье, девушка могла быть довольна. Сидя на скамье, предназначенной для защиты (Дельо представил ее во Дворце как «лучшую свою сотрудницу»), она с любопытством разглядывала зал и собравшихся в нем людей. В тоге и лихо посаженной на черные кудри адвокатской шапочке она чувствовала себя в своей стихии. Первым, кого встретил ее любопытный взгляд, был, конечно, ее ближайший сосед: добрый, замечательный Виктор Дельо. Казалось, большие эти события никак не повлияли на его внешний вид: та же порыжевшая тога, болтающееся на большом носу пенсне, пышные усы. Старого адвоката нимало не заботили устремленные на него взгляды пятисот пар глаз, выражавших одновременно сочувствие и удивление. Каждый задавался вопросом: откуда мог взяться этот ископаемый чудак и каким образом он надеется с честью выйти из весьма деликатного положения?

Виктор Дельо в это время с сосредоточенным вниманием вслушивался в тихий голос своего соседа слева — директора института с улицы Сен-Жак. Этот последний тоже страстно увлекся делом. Он предложил свои услуги в качестве основного переводчика между обвиняемым и судом на все время процесса, и они были приняты. Уже много раз в течение трех недель, предшествовавших процессу, этот благородный человек сопровождал Виктора Дельо в тюрьму, и благодаря высокому профессионализму ему удалось получить от обвиняемого некоторые важные показания. Жак Вотье в конце концов привык к этому переводчику, и для успешного хода процесса его выбор был со всех точек зрения «оправданным.

Быстро оглядев публику, состоявшую в основном из элегантных и праздных женщин, Даниель остановилась на противнике — на мэтре Вуарене. У него была — почему бы это и не признать — представительная внешность, он выглядел совсем иначе, нежели скромный и незаметный Дельо. Вместе с ним был внушительный штаб сотрудников, включавший даже одного известного адвоката. В отличие от Виктора Дельо мэтр Вуарен снисходительно разглядывал публику, уже предвкушая эффект от своих ораторских приемов, которые обеспечивали этому самодовольному человеку томные взгляды его привычных почитательниц.

Чувствовалось, что и на этот раз известный адвокат рассчитывает на победу. Эта его уверенность смущала Даниель, и она с еще большей отчетливостью представляла глубину пропасти, на краю которой был ее старый друг. Действительно, этот Вуарен был всем хорош, кроме разве того, что симпатичным он не был.

Наконец ввели обвиняемого, и на нем остановился ищущий взгляд девушки. Она его еще никогда не видела, а описания Дельо были беглыми и неопределенными. Для тонкой, чувствительной Даниель это был нервный шок, у нее перехватило дыхание. Никогда она не могла бы вообразить себе, что может быть на земле подобное существо, к тому же принадлежащее к человеческому роду. Всклокоченные волосы, животное лицо, бульдожья челюсть, чудовищная, тяжело посаженная голова на огромном теле… Его ввели два жандарма, казавшиеся хрупкими рядом с таким гигантом. В себе самой девушка ощутила попятное движение мысли: клиент Виктора Дельо не мог быть тем несчастным существом, о котором адвокат говорил ей с таким сочувствием. Достаточно было только взглянуть на него, чтобы почувствовать в нем зверя, законченного зверя, встречающегося очень редко.

Даниель была в ужасе. Она страдала от мысли, что ее старый друг взялся защищать подобное существо. Взгляд ее переместился на группу присяжных, в молчаливом ожидании рассматривавших странного обвиняемого, окаменелое лицо которого не выражало никакого чувства. Этот Жак Вотье, замурованный в себе самом тройным недугом, отдавал ли он себе отчет в том, какая здесь сейчас должна разыграться трагедия, жертвой которой должен стать он сам? Появление этого неподвижного слепоглухонемого вызвало в зале не поддающееся описанию тревожное чувство.

Вошли судьи, и их появление на короткое время отвлекло девушку от грустных размышлений. При появлении председателя Легри с заседателями зал встал. В качестве прокурора выступал генеральный адвокат Бертье — человек, которого Виктор Дельо боялся неизмеримо больше, чем Вуарена. Недавно произведенный в это высокое звание, генеральный адвокат, кажется, считал делом чести добиваться высшей меры наказания для всех обвиняемых, которые ему попадались. Для Дельо этот Бертье был чудовищем, снедаемым жаждой того, что он высокопарно называл «справедливостью». Защите предстояло столкнуться с изворотливым, ловким противником, красноречие которого действовало на присяжных.