Обратимость

- Мы что-нибудь придумаем.

- Что? Что ты придумаешь? Это ты виновата! Это из-за тебя они меня схватили!

Вероника резко выпускает мои плечи, закрывает ладонями лицо и содрогается от плача. Ее покачивает из стороны в сторону, будто тростинку, и мне так жутко хочется обнять ее, что я ощущаю дискомфорт физически. Ощущаю тягу. Смотрю на некогда лучшую подругу и еле сдерживаю слезы.

- Никка…

- Замолчи!

- Прошу тебя, не плачь, - я понимаю абсурдность своей просьбы. Пытаюсь убрать от лица ее руки, но она не поддается. – Я сделаю все, чтобы они поплатились за это. Я обещаю.

- Но что ты можешь? На что ты вообще способна?

- На многое.

Мой голос вновь тверд и непоколебим. Я вспоминаю, как разрушила здание, как убила десятки человек и в очередной раз не чувствую сожаления. О каком милосердии или справедливости может идти речь, когда венаторы вытворяют подобное? Вдобавок, у них мой отец. Неужели они и его пытают? Неужели и он станет таким же, превратится из уверенного, живого человека в испуганного, раненного, заикающегося мальчишку? Если он вообще выживет.

- Эй, - я решительно приподнимаю трясущийся подбородок девушки и говорю, - я не дам тебя в обиду.

- Уже поздно пытаться что-то исправить.

- Нет. Никогда не поздно. Главное – ты жива. Ты здесь. И теперь дело за мной.

- Кого ты обманываешь, Аня? Ты ведь и мухи не обидишь.

Я бы усмехнулась, если бы Никка не ошибалась так катастрофически. Знает ли она о том, что перед ней сидит убийца ее любимого человека? Хватило бы ей смерти лишь венаторов, или она бы с радостью заказала на блюде и мою голову? Что ж. Судить ее за это было бы глупо. Я бы поступила аналогично.

- Мне нужно на свежий воздух, - вдруг говорит Вероника. Она покачивает головой и беззащитно шмыгает носом. – Здесь душно. Как в камере. И я…, мне необходимо…

- Как скажешь.

Я знаю, выходить не стоит. Но отказывать Никке сейчас, после того, что случилось, после бури – разве это правильно? Надеюсь, несколько минут не изменят ситуацию. В конце концов, хотя бы толика везения должна присутствовать в моей жизни? Так? Нахожу толстовку, джинсы Риты. Отдаю их Веронике и жду, пока та переоденется. На улице холодно. Гулять долго не получится, и меня это несказанно радует. Что может быть хуже, чем попасть в просак, после недавнего заключения в лаборатории Аспида? Только в очередной раз поссориться с Рувером.

Мы тихо выходим из квартиры, стараемся никого не разбудить. Я аккуратно беру Никку под локоть и радуюсь, что она вновь не оттолкнула меня в сторону. Это греет душу внутри, дарует надежду в лучшее. Вдруг все нормализуется, и мы опять станем подругами? Как раньше. Я понимаю, что мечтать об этом наивно и глупо. Однако мечтаю. Мне как никогда хочется почувствовать что-то из старой жизни, потому что новая жизнь кроет в себе лишь разочарования, опасности и потери.

Никка двигается медленно. Я вижу, как ей сложно передвигать ногами и держать ровно спину, и от этого мне становится не по себе. Я буквально ощущаю вину за то, что сотворили с ней венаторы. И пусть это не моя прямая заслуга. Косвенно я натворила дел и неосознанно втянула в них своих близких. А это неправильно. Никто не должен страдать из-за меня.

Выходим из подъезда. Я глубоко втягиваю в легкие вечерний, свежий воздух и наблюдаю за тем, как Никка делает то же самое. Как долго она не видела света? Как долго она не дышала чистым, ледяным кислородом, витающим по улицам? Мне бы хотелось повернуть время вспять и избавить подругу от таких страданий. Однако это не моя способность, и что-то мне подсказывает, что Рита помогать не изъявит желания.

- Как вы меня нашли? – хрипит подруга. – Прошло столько времени. Почему только сейчас?

- Никка, - виновато поджимаю губы, - это сложно.

- Что сложно?

- Я ведь даже не знала о том, что ты в беде.

- Тогда тем более интересно, как ты оказалась в моей камере.

- Меня поймали. Я пряталась. – Неуверенно пожимаю плечами и оглядываюсь: на улице пусто. Тихо свистит ветер. Вновь смотрю на подругу и говорю, - это вышло случайно. Но знаешь, какая-то часть меня даже рада пыткам. Ведь если бы венаторы не поймали нас с Сашей, мы бы ни за что тебя не нашли.

- Сашу тоже пытали?

- С ним все в порядке. Он…, - неожиданно слышу позади шум. Оборачиваюсь и замечаю темно-серую Камри, припаркованную около ларька со свежей выпечкой. Дверь машины открыта, из нее на меня смотрят черные, серьезные глаза. И я готова проваливаться сквозь землю, лишь бы не видеть того, кто только что поймал нас на месте преступления. – Черт.

- Что такое?

Рувер захлопывает книжку, отбрасывает ее на заднее сидение. Затем так же вальяжно выбирается из салона, закрывает дверь и плетется к нам. Отлично. Мои плечи горбятся, и безумно хочется сорваться с места, унестись куда-нибудь далеко-далеко, лишь бы не чувствовать внутри сердечные катаклизмы. Но вряд ли это возможно. Приходится притормозить, чтобы не вызывать лишних подозрений.

- Просто ответь, - кидает Рувер, стремительно сокращая между нами дистанцию, - ты чокнутая?

Никка испуганно прыгает мне за спину. Видимо, парень не производит на нее должного, хорошего впечатления.

- Я не в настроении ссориться, - тяжело выдыхаю, - слышишь?

- Рита знает, что вы ушли?

- Она отдыхает.

- И ты ушла без спроса.

- А вы что – мои родители?

Спор слабенький. Ни у меня, ни у Рувера нет особого желания кричать, ворчать и препираться. Мы просто кидаем заученные, примитивные фразы и смотрим друг на друга, устало горбя спину. Наверняка, со стороны наш диалог выглядит довольно-таки жалко.

- Это я попросила, - неожиданно вмешивает Никка и делает маленький шаг вперед. Она выше меня ростом, и поэтому достает Руверу почти до носа. – Дома душно. Мне необходим был свежий воздух.

- Еще одна бедная жертва, - парень вздыхает. – И вот нужен тебе будет твой свежий воздух, если тебя вновь поймают? Вы или не соображаете, или осознанно напрашиваетесь на неприятности.

- Рувер, - впервые мне не хочется кричать. Наши взгляды находят друг друга. – Все хорошо. Я смогу за себя постоять, ты же знаешь.

- Знаю. Но чего тебе это будет стоить? – парень достает сигарету. – Вошла во вкус? Ведь убивать так просто.

- Не надо.

- Убивать? – Вероника удивленно вскидывает брови. Она неуверенно скрещивает на груди руки и передергивает плечами. – Он сказал, ты кого-то убила?

У меня нет сил, чтобы злиться на Рувера. Однако кулаки так и воспламеняются от гнева. Пронзаю сначала ядовитым взглядом парня, а затем обращаюсь к подруге:

- Если не я – то меня. Отказалась бы ты перерезать горло тем, кто пытал тебя пять месяцев?

- Но это на тебя не похоже.

- А как на меня похоже?

- Не знаю. – Карие глаза Никки становятся огромными, и она громко вздыхает. – Ты веселая, открытая, храбрая. Но никак не хладнокровная.

- Убивать можно и с истериками после. – Довольно подмечает Рувер. – Так ведь?

- Да в чем твоя проблема? Господи, просто закрой рот!

- Уу, хвостик. Ты чего?

- Я тебе не хвостик, и вообще – исчезни. Читай свои книжки, порть жизнь кому-нибудь другому. Я устала от твоих шуток, от твоих попыток меня задеть. Если ты делаешь это, чтобы отдалиться от меня как можно дальше – у тебя отлично получается.

- Зачем мне от тебя отдаляться?

- Ха. Откуда мне знать? Может, ты боишься?

- Чего боюсь?

Прикусываю губу. Так и тянет заорать во все горло. Хочется сказать: меня боишься, чувств боишься, всего боишься, чего не можешь контролировать. Но я беру себя в руки. Осматриваюсь, поджимаю губы и вдруг понимаю, что вновь нарушаю свои же правила. Надо прекратить: прекратить эти ссоры, эти разговоры, эти попытки добиться того, что невозможно. Мне нечего взять с Рувера и не стоит тратить на него время.

Вновь смотрю на парня.

- Ничего. Ты ничего не боишься. – Сжимаю в кулаки руки и мысленно отсчитываю до десяти. Сейчас станет легче. Раз, два, три. Четыре. Пять, шесть, семь. Восемь. Девять. Девять с половиной. - Мы вернемся минут через тридцать. – Десять.