Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 52 из 63

Ярослав сурово посмотрел на брата и ничего не сказал. Тот, красный от смущения, стаскивал с себя ружье.

— Теперь это, кажется, уже лишнее, — улыбаясь, сказал Лавров.

С Вандомской площади донеслась беспорядочная револьверная стрельба.

— Нет, не лишнее, — сказал Домбровский. — На площади Генеральный штаб Национальной гвардии. Они на него напали.

И он бросился по направлению к площади. Лавров и Теофиль за ним.

Толпа осаждала здание штаба. У стен его лежали раненые и убитые национальные гвардейцы.

— Что они там, в штабе, голову потеряли?! — крикнул в гневе Домбровский. — Бежим кругом.

Но в этот момент в здании штаба раскрылись центральные ворота. Оттуда вышел взвод гвардейцев. Они вскинули ружья. Командовавший ими человек в генеральской форме взмахнул саблей. Раздался залп. Толпа покатилась с площади. В две минуты ее точно вымело.

— Наконец-то нашелся хоть один разумный человек, — сказал с удовлетворением Домбровский, вглядываясь в фигуру генерала. — Это, кажется, Бержере. Я, однако, не знал, что они уже раздают генеральские чины. Рановато…

Они пошли по площади. Она была усеяна брошенными кинжалами, револьверами, дубинками, кастетами.

— Хорошо, что я это увидел собственными глазами, — сказал Лавров. — Я сегодня еду в Лондон и смогу рассказать об этом Марксу как очевидец.

— Когда вы вернетесь? — спросил Домбровский.

— Думаю, недели через две. Путь нелегок.

— Вы вернетесь в войну, — сказал Домбровский уверенно.

Глава 34

Черепахи тянутся к морю

Домбровский хорошо знал всех их, этих рабочих и служащих, ставших генералами Коммуны, и литейщика Дюваля, и студента Эда, и учителя Ля Сесилиа. Пожалуй, самым профессиональным из них был наборщик Бержере. Пусть он легкомыслен и самонадеян. Все ж таки в регулярной армии он отбывал службу унтер-офицером. А Домбровский считал, что армия — это профессия, притом не из самых легких. Поэтому он неодобрительно покачал головой, когда узнал, что двадцать девятого марта Совет Коммуны заменил постоянную армию всеобщим вооружением народа.

Второго апреля Париж вздрогнул: загрохотали версальские пушки. Тьер пошел в наступление на город Коммуны. В тот же час Домбровский, как и обещал, предложил Совету Коммуны свои услуги. В рекомендациях у него не было недостатка. Член Интернационала Авриаль советовал поручить ему командование армией. Клюзере, человек с непроницаемым лицом, ведавший всеми военными делами, не согласился с этим и назначил Домбровского начальником одного из легионов. Домбровский молча взял под козырек и пошел в свою часть.

Он знал, что на следующий день назначено наступление на версальцев — первая военная операция Коммуны. В штабе плохо хранили военные тайны. Домбровского не привлекли к разработке операции. Однако план ее не представлял для него секрета. Дюваль рассказал ему. На клочке бумаги, сидя в квартирке Домбровского, Дюваль набросал схему завтрашнего дела:

— Понимаешь, Домбровский? Это просто, но сильно. Я командую левым флангом. Эд — центром, Бержере — правым флангом, его поддерживает Флуранс. Эд идет через Исси, Медон и Вирофле. Бержере демонстрирует в направлении на Рюэль и дальше и таким образом отвлекает неприятеля на себя. А у меня самое интересное направление: через Банье и Велизи на Версаль. Мечтаю об одном: застигнуть на месте всю версальскую сволочь!

— Что ж, — сказал задумчиво Домбровский, — план сам по себе неплохой. Клюзере его утвердил?

— Да! Он все-таки крупный военный.

Домбровский скептически усмехнулся. У него было свое мнение на этот счет.

— Не знаю… — сказал он неопределенно. — Но во всяком случае грамотную стратегическую разработку он, видимо, может составить. Но, Дюваль, дорогой, это еще далеко не все. Как у тебя обстоит с обеспечением?

— С каким обеспечением? — недоумевающе спросил Дюваль.

Домбровский тяжело вздохнул.

— Я тебе объясню, — сказал он терпеливо. — Я познакомился с состоянием моего легиона. Он, кстати, не принимает участия в завтрашнем деле.

— И не надо! У нас и без того сорок тысяч человек. Подумай только: сорок тысяч! Мы их сомнем.



— Так вот слушай. Мой легион считается одним из лучших. Что же я обнаружил в этом «идеальном» легионе? Во-первых, многие батальоны и даже роты не имеют командиров. Артиллеристы безграмотные, пушки у них в одном месте, зарядные ящики где-то в другом. Да подожди, не перебивай. Это еще не все. Лазаретов нет. Продовольственных запасов нет. Патронов мало. Нет ротных списков. Состав текучий, каждый гвардеец переходит из роты в роту по собственному желанию или капризу, никого об этом не извещая.

— Слушай, Домбровский, — наконец перебил его Дюваль. — Тебя заел профессионализм. Пусть у нас мало сухарей и корпии. Но ведь армия революционная! Мы боремся за свободу. И это чувствует каждый гвардеец. Никакая техника не может сравниться с революционным энтузиазмом. А у нас энтузиастов сорок тысяч!

— А приказ по армии вы издали? — неумолимо продолжал Домбровский. — Нет? А боевое охранение у вас создано? А войсковая разведка существует? Тоже нет? Ничего, кроме этой бумажки?

Домбровский встал и взволнованно зашагал по комнате.

Дюваль засмеялся:

— В бой иду я, а волнуешься ты. Когда я завтра вернусь с версальскими знаменами, я возьму тебя к себе в армию. Ты пройдешь у меня курс военно-революционного искусства.

Он встал, потянулся и сказал:

— Пойду. Надо выспаться. Выступаем рано, в три часа. Ну, пожелай мне успеха.

Они крепко обнялись. Домбровский сказал серьезно:

— Скажу тебе, как говорили у нас на Кавказе перед боем: ни пуха тебе, ни пера. А ты должен ответить ругательством. Это приносит счастье.

Дюваль подумал и сказал с выражением:

— Скептик ты каменный!

Захохотал и ушел, грохоча сапогами.

Немногие вернулись из этого несчастного дела. Дюваль и Флуранс погибли. Множество гвардейцев попало в плен. Еще больше погибло на поле боя.

Коммуна сместила Эда и Бержере. Клюзере, как не участвовавший в операции, не нес ответственности за поражение. Наоборот, он теперь единолично распоряжался всеми военными делами. Официальное звание его было: военный делегат Коммуны, то есть, по существу, военный министр.

Он вызвал к себе Домбровского. Он принял его в своей резиденции, в обширном отеле на улице Доминик. Он был в генеральском мундире, щедро обшитом галунами. На груди у него висел военный крест. Увидев, что Домбровский смотрит на его крест, Клюзере сказал:

— Я получил его в сорок восьмом году. Я был тогда поручиком 55-го пехотного полка.

«Во всяком случае, он храбрый человек, — подумал Домбровский, — он не боится признаться, что получил крест за бой против восставших рабочих».

— Я видел вас в бою, гражданин Домбровский, — продолжал Клюзере, поигрывая стеком, который он не выпускал из рук даже когда сидел за письменным столом.

Действительно, в этом несчастном сражении третьего апреля оба они, и Домбровский и Клюзере, некоторое время присутствовали в качестве наблюдателей в колонне Эда. Домбровский не мог отрицать, что Клюзере вел себя смело: с этим самым стеком в руках спокойно расхаживал под огнем. «Но ведь не физическая смелость — главное достоинство полководца, а душевная…» — мелькнуло в мыслях у Домбровского.

— Гражданин Домбровский, — продолжал Клюзере, — мы сняли Бержере с командования армией. Его человеческие качества мне нравятся. Но, как говорят наши враги немцы: «Gute Menschen, aber schlechte Musikanten».[22]

Нарушив деревянную неподвижность своего лица, Клюзере оскалил зубы. Это должно было означать улыбку. «К чему он ведет?» — думал Домбровский.

Клюзере продолжал:

— Дюваля и Флуранса тоже можно причислить к этой категории «музыкантов». За свою военную неграмотность они заплатили жизнью. Пора прекратить игру в генералы. Армиями должны командовать профессиональные военные.

22

«Хорошие люди, но плохие музыканты» (нем.).