Клеопатра

Теперь Маргарите позволили выходить. Но она знала, что из лагеря ничего не увидишь. Она лежала, закрыв глаза, и представляла себе шумливых александрийцев, которые горячо переживают морское сражение. Ужасная сделалась тоска на сердце. Она отделила себя от своего города. Она отделила себя от своего города своим предательством!.. Но теперь уже ничего нельзя изменить! Или Цезарь вернёт её в Александрию, или победит Арсиноя, и тогда... Нет, Арсиноя не может убить меня! А Цезарь... Цезарь не может проиграть! Он — опытный полководец. А чем держатся Арсиноя, Ганимед, Иантис? Лозунгами народной войны?..

В битве при Фаросе много чего произошло. Вот тогда-то Цезарь и кинулся храбро в море с записными книжками... Доходили вести о рукопашных стычках. Цезарь вступил в сношения с представителями партии Татиды. Покамест никто не выиграл и никто не проиграл. Теперь выяснилось, что в Александрии, собственно, две дворцовые партии: партия Арсинои и Птолемея Филопатора и партия его матери и мальчика, его младшего брата. Цезарь снова обратился к жителям столицы Египта с воззванием, призывал их пощадить «ваш славный город», как он выражался, уже обезображенный отвратительными разрушениями и пожарами; заверял, что цель Рима — не порабощение, но именно защита Египта!.. Но, разумеется, призывы Арсинои и Птолемея Филопатора производили более действенное впечатление. Война велась с ещё большей отчаянностью. Цезарь ожидал подкреплений из Сирии и Киликии. Морское сражение при Канопе римляне проиграли... Однако вскоре произошло одно важное событие. Одна природно защищённая высота не охранялась александрийцами. Цезарь приказал трём когортам храброго Карфулена взять эту высоту. Далее римляне совершили то, что позднейшие тактики и стратеги называли «психологической атакой». Римляне бросились на приступ с дикими криками. Атака застала александрийцев врасплох. Передовые отряды римлян вскоре заняли высоту и перебили многих воинов противника. Александрийцы обратились в бегство. Бежали к реке, чтобы спастись на судах. Бросались в ров и гибли, придавленные друг другом...

Между тем агенты Максима исподволь внушали в городе, что сопротивление бесполезно. Цезарь что-то такое пообещал партии Татиды, и её родичи помогли римлянам захватить в плен царевну Арсиною, Ганимеда и Иантиса...

Маргарита ещё не знала об этом. Её занимало другое. Хармиана по каким-то признакам наконец-то уверилась в своих догадках и сказала царице совсем просто, что та — в ожидании ребёнка. Маргарита и сама подумывала: а не в этом ли причина недомоганий последнего времени... Но когда Хармиана так прямо, так вдруг сказала, Маргарита испытала чувство растерянности. Спросила невольно:

   — Что же теперь делать?

   — Ждать меньше полугода осталось, — ответила Хармиана серьёзно. Глядела серьёзно, глаза большие, вглядывалась в свою питомицу...

Маргарита также вдруг впилась в её лицо взглядом, напряжённым... Не спрашивала, но Хармиана догадалась о вопросе, который так и не прозвучал.

   — Он утонул, — сказала Хармиана. И на миг отвела глаза, и тотчас вновь смотрела прямо. — В последнем морском бою, когда римляне лагерь взяли. Корабль затонул...

Маргарита ещё не поняла:

   — А было ещё сражение? — спросила, сама не знала, зачем.

   — Было, — коротко отвечала Хармиана.

   — А что же Арсиноя?..

Хармиана сказала коротко о пленении Арсинои.

Маргарита сидела на постели.

   — Ты не должна так лежать и сидеть, — сказала Хармиана. — Прогуливайся, двигайся. Тебе нужен этот ребёнок. С него начнётся твоя династия...

Маргарита молчала. Представила себе Таяла, каким он был в эти короткие дни их недолгой близости... Она всё ещё не могла поверить в свою беременность... Брат, которого уже не было в живых, вдруг представился ей даже красивым... Но она ещё не могла осознать, что он умер...

   — А что тебе в моей династии? — спросила вяло, склонив голову и разглядывая Хармиану.

Но прежде чем Хармиана нашла ответ, прозвучал глуховатый голос Ирас:

   — Глупый вопрос!..

Маргарита повернулась:

   — Ты подслушивала?

   — Нет, — сказала Ирас, — я услышала ваш разговор случайно...

   — Иди ко мне, — позвала Маргарита, — а ты, Хармиана, уходи! Уходи!..

Хармиана задержалась лишь на какое-то мгновение...

   — Ирас! — сказала Маргарита, — сядь рядом со мной на эту дурацкую постель! У меня болят груди, ноют.

   — Наверное, так должно быть, — сказала Ирас спокойно.

   — Ляг со мной! Обними меня так нежно, как ты умеешь... Мне плохо, душа болит ещё сильнее, чем груди...

Ирас молчала и легла с ней...

В зеркале отражалось лицо. Это было, конечно, её лицо. Она ещё не замечала в этом отражении никаких пятен, никакой одутловатости, ничего такого, о чём она слыхала, но уже сама не могла вспомнить, где слыхала, откуда знает... По утрам Хармиана румянила ей скулы, подкрашивала губы, подводила глаза... Губы уже делались по утрам сухими, а под глазами и вправду проступали синеватые нежные впадинки... Цезарь ободрял её прямо-таки отечески, трепал по волосам. Она уже не стыдилась своей беременности, то есть не стыдилась перед ним. Порою она думала, что её беременность напоминает ему о смерти его единственной дочери, умершей от родов... Маргарита отчего-то не боялась ни родов, ни возможной смерти... Они уже переехали в Александрию, в большой дворец. Но она провела здесь всего несколько дней и, не предупредив Цезаря, перебралась в свой дворец, в то самое жилище, где она дружила со своей младшей сестрой Камой. Цезарь не возразил. По городу несли её в закрытых носилках. Конечно, все знали о её возвращении, но никто не приветствовал её. Цезарь посетил её, затем приехал к ней Максим. Они не сказали ей ничего важного. Она ещё не видела пленную Арсиною. Однажды она вдруг подумала, что ведь совсем ещё недавно писала стихи, а теперь это писание стихов показалось ей таким далёким... На суде над Ганимедом и Иантисом Антониу она не присутствовала. Их приговорили к публичной казни. На большой площади, на помосте, отрубили голову сначала Ганимеду, затем Иантису. Маргарита думала с каким-то странным равнодушием и спокойным любопытством, сохранил ли Иантис свою красоту, привлёкшую Каму, и была ли похожа эта казнь на казнь сторонников Вероники...

Маргарита позвала в спальню Хармиану.

   — Ты сказала, что ребёнок будет двигаться в моём животе, но я ничего не чувствую!..

   — Ещё рано, — ответила Хармиана коротко и почтительно.

   — Я скажу тебе одно такое... Ирас я не скажу, а скажу тебе! — Она видела, как Хармиана улыбнулась, в улыбке было самодовольство... — Хармиана! Ты помнишь, как ты говорила мне, что надо много ебаться? Помнишь?.. — Хармиана сделала головой — сдержанно — утвердительное движение. Маргарита продолжила: — Моего брата похоронили без меня. Меня не позвали на суд, когда судили сподвижников Арсинои... — Маргарита нарочно сказала: «сподвижников», а не «Ганимеда и Иантиса»... — Мою сестру допрашивают без меня. Цезарь сам решит, казнить её или оставить в живых. И ни одной официальной церемонии по случаю моего возвращения! Как ты думаешь, может быть, Цезарь полагает, что Египту более не нужны правители Лагиды?.. — Хармиана хотела было ответить, и Маргарита поняла, что Хармиана хочет уверить её в доброжелательстве Цезаря... — Нет, нет, молчи!.. Ты ведь понимаешь, как я несчастна! Я жду ребёнка, но разве в объятиях моего брата я стала женщиной? Сейчас же ответь! Если не ответишь, если не скажешь, не выскажешь свои мысли, я прикажу стегать тебя ремнём из крокодиловой кожи!.. Говори!..

   — Откуда я могу знать, стала ли ты женщиной! — Хармиана стояла перед ней, сложив руки под грудью. — Я могу только верить твоим словам. Но я знаю, что на свете, должно быть, нет такой девушки, которая сделалась бы женщиной после двух или трёх совокуплений с мужчиной!..

   — А Вероника? — быстро проговорила молодая царица, настороженно, остро проговорила.