Страница 53 из 63
Домбровский подался вперед. Это было единственное выражение охватившего его волнения. Но оно не ускользнуло от внимания Клюзере и, по-видимому, доставило ему удовольствие. Домбровскому от этого стало досадно. «Но ведь и он играет, — подумал Ярослав, — если не в генералы, то во власть. Он упивается ею».
Клюзере помолчал, поиграл стеком и продолжал:
— Я разделил все наши войска на три армии. Одну из них я поручаю генералу Валерию Врублевскому…
Домбровский, чтоб не вздрогнуть, крепко сжал под столом руки в кулаки.
— Кстати, гражданин Домбровский, какого вы мнения о Врублевском?
— Лучшего командующего трудно себе представить.
— Очень рад. Во главе второй армии я ставлю генерала Ля Сесилиа. Знаете его?
— Немного. Кажется, хороший командир.
Снова пауза, во время которой Клюзере уставился на Домбровского пристальным немигающим взглядом. Наконец он сказал:
— Командующим третьей армией я утверждаю генерала Ярослава Домбровского.
Домбровский чуть наклонил голову и сказал спокойно:
— Слушаю, гражданин военный министр.
Он ошибся, но ошибка эта польстила Клюзере.
— Но, но, — сказал он снисходительно, — «министр» — это не революционный термин. У нас это называется: «военный делегат».
Он встал и пригласил Домбровского подойти к большому плану Парижа, висевшему на стене.
— Уточним диспозицию армий, — сказал он.
План был расчерчен разноцветными карандашами и испещрен стрелками, обозначавшими предполагаемое победоносное наступление войск Коммуны и позорное отступление версальцев.
— Я рад видеть, — заметил Домбровский, вглядываясь в план, — что намечено наступление.
Клюзере словно бы не слышал этого замечания. Водя стеком по плану, он говорил:
— Восточный фронт от Иври до Аркейля охраняют войска Врублевского. Южные форты я доверил армии Ля Сесилиа. Вас, дорогой генерал Домбровский, я направляю, как видите, на запад — Аньерский мост, Нейи и так далее.
Это «и так далее» не очень понравилось Домбровскому. Военное дело требует точности. Но он промолчал. Клюзере продолжал:
— С вашими двадцатью тысячами гвардейцев вы сможете держать оборону бесконечно долго.
Домбровский посмотрел на Клюзере, полагая, что он шутит. Шутка не бог весть какого качества, но в конце концов у каждого свой юмор. Лицо министра сохраняло торжественную серьезность.
— Простите, гражданин военный делегат, — сказал Домбровский, — кто вам сказал, что у меня двадцать тысяч? Дай бог, если наберется пять.
Клюзере поморщился. Он не хотел позволить грубой правде искажать ту идеальную картину фронта, которую он создал в своем воображении и которой он пленял Совет Коммуны.
— Но, но, генерал, — сказал он, отечески погрозив Домбровскому пальцем, — знаю я эти уловки. Когда я командовал отдельными частями в Сицилии у Гарибальди и в Америке у Гранта, я тоже в донесениях начальству преуменьшал количество своих людей, чтобы получить подкрепление. Кроме того, у вас солидное количество пушек…
— Тридцать, — вставил Домбровский, действительно уменьшив на всякий случай число своих орудий на добрый десяток.
— …бронированный поезд…
— Два вагона!
— …и, наконец, мощная поддержка форта Мелло и северных укреплений.
Клюзере сел за стол и углубился в бумаги, всем своим видом показывая, что больше Домбровского не задерживает.
— Будут ли какие-нибудь боевые распоряжения, гражданин военный делегат? — спросил Домбровский, удивленный отсутствием приказа.
Клюзере поднял голову и сказал строго:
— Боевое распоряжение одно: защищайте революционный Париж!
— Лучшая оборона — это нападение, — сказал Домбровский.
Но Клюзере вместо ответа вяло махнул рукой в знак прощального приветствия и снова углубился в бумаги. Домбровский повернулся налево кругом и вышел, изрядно обеспокоенный и раздосадованный.
На улице у ворот его поджидал Теофиль.
Он жадно засыпал брата вопросами. Узнав, что Ярослав назначен в чине генерала командующим армией, Теофиль бросился его обнимать.
— Но ты чем-то недоволен, Ярек, чем? — сказал он, заметив озабоченность брата.
— Странный человек этот Гюстав Клюзере! — вместо ответа сказал Домбровский. — Какая-то варварская похлебка из хорошего и плохого. Начал плохо — подавлял июньское восстание рабочих, за что получил от Кавеньяка крест. А потом стал революционером, сражался в Соединенных Штатах против рабовладельцев. Вернулся оттуда в чине бригадного генерала, который неизвестно как получил. До этого был у Гарибальди в его легендарной сицилийской «тысяче». Был даже в Ирландии, помогал фениям поднимать восстание против англичан. Вернулся во Францию, вступил в Интернационал…
— Прекрасная биография! — вскричал Теофиль.
— Что его так мотало по свету? — пробормотал в задумчивости Ярослав.
— Любовь к революции!
— А мне кажется другое: стремление к власти. Один умный военный еще на Кавказе во время войны сказал мне: «Генералы против своей воли тянутся к диктатуре, как черепахи тянутся к морю».
— Так что ты думаешь, что он…
— В этом его метании со шпагой в руках по миру есть что-то авантюристическое. А по существу, человек он нестойкий, колеблющийся, к тому же фантазер и, к сожалению, в военном деле растяпа, хоть и кадровый офицер.
— Ах, Ярек, в конце концов, что тебе до него! У тебя своя армия…
— Да, Тео. И я могу сделать много для победы Коммуны. Но я боюсь, что он будет мне мешать.
— Почему?
— Потому что я ему мешаю. Он честолюбец, и он считает, что все командующие армиями для него опасны. Особенно, когда они побеждают неприятеля. А я хочу побеждать, Тео. Потому что победа Коммуны — это победа правды. Социалистическая Франция может изменить судьбы Европы, в том числе и нашей родной Польши…
Глава 35
Новый командующий
Слух о том, что вместо разбитого наголову Бержере назначен новый командующий армией, быстро распространился среди федералистов.[23] Не знали, кто он. Не французская фамилия вызывала недоверие.
Домбровский появился впервые у Нейи. Он прискакал туда рано утром в сопровождении двух адъютантов, француза Анфана и поляка Околовича, одного из шести братьев Околовичей. Ожидали увидеть генерала, блещущего золотом галунов, с красными отворотами и красным околышем, с серебряной кокардой в виде гранаты. С коня ловко соскочил невысокий молодой человек в обыкновенной армейской форме. Только едва видные звездочки на узких погонах говорили о его высоком воинском чине.
Гвардейцы, острые на язык, как все парижане, внимательно вглядывались в своего нового генерала, готовые приклеить к нему меткую кличку. Но ничего не находили. Высокий лоб. Прямой твердый взгляд. Белокурые усы, тонко закрученные к концам, усы мушкетера, стрелы их нафиксатуарены, так же как и остроконечная бородка. Решительно сжатые губы, но не тонкие, а полные, дышащие жизнью. Общее выражение решительности, убежденности, отваги, слегка смягченное добро-насмешливыми морщинками у серых глаз.
Он сразу пошел на передний край (тогда он назывался: аванпосты). Там визжали пули и разрывались снаряды. Домбровский, казалось, не замечал их, осматривая траншеи, наблюдательные пункты артиллеристов, выдвинутые вперед позиции. Сразу стало ясно, что генерал храбрец, но не во французском стиле, пылком, эффектном, темпераментном, а по-иному, по-своему, по-славянски, что ли, без всякой позы и театральщины — храбрость, сама себя не замечающая. Вскоре войска почувствовали твердую и умелую руку нового командующего.
Свой полевой штаб, или, как тогда говорили, главную квартиру, он расположил в Ля-Мюэтт, недалеко от аванпостов. Такова была его давняя тактика. Теофиль просился в адъютанты к брату:
— Я хочу возле тебя научиться искусству боя.
— Для этого, Тео, тебе не надо быть возле меня. Во-первых, одним снарядом могут убить нас обоих. Это слишком много для одной семьи. Во-вторых, сражаться учатся самостоятельно. А руководить тобой я буду издали.
23
Приверженцы Парижской коммуны называли себя «федералистами» или «федератами», потому что представляли себе будущее политическое устройство Франции как свободную федерацию коммун.