Как жил, работал и воспитывал детей И. В. Сталин. Свидетельства очевидца

Е. Г.: Вы сказали, что Сталин ездил верхом. Но говорят, что он боялся лошадей, поэтому, хотя сам хотел принимать Парад Победы, поручил это Жукову.

А. С.: Полная чушь! Человек он был смелый, и предположения, что боялся чего-то там — глупость. Но он был реалистом, человеком трезвых взглядов и оценок, в том числе себя и своих воз­можностей. Для того чтобы ездить верхом, нужно тренироваться, тратить много времени. А у него не было времени для личных дел. Подготовка к параду потребовала бы большого количества времени: Сталин должен был бы показать класс, а не служить посмешищем. Вообще верховая езда — дело непростое. Даже посадка на лошадь — нелегкая вещь: попробуйте-ка с земли забросить ногу в стремя! Настоящие наездники о Жукове говорят: классика. Его езда была настоящей клас­сикой. Нельзя же уподобляться Булганину, которому был нужен самоходный теленок. Он один раз поехал верхом и на шею коня выскочил. Его уж там держали, чтоб не дай Бог... Прокатился! После этого к лошади уже не подходил. И уже не тот возраст был у Сталина, состояние, это он, конечно, понимал. Например, Лев Николаевич Толстой ездил верхом в весьма преклонном возрасте. В кинохронике его жизни можно увидеть, насколько он натренирован. Но Толстой посто­янно ездил верхом, а Сталин этим не занимался постоянно. Конечно, никакого разговора о том, чтобы самому Сталину верхом принимать парад Победы даже быть не могло. И нынешние разговоры об этом — полная чушь!

Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко

Артём Фёдорович общался со многими видны­ми людьми страны: с кем-то по службе, с кем-то по дружбе... Сам — государственник и патриот, человек разносторонний, даже на досуге, на отды­хе, в дружеском общении вольно или невольно го­ворит на темы глубинные, касающиеся жизни и деятельности страны. Артём Фёдорович хорошо знает историю, в том числе историю партии, он был очевидцем и активным участником многих событий. Например, он много раз виделся и по­долгу беседовал с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко, бывшим первым секретарем ЦК КП Белоруссии, начальником центрально­го штаба партизанского движения, секретарём ЦК КПСС. Предлагаем воспоминания Артёма Фёдоровича о встречах и разговорах с ним.

Е. Г.: Чем были вызваны Ваши встречи и бесе­ды с Пономаренко?

А. С.: В 1941 году мне пришлось некоторое вре­мя командовать партизанским отрядом на территории Белоруссии и в этой связи встречаться в тылу врага с Алексеем Канидиевичем Флегонтовым, который ещё в 18-х—20-х годах был одним из руководителей партизанского движения на Дальнем Востоке, в Приморье. Летом 1941 года он был направлен в тыл врага, сначала в Смолен­скую область, а потом в Белоруссию, поднимать и организовывать партизанское движение. У меня был зафиксирован каждый день нашей партизан­ской деятельности, в том числе работы с Флегонтовым, который принял мой отряд и назвал его оперативно-разведывательной группой. Сам он погиб в бою в марте 1943 года.

Когда в октябре 1944 года я был назначен ко­мандиром артиллерийской бригады, заканчивав­шей формирование в Колодищах под Минском, я представил все это в виде доклада и передал его лично в руки находившемуся тогда в Минске Пантелеймону Кондратьевичу Пономаренко как начальнику центрального штаба партизанского движения.

Пономаренко поручил перепечатать этот док­лад своему помощнику подполковнику Абрасимову Петру Андреевичу и дал мне пятый маши­нописный экземпляр, который у меня до сих пор хранится.

После войны, узнав, что Пономаренко, нахо­дившийся тогда уже на пенсии, пишет книгу о партизанском движении и собирает материалы о партизанской работе армейцев, я приехал к нему на дачу в Переделкино, показал ему свой тогдашний доклад, и он на нем собственноручно сделал надпись «Начало партизанских дел Алексея Канидиевича Флегонтова». И подписал «Понома­ренко», поставил дату. Этот экземпляр, отпеча­танный ещё в 1944 году, хранится у меня. После этой встречи мы с ним в дальнейшем неоднократно виделись и беседовали. Он много рассказывал о довоенных и военных делах в Белоруссии, о де­лах в нашей партии, о непорядочности, мстительности, злобности Хрущёва, об очень большом вреде, который Хрущёв нанес партии, Советскому Союзу, делу социализма и всему коммунисти­ческому и рабочему движению в мире.

Приходя домой, я по памяти записывал наши беседы, поскольку Пономаренко был интереснейшим собеседником. А однажды я попросил: «Пантелеймон Кондратьевич, разрешите, я выну блокнот, чтобы записать то, что Вы говорите». Он ответил: «Давай». И я по ходу наших разговоров делал заметки. Надо сказать, что это был очень умный, многоопытный, стойкий, бескомпромисс­ный, никогда не шатавшийся, не менявший своих убеждений большевик, человек, верный своим принципам, долгу, сделавший для людей много хорошего. Думаю, неслучайно Сталин в сложном 1938 году послал его, не самого главного руководящего работника ЦК, для избрания первым секретарем ЦК Белоруссии. Он его сделал руководи­телем республики. Он доверял ему и видел в нём человека, который будет правильно руководить. И это доверие, высокая оценка Сталина, данная самим этим назначением, надо полагать, полно­стью оправдались.

У меня многое связано с Белоруссией, к народу которой, к нынешнему руководителю страны Александру Григорьевичу Лукашенко питаю очень большое уважение.

Моя мама, Елизавета Львовна Сергеева, детство и юность провела в Гродно, там, буквально ещё в детстве, вошла в революционное движение, вступила в коммунистическую партию (тогда РСДРП). Предки моей жены, Елены Юрьевны, родом из Уваровичей. В Уваровичах её дедушка был земским врачом, а бабушка — акушеркой. С 3-го по 9-й класс я учился в московской школе № 32 имени Пантелеймона Николаевича Лепешинского, которую он, старый большевик, орга­низовал в 1918 году в Литвиновичах. В 1919 году эта школа оттуда была переведена в Москву и по­лучила здание бывшей гимназии во 2-м Обыденском переулке.

1–2 июля 1941 года я участвовал в жесточайшем оборонительном бою за город Борисов и перепра­ву через реку Березину. Артиллерийская батарея, которой я командовал, понесла тяжелые потери и перестала существовать. Я стал командовать стрелковой ротой, которая прикрывала отход полка. Рота несла тяжёлые потери, а 13 июля немцы по шоссе Минск — Москва и параллельным дорогам прорвались восточнее нас и замкнули кольцо в районе города Горки. Мы оказались в окружении. Начали пробиваться на восток к своим войскам, действуя уже партизанскими методами.

19 июля в деревне Кривцы, что в 10–12 кило­метрах от города Горки, меня неожиданно, имен­но неожиданно схватили немцы. Ночь провел в наспех созданном полевом концлагере около го­рода Горки. Затем был в тюрьме города Орша. 23 июля я сумел бежать. Эти дни были для меня тяжелейшим испытанием и неповторимой шко­лой, которую я получил на белорусской земле. После побега я собрал небольшой отряд из офи­церов и сержантов, оказавшихся в окружении. Мы начали действовать как партизанский отряд. А встретившись с Алексеем Канидиевичем Флегонтовым, стали его оперативно-разведывательным отрядом. В сентябре я был ранен и переправ­лен в тыл.

После участия в Сталинградской битве и боев на Северо-Западном фронте с конца 1943 года снова воевал в Белоруссии, командовал артилле­рийским полком. Участвовал в форсировании Днепра, а далее в операции «Багратион», дошел до Слуцка. Наш 554-й артиллерийский полк уча­ствовал в освобождении города Рогачев, был награжден орденом Красного Знамени и получил наименование «Рогачёвский», а я через годы был удостоен звания «Почётный гражданин города Рогачёв», с которым до сих пор не теряю связи. Это все глубоко связало меня с Белоруссией

Е. Г.: О чем были ваши беседы с Пономаренко?

А. С.: Пантелеймон Кондратьевич мне рассказывал о своей работе в Белоруссии. В частности, говорил, почему Сталин его послал туда. Это было в 1938 году. Иосиф Виссарионович дал ему четкие указания: прекратить репрессии. Сталин сказал: «Чего они добиваются? Что им нужно? Там так много людей пострадало — и до сих пор ре­прессии продолжаются. Уже был пленум ЦК партии по этому вопросу (пленум проходил в январе 1938 года. — А. С.). А они не унимаются. Поезжай­те, наведите порядок — остановите репрессии».