Клеопатра

Маргарита фыркнула.

   — Не буду пить, — сказала Вероника весёлым голосом. Она вынула из шкатулки и подарила Маргарите большую брошь, которая всегда Маргарите нравилась. Это была большая продолговатая брошь с большим овальным синим камнем в серёдке, а вокруг этого синего камня — вьющееся золотое плетение тонкое и десять маленьких выступов, украшенных мелкими камешками, красными и голубыми, такими сияющими...

   — Вечером будет пир, — сказала Вероника и посмотрела пристально на Деметрия. — Приди, моя Мар, в красивом платье. И прочитай для меня, я прошу тебя, стихотворение твоё, какое тебе самой кажется написанным хорошо, совсем хорошо!.. И Кама тоже придёт. Не ссорьтесь... — Кажется, она что-то ещё хотела сказать, но не сказала. Маргарита порывисто обняла её и поцеловала, ткнувшись губами в теплоту упругую мягкой нежной шеи.

Маргарита побежала к себе. Она уже перебирала в уме свои стихотворения, выбирая лучшее. Затем с удовольствием подумала о том, что мнение Камы о стихах для неё важно. И это было хорошо, потому что ей сейчас хотелось, чтобы Арсиноя была в чём-то лучше неё!.. Затем Маргарита загадала, будет ли Филодем вечером. Ей хотелось, чтобы он был и чтобы он хорошо оценил её стихотворение... И тотчас её ум заняли серьёзные заботы о платье и украшениях...

Запёрлась в спальне и приказала Ирас и Хармиане не входить. Разбирала стихи и волновалась, боялась, что не хватит времени подобрать платье и украшения... Потом раздалось легчайшее постукиванье в дверь.

   — Уходи, Ирас! — крикнула Маргарита властно.

   — Царевна! — проговорила из-за двери вполголоса Хармиана. — Позволь доложить тебе... Царевна Арсиноя здесь!..

Маргарита взглянула на разбросанные папирусы, крикнула: «Я сейчас выйду!» и побежала к двери, словно бы даже обгоняя свой крик... Она вышла к младшей сестре, смутно думая о том, что вот, она только захотела быть хорошей с Камой, а Кама уже и сама пришла... И лицо Камы выражало растерянность, дружелюбие и тревожность...

   — Мар, пойдём со мной... Там что-то... Я хочу, чтобы ты тоже увидела!..

Кама взглянула в лицо, в глаза сестры, подала ей руку и они быстро пошли... Растерянность Камы всё возрастала...

   — Идём, идём, идём!.. — повторяла она...

Кажется, впервые Кама настаивала. Её лицо было, как всегда задумчивым, и смешным в этой печальной задумчивости, она чуть выпячивала толстоватые губы, и тогда глаза её смотрели ещё более печально, тоскливо... Маргарите вдруг показалось, что они вот-вот заблудятся, но Кама знала, куда вела сестру, и это и было странно, эта уверенность Камы... Они взбежали наперегонки по узкой лесенке на галерею и оттуда, прячась вглубь, видели внутренний дворик. А там люди в венках толпились, играли флейтистки, пели гименей. Маргарита узнала Веронику и Деметрия. Там свадьбу справляли, во дворе, их свадьбу! И тотчас Камина ладошка тонкая зажала Маргарите рот, сильно прижалась.

   — Молчи, — шептала громко Арсиноя, — молчи! Видишь, они не хотят... не хотят, чтобы сейчас... Наверно, они вечером скажут... Пойдём!.. — Схватив за руку, она увлекала Маргариту за собой... Маргарита поняла, что не хочет противиться сестре. Оглядываясь во двор, вниз, приметила знакомые лица людей из круга Вероники и Деметрия, мелькнул Филодем, тоже в венке... Все казались весёлыми, улыбались... Но Кама взглядывала на сестру печальными глазами, расширяла их смешно, и всем своим видом выражала тревогу... Они побежали назад, к покоям Маргариты. Маргарита боялась, что сейчас Кама пристанет к ней с какими-нибудь рассуждениями и предположениями о свадьбе Вероники и Деметрия...

   — Я ещё не выбрала платье... — быстро сказала Маргарита и сама себе удивилась, потому что она как будто оправдывалась перед младшей сестрой. Кама посмотрела на неё своими вытаращенными печальными тёмными глазами, подхватила растерянно:

   — Платье... конечно, платье... Только никому не говори!..

   — Что ты!.. — воскликнула Маргарита горячо, делая вид, будто понимает, воспринимает мысли Арсинои, а на самом деле радуясь тому, что сейчас расстанется с ней...

Пришлось ещё гнать докучных Ирас и Хармиану, которые всё приставали, просили, чтобы Маргарита поела. Пришлось выпить чашку молока и съесть половину лепёшки. Маргарита наконец выбрала стихотворение, показавшееся ей лучшим, подумала мельком, что вечером Вероника и Деметрий объявят о своём бракосочетании... Или не объявят, но все всё равно будут рано или поздно знать! Хармиана пыталась советовать, какое платье выбрать её питомице. Снова пришлось её прогнать; потом позвать, чтобы она одела и украсила Маргариту...

   — Царевна! Пир начнётся ещё не скоро... — Хармиана чрезмерно увлеклась ролью советчицы.

   — Замолчи, псица! — крикнула Маргарита. — Я прикажу высечь тебя!..

Хармиана смолкла и молча одевала и украшала царевну, даже не осмеливаясь показать своё огорчение. Она уже знала, что порою Маргарита сердится и гневается всерьёз...

Маргарита пошла в сад, где поставлены были солнечные часы, и прохаживалась, не отрывая глаз от гномона... Голубое шёлковое платье в зелёных горошинах оттеняло красивые глаза с этой яркой переливчатой изумрудной радужкой... Хармиана по её приказу убрала ей волосы с пробором тонким и пышным коримбосом — узлом на затылке...

Вечером, однако, царица не объявила о своей свадьбе с Деметрием. Но Маргариту это уже не очень занимало; она думала о том, как будет читать стихотворение, и ещё о том, какое впечатление производит её наряд... А впечатление явно происходило прекрасное. Раздавались голоса, произносящие похвалы; говорили, как выросла царевна, хвалили её вкус в одежде и украшениях — бирюзовые серьги и сапфировое ожерелье — бусы... Вероника одета была в платье из тонкой тёмно-зелёной материи, расшитой изображениями широколепестковых золочёных лилий, платье было сколото на плечах рубиновыми аграфами... Волосы Арсинои заплетены были в обычные детские косички, перевитые золочёными ленточками, косичек было заплетено четыре. Но и на Арсиное было красивое платье, вышитое сплошь розовыми узорами, сходящимися на груди наподобие цветка розы... При входе в пиршественную залу рабыни обрызгали девочек душистыми эссенциями...

Подали вино, хиосское, самосское, кипрское. Рабы приносили рыб, различно приготовленных, раков, сваренных в горячей солёной воде, сыры, сладкие плоды... Трапезовали на греческий манер, полулежа, непринуждённо расположившись на ложах с мягкой обивкой и кожаными подушками... Подали перепёлок в сладкой подливе, посыпанных мелко зеленью. Это было любимое кушанье Маргариты, но сейчас она ела осторожно, боялась закапать подливой красивое платье, которое так ей шло... Начали чтение стихов. Прочли, как обычно, Петрос Лукас и Филодем... Вероника посмотрела на Маргариту, сделала приглашающее движение головой. Маргарита почувствовала, как напрягается всё её тело, руки, ноги, всё её существо... А Вероника уже говорила о стихах сестры, и протягивала красивую руку, и приглашала Маргариту читать... Но Маргарита не могла читать, как прочие, небрежно опершись локтем на подушку, отпивая из чашки вино... Девочка встала с этого удобного ложа и мелкими шажками вышла на середину залы. Вероника поспешно страстно сделала всем знак замолчать, оторваться от еды и питья, взмахнула рукой... Нежные губы девочки быстро и легко шевелились, двигались, смутно и мягко поблескивали яркие белые зубы... Изумрудные глаза мерцали, казалось...

— Ласточка, Нила дитя, что вьёшься так низко над полем?

Туча ли, нам не видна, тебя испугала, и криком

Предупредить ты спешишь крестьянина, что над корзиной

Жатвой забытых колосьев склонился и их поправляет –

Так, чтобы каждый из них свою ношу сполна донёс до амбаров –

Так ведь и ты день-деньской о птенцов пропитанье радеешь...

Или, быть может, внизу свою ты видишь подругу –

Что упала без сил, высотой сражённая синей,