Страница 5 из 89
Наследник престола Эдуард Уэльский, прозванный за цвет доспехов Черным Принцем, проявил крайнюю неуступчивость. Зарекомендовав себя доблестным рыцарем еще при Кресси, где отличился будучи шестнадцатилетним юнцом, он по мере возмужания становился все больше похожим на отца. Таким же ненасытным, упрямым и чадолюбивым.
— Нам не следует отказываться от статей Лондонского договора, — твердил Эдуарду-отцу Эдуард-сын.
И думал уже о собственном отпрыске, которому когда-нибудь отойдут завоеванные владения. Хотелось оставить побольше. Сделавшись наместником заморских территорий и получив титул герцога Аквитанского, Черный Принц на свой страх и риск предпринял новый карательный рейд. Пройдя от Гиени до Лангедока, он в который раз озарил заревом пожарищ истерзанную страну, но, столкнувшись с народным восстанием, вынужден был повернуть обратно. Добавив к своему гербу страусовые перья павшего на бранном поле чешского короля и его краткий девиз: «Служу»,[12] он не оправдал обязательства, сослужив своей стране дурную службу. И немудрено. Ведь Ян Люксембургский, несмотря на всю его славу, был поражен слепотой. Поводыри сопровождали его даже в бою. Черный Принц хоть и не страдал дефектом зрения, зато отличался слепотой нравственной. Храбрый рыцарь и талантливый полководец, церемонно вежливый и благородный в обращении с особами голубой крови, будь то друзья или враги, он всех прочих просто не считал людьми. Ни богатых горожан, ни тем паче крепостных крестьян. Его кровавые набеги и непомерные денежные поборы породили у французов такое ожесточение, что оно передавалось потом внукам и правнукам до четырнадцатого колена. Все его деяния шли прахом: административные меры, преследующие самую беззастенчивую корысть, и внешне респектабельные поступки, способные снискать рукоплескания дам. Стараясь во всем походить на Ричарда Львиное Сердце, он умел драться лишь в чистом поле и совершенно не понимал позиционной войны.
Осень 1368 года застала англичан вдали от неприступных валов Ла Реоля, где можно было уютно перезимовать, чтобы с наступлением оттепели возобновить преследование скользкого как угорь неприятеля.
Остановившись в чудом уцелевшем замке Омер, построенном потомками знаменитого крестоносца, принц созвал военный совет.
— Меня волнует лишь одно, милорды: где противник? — он с вымученной улыбкой взглянул на измотанных долгим походом сподвижников.
В полыхающем озарении смоляных факелов с особой рельефностью вырисовывались заросшие, влажные от испарины лица. Говорить не хотелось. Освобожденные от ненавистных лат, тела требовали немедленного отдыха. И то сказать: две ночи провели в седлах. Лошади и те не выдерживали. Сам принц успел сменить четырех, пятая пала под ним уже в воротах Омера.
Никто не знал, куда делось войско Карла, просочившееся через расставленные на всех дорогах посты, как песок сквозь пальцы. Даже думать об этом было противно, настолько слипались глаза и ныли кости. Но вопрос задан, и рыцарская вежливость не позволяла отделаться нечленораздельным мычанием.
Граф де Бомонт, грузный, состарившийся в походах, с мягкой укоризной покосился на Джона Чандоса. Главнокомандующий откровенно храпел, уронив на грудь налитую свинцом голову. Недаром ворчат старики, что война привела к огрублению нравов: молодежь совершенно отбилась от рук.
— Нам остается либо уверовать в колдовство, милорд герцог. — Бомонт счел себя обязанным поддержать разговор. — Либо допустить, что французы пошли через лес. Первое нелепо, второе неслыханно, но все-таки более вероятно.
— Без дорог? Как звери? — Черный Принц только руками развел. — А как же обозы?
— Скорее всего сожгли, а может, и схоронили в надежном месте.
— Так-так, — принц размял занемевшие пальцы. Усталость как рукой сняло. Мысль обрела привычную четкость и быстроту. — Значит, кузен Карл снова хочет укрыться в Париже?
— Почему бы и нет? Как-никак зима на носу.
— Чандос! — гаркнул принц во весь голос.
— Милорд? — коннетабль[13] перестал храпеть, но так и не оторвал подбородок от шнуровки колета.
— Выступишь с рассветом в направлении на Шартр.
— Выступлю, милорд, выступлю…
— Пока не поздно, нужно поджечь лес у Фонтенбло, граф Бомонт!
— Поздно, но я попробую, — двужильный норманн с трудом отлепился от высокой спинки стула и с хрустом в суставах выпрямился. Пол уходил из-под ног, как палуба в шторм.
— Возьмешь кернов[14] и лучников, — принц невольно отвел глаза. Как и король, он все еще верил, что одним молниеносным броском можно свершить чудо. И не щадил, как отец, ни себя, ни других.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
С ним йомен был — в кафтане с капюшоном.
За кушаком, как и наряд, зеленым
Торчала связка длинных, острых стрел,
Чьи перья йомен сохранять умел,
И слушалась стрела проворных рук,
С ним был его большой могучий лук,
Отполированный, как будто новый.
Был йомен кряжистый бритоголовый,
Студеным ветром, солнцем опален,
Лесной охоты ведал он закон.
Наручень шитый стягивал запястье,
А на дорогу из военной снасти
Был меч и щит, и на боку кинжал.
На шее еле серебром мерцал,
Зеленой перевязью скрыт от взора,
Истертый лик святого Христофора…
Больше нигде в мире не встретишь таких широких дорог, как во Франции, проклятой и трижды благословенной. И приведут, куда надо, и места достанет, чтобы разъехаться с встречной повозкой. Метко подмечено: по королевской дороге невеста проедет, не зацепив воз с покойником.
Куда ни глянь, всюду трупы. По дороге на Шартр, по дороге на Орлеан.
Пять дней горел лес в Понтьерри. Фонтенбло и Эссон купались в густой удушливой пелене, а когда менялся ветер, едкая гарь заволакивала притихший Париж. Солнце едва проглядывало сквозь мглу бледным размытым пятном. Сбившись в стаи, волна за волной проплывали черные птицы. Всхлипывала и замирала усталая бронза колоколов. Тусклые зори остывали в угрюмой спешке, как вынутое из горна железо. Потом наползли тучи, и не стало ни утра, ни вечера. Но в канун дня усопших милосердное небо обрушило ледяной ливень. С короткими перерывами лило всю неделю, а перед праздником святого Мартена дождь сменился мокрым, липучим снегом. Изрядно попорченный огнем придорожный лес курился холодным туманом, словно преддверие адской бездны. В прелой листве, где совсем недавно рыли желуди вепри, ржавели пробитые латы. Тихо было в опустевших, разоренных домах. Ни грохота бочек, ни песен застольных:
Если и уцелела непочатая бочка или забытый бурдюк, то бриганды-разбойнички осушили до капли. Чего сами не выпили, уплетая припасенные на зиму окорока, тем грязь напитали. Переловили птицу, распороли мешки с хлебом, унесли одежду и утварь. Известное дело: на войне как на войне. Считай, что легко отделался, если только ограбили подчистую. Кого с оружием застали, тех подвесили на просушку, кто за жену или дочку вступился — утопили в вине. Благодарную свечку поставьте перед девою непорочной, живые. И соседей не забудьте помянуть убиенных. Некому помолиться за души, погибшие без покаяния. Зачтется доброе дело на небесах. Гробовщики довольно потирали руки: товар пользовался бешеным спросом — не успевали сколачивать. Пока мороз не схватил землю, торопились отрыть могилы. Снежная морось оседает на вывороченные отвалы. Облетающие деревья, мглистое небо, тоска.
Выполнив поручение, Бомонт возвращался назад, уютно подремывая в седле. Могучий испанский жеребец уверенно месил белую глину. Противника англичане так и не обнаружили. По небольшому отряду могли ударить откуда угодно: спереди, сзади. Повсюду шныряли недобитые крестьянские шайки.
12
Эти перья и девиз по сей день украшают герб принца Уэльского — наследника английского престола.
13
Главнокомандующий (франц.).
14
Легковооруженные ирландские воины.
15
На святого Мартена открывай свое вино (франц.).