Свет маяка

— А дальше уже без героизма. — Камов помолчал. — Одним словом, выходила меня солдатская жинка — Людмила Дергачева. Рисковала жизнью, а не боялась. Прятала в подвале.

Когда Захар сам смог передвигаться, пришли партизаны, провели задворками к сараю. Там стояла лошадь, запряженная в дровни. Заложили моряка сеном и привезли без особых происшествий в лесной лагерь.

— Здесь на твердые ноги меня поставила Наталия Яковлевна Карпова. Вот женщина! Вы ее еще увидите. Поправился и оказался вот в этой подземной горнице… Вы помните, в поезде я вам рассказывал, что на корабле выполнял обязанности минера, но я научился еще работать на ключе, освоил специальность радиста и сигнальщика. Перед наступлением немецкой карательной экспедиции партизаны получили из Ленинграда две или три рации. Одну спрятали в этом подвале, сделали ее вроде запасной, а остальные увезли с собой. Так вот и стал я партизанским радистом. А еще мины готовлю и на машинке печатаю. Ведь первый принял радиограмму о вашем прибытии в Лесную республику… Вот и все, Петр Петрович. Переписываю сводки Совинформбюро. Вместе с Никитой Павловичем занимаемся сочинительством. Полюбуйтесь.

Камов передал Шуханову листок с отпечатанным в типографии текстом. Петр Петрович прочитал:

1. Кто будет захвачен в повреждении телефонных проводов или других военных приборов — подлежит расстрелу.

2. За хранение оружия военного, а также и охотничьего, амуниции всякого рода и радиоаппаратов — расстрел.

3. О людях, не принадлежащих к деревне или селу, а также о бывших красноармейцах, комиссарах должно быть немедленно донесено. Кто этого не сделает, будет расстрелян.

4. За поддержку и помощь партизанам виновные будут повешены.

5. Покидать место жительства воспрещается. Любой, встреченный на дороге или в лесах, расстреливается на месте.

6. За хождение ночью — расстрел.

Граждане! Суровая война требует строгих мер. Помогайте немецким войскам и вам будет хорошо жить.

Далее шел другой текст, отпечатанный на машинке, — партизанский ответ на распоряжение немецкого командующего.

1. Гитлеровцы — заклятые враги, они грабят и разоряют нашу Родину, убивают ни в чем не повинных людей. Создавайте для фашистов невыносимые условия. Окружайте презрением и ненавистью!

2. Не давайте захватчикам ни грамма продуктов. Все прячьте и переправляйте партизанам.

3. Оказывайте гостеприимство и теплую встречу каждому человеку, борющемуся с ненавистным врагом.

4. Активней помогайте народным мстителям-партизанам. В вашей всеобщей поддержке черпаем мы свои силы.

5. Если в вашем селе расположилась немецкая часть или карательный отряд, если вы знаете, где находятся склады с оружием, боеприпасами и другой техникой, обо всем этом сообщайте партизанам.

6. На каждое действие врага отвечайте противодействием.

Смерть фашистским захватчикам!

Шуханов отложил листовку и присел на скамейку.

— Конечно, сами понимаете, не по мне эта работа, — с грустью произнес моряк. — Мне бы воевать. Злости у меня хоть отбавляй, а силенок маловато. Как на автомобиле с испорченным сцеплением — мотор ревет, а колеса не крутятся. Сколько ни жми на стартер, сколько ни газуй, все равно машина с места не сдвинется… Ничего не поделаешь, приходится мириться… Карпов говорит, что листовки — тоже оружие. Вот я и печатаю, а Володя со своими приятелями расклеивает. Народ читает…

Камов помолчал.

— А у нас ничего. Тут Чащин староста, — широкое лицо старшины расплылось в улыбке. — У него прочная связь с немецким гарнизоном, что в соседней деревне разместился. Поживете, сами все узнаете…

— Карпов часто бывает в Каменке? — поинтересовался Шуханов.

— Я его редко вижу. Человек он замечательный. И заместители у него — что надо. Одна Заречная Анастасия Егоровна чего стоит. Вторым заместителем у него Печников Федор Сергеевич. До войны председателем райисполкома был… А уж Александр Иванович — настоящий вожак. И жена под стать ему.

— Тоже здесь?

— Врачом в партизанском лагере. Меня вот вылечила.

Жалел Шуханов, что не удалось встретиться с Карповым. Ночью Сащенко отвез его в лес. Иванов положил в дровни мешок картошки, тщательно завернув его в тулуп, чтобы морозом не прихватило, половину бараньей тушки, несколько буханок хлеба, насыпал соли в бумажный кулек. Прощаясь, сказал:

— Как появится Александр Иванович, вмиг дам знать. А пока будьте там — место надежное.

Шуханов отозвал Тосю в сторону от землянки.

— Позвал тебя, чтобы сообщить, что отца твоего мы разыскали, — сказал Шуханов.

Тося смотрела на командира настороженно, испуганно.

— Он в Каменке?

— Работает.

— Работает? — переспросила Тося. — Правда, что он староста?

«Значит, знала, но боялась сказать».

Тося побледнела, ресницы замигали часто-часто.

— А я не верила, думала — сначала разузнаю, а потом уж…

— Твой отец честный человек.

Тося заплакала. Шуханов растерялся.

— Ты лучше послушай, а слезы вытри. — И рассказал все, что узнал от Иванова.

— Я ему верила… Не мог батя продаться. Не мог…

— Можешь перейти жить к отцу или тетке.

— Ой, что вы, товарищ командир! Из отряда я никуда не уйду!

— Теперь мы к немцам вхожи, — произнес неведомо откуда появившийся Лепов. — Хотя папаня твой — фальшивый староста, но все же, — он засмеялся.

— Легко тебе хихикать, — сквозь слезы проговорила Тося.

Шуханов обрадовался приходу Лепова.

— Оставляю вас. У меня дела. — И пошагал к черному зеву подземелья. Шуханов спешил поделиться с товарищами приятными новостями.

После ужина Никита Павлович послал Володю за Чащиным и Сащенко, а сам достал из тайничка сложенную в трубочку школьную тетрадь, расправил и, положив на край стола, стал читать. К нему подсела жена.

— Что-то начало не совсем гладко, Праша.

— А ты не мудри, толкуй, как думаешь, — посоветовала Прасковья Наумовна. — Если слово от души — завсегда все поймут.

Около дома послышались шаги. Иванов сунул тетрадь в карман. В раскрытую дверь вместе с клубами морозного воздуха вошли Чащин и Володя.

— Дядю Прохора тетка Авдотья не пустила, заставила щепать лучинку на растопку, — доложил Володя.

Прасковья Наумовна налила Чащину чаю. Присев к столу, Вениамин Платонович слушал рассказ кума о встрече с Шухановым.

Вот уже несколько дней Никита Павлович с Чащиным сочиняли письмо жителям Ленинграда. Решено передать это письмо Карпову, пусть подпишутся и другие.

Иванов прочитал, спросил:

— Ну, как?

— Ох-о-о, — вздохнула Прасковья Наумовна. Не могла она забыть тот кусочек хлеба, что показывал ленинградец. — Словами да сочувствием сыт не будешь. Хлебушка бы послать да еще кой-чего.

— Верно, кума, — поддержал Чащин.

— Рады бы. Да ведь разве пошлешь, — отозвался Никита Павлович.

— А почему бы и нет? — опять проговорил Чащин.

— Посылали ведь наши земляки тогда, в восемнадцатом.

Никита Павлович как бы размышлял вслух:

— Время было другое, и враг не так лютовал. Как теперь проедешь через фронт?

— Конечно, время ноне другое, — согласился Чащин.

— Но если как следует взяться…

Решили посоветоваться с Карповым. Письмо так и не дописали.

Карпов сидел на пороге предбанника и рассказывал своему другу новости. Появлялся он редко, но всегда с новостями.

— Помнишь, Павлыч, как уходили мы от карателей генерала Креймана? Нас не больше тысячи тогда было, а сейчас… Сколько, думаешь, теперь нас?

— Ну, тысячи полторы.

— Бери выше, Павлыч. Много, много больше. Креймана отозвали выручать разгромленные под Москвой войска… Это, конечно, наше счастье, а то бы еще помучили нас… Тут мы генеральский отчет перехватили. Крейман доносит своему начальству: «Если во время наступления не удалось захватить основные силы партизан, то это объясняется их превосходной системой связи, благодаря которой об операции было известно уже накануне нашего наступления». Понятно? Тут, Никита Павлович, похвала в твой адрес. Да, именно в твой. Волков и Оленев просили передать тебе сердечную благодарность. Спасибо и Михайлову, и Чащину, и Варе Петровой, и попу Филимону, и всем, кого мы послали «работать» к немцам. Так что на ус мотай и не зазнавайся, товарищ Иванов.