Смертельный удар (сборник)

– Если у вас есть для этого основания, то думаю, что смогла бы. Без возражений на тот счет, чем, на мой взгляд, я занимаюсь. – Я закрыла жестянку с обувным кремом, убрала ее и развернула газету.

– Послушай, Вики. Ты дочь полицейского. И ты должна бы понимать, что нельзя вмешиваться в полицейское расследование. Когда ты разговариваешь с кем-либо вроде этого типа Мак-Иннерни, минуя нас, это только делает нашу работу в сто раз труднее. Поняла?

– Да, хорошо, я поняла, – нехотя ответила я. – Я не буду больше говорить с прокурором штата, пока не поставлю в известность вас или Мак-Гоннигала.

– А с кем-нибудь еще?

– Дайте мне послабление, Бобби. Если где-либо будет сказано, что это дело касается только полиции, я отступлю. Это большее, что я могу обещать.

Мы оба повесили трубки во взаимном раздражении. Остаток вечера я провела перед телевизором, просмотрев плохо скроенную версию «Бунт без повода». Но это не помогло мне обрести поколебленное чувство юмора.

Глава 15

УРОК ХИМИИ

Контора Манхейма помещалась между ателье мод и цветочным магазином в ряду лавочек и магазинчиков, в изобилии представленных на Девяносто пятой улице. Вывеска с его именем и родом деятельности «Фредерик Манхейм, адвокат» была выполнена на черном стекле золотыми буквами, с претензией на сдержанное достоинство былых времен. Переднее помещение, обычно отводимое под торговые залы, если это касалось магазинов, в данном случае было превращено в приемную. Пара кресел, стол с пишущей машинкой и африканской фиалкой в горшке составляли интерьер. Несколько экземпляров старых «Спортс иллюстрэйтед» лежало на журнальном столике из прессованного дерева, поставленном перед креслами. Я плюхнулась в одно из них и посидела несколько минут в надежде на то, что кто-нибудь появится. Однако никто не вышел в приемную. Тогда я поднялась и постучала в дверь в глубине помещения. Не дождавшись ответа, я повернула ручку.

Дверь открывалась в крошечный коридор. Там, где у магазинов обычно располагаются служебные и складские помещения, возвели несколько перегородок, создав таким образом кабинет и туалетную комнату.

Я постучала в дверь, на которой значилось имя Манхейма, – на этот раз в виде внушительной надписи, выполненной черным и в готическом шрифте, и услышала в ответ невнятное «минуточку».

Послышался шорох газеты, затем хлопнул выдвижной ящик, и мистер Манхейм распахнул дверь, продолжая жевать и одновременно вытирать рот тыльной стороной руки. Это был молодой мужчина с румяными щеками и густыми светлыми волосами, пряди которых налезали на массивные очки.

– О-о, хм-м… Энни не говорила, что у меня на сегодня назначен утренний посетитель. Входите.

Я пожала протянутую руку и назвала свое имя.

– У меня нет договоренности о встрече с вами. Извините за вторжение, но я была здесь неподалеку.

Он сделал приглашающий жест рукой:

– Конечно-конечно. Ничего страшного. Извините, что не могу предложить вам кофе – я довольствуюсь тем, что подают в «Данкин Донатас», через дорогу отсюда.

Он умудрился втиснуть в свой кабинет пару кресел для посетителей, поставив их между столом и дверью. Слева от одного из них располагался шкафчик с картотекой. Справа от другого, стоявшего рядом, была уже стена, на которой остались отметины тех времен, когда кто-то не слишком осторожно перемещал кресло. Я испытала некоторую неловкость, сознавая, что не смогу всучить ему небольшую мзду.

Он отодвинул в сторону какой-то юридический бланк, служивший подстилкой, и отставил на край стола одноразовый стаканчик с кофе.

– Можете вы назвать по буквам ваше имя?

Я произнесла по складам свою фамилию.

– Я – юрист, мистер Манхейм, но последние дни работаю преимущественно как частный следователь. Дело, которым я занималась, вывело меня на двух ваших клиентов. Бывших, я хочу сказать. Это Джой Пановски и Стив Ферраро.

Он внимательно смотрел на меня сквозь толстые линзы очков, а его руки крепко сжимали самопишущую ручку. При упоминании Пановски и Ферраро он выронил ручку, и лицо его покраснело от волнения, если только мужчина с румяными щеками херувима может краснеть.

– Пановски и Ферраро? Я не уверен…

– Служащие на химическом заводе «Ксерксес» у Гумбольдта в Южном Чикаго. Оба умерли два или три года тому назад.

– О да, теперь я вспомнил. Им понадобилась определенная юридическая консультация, но боюсь, что я не был им особенно полезен.

Глаза его удрученно сощурились за толстыми стеклами очков.

– Я знаю, что вы неохотно говорите о ваших клиентах. Я тоже не люблю говорить о своих. Но если я объясню, чем вызван мой интерес к Пановски и Ферраро, то, может быть, вы ответите мне на пару вопросов.

Он уставился на крышку стола, играя ручкой:

– Я… я на самом деле не могу…

– Что происходит в случае с этими двумя парнями? Каждый раз, когда я упоминаю их имена, взрослые дяди испытывают дрожь в коленках.

Он поднял на меня глаза:

– На кого вы работаете?

– На себя… На себя! На себя – и этого достаточно, как сказала Медея.

– Вы работаете не на компанию?

– Вы имеете в виду компанию вроде «Гумбольдт кэмикел»? Нет. Поначалу меня наняла молодая женщина, которая некогда жила со мной по соседству. Она хотела выяснить, кто был ее отец. Оказалось вполне вероятным, что один из этих двоих – наиболее подходит Пановски – мог быть интересующим меня человеком, и я начала разузнавать о нем повсюду, пытаясь найти кого-нибудь на «Ксерксесе», кто знал его. Та женщина в среду отказалась от моих услуг, но меня успела насторожить реакция людей, которых я расспрашивала. Мне в основном лгали о том, что произошло между «Ксерксесом» и Пановски с Ферраро. И затем мой приятель, который служит в департаменте труда, сказал мне, что именно вы обычно представляли их интересы. Вот почему я здесь.

Он грустно улыбнулся:

– Я не думаю, что существуют какие-либо резоны, чтобы компания засылала ко мне своего человека спустя столько времени. Но мне как-то трудно поверить, что вы – сами по себе. Слишком многих-людей коснулся тогдашний случай, а вы пытаетесь пролить свет на это дело. Это очень… слишком странно. Слишком уж большое совпадение.

Я потерла лоб, пытаясь собраться с мыслями. Наконец я сказала:

– Я намерена сделать то, чего никогда не делала за всю свою работу следователем. Я готова в деталях рассказать вам о том, что произошло. Если после этого вам все еще будет казаться, что вы не можете доверять мне, то так тому и быть.

Я начала с самого начала, с того дня, когда Луиза, наша соседка, обнаружила вдруг, что беременна. Это произошло за несколько месяцев до того, как мне исполнилось одиннадцать. Я рассказала о Габриеле и о ее благородных порывах. Я поведала и о бьющей через край филантропии Кэролайн, осуществлявшейся за счет других людей, и о своем уже поднадоевшем ощущении, что я все еще ответственна за нее, будучи старшей сестрой. Я не сказала ему о кончине Нэнси, найденной в Мертвом озере, но описала все, что случилось на «Ксерксесе», не упустив и своей беседы с доктором Чигуэллом, наконец, я поведала о вмешательстве Гумбольдта. Был единственный эпизод, о котором я умолчала. Я не могла заставить себя рассказать ему, что хозяин компании пригласил меня к себе и угощал коньяком, – я испытывала смущение, потому что, поддавшись обаянию респектабельности, позволила одурачить себя. Поэтому я пробубнила что-то о звонке одного из старших должностных лиц компании. После того как я закончила, Манхейм снял очки и с ритуальной медлительностью протер их, воспользовавшись концом своего галстука. Это был явный признак свойственной ему нервозности, но глаза его, не прикрытые линзами, смотрели на меня так прямо, что я отвернулась.

Наконец он снова надел очки и опять принялся вертеть ручку.

– Я неплохой адвокат. На самом деле, я очень приличный адвокат. Пожалуй, не слишком амбициозный. Я вырос на Южной стороне, и мне нравится здесь. Я помогаю в самых разных делах – в случае с уличными происшествиями, в вопросах по устранению служебных разногласий и тому подобное. Поэтому, когда эти двое парней пришли ко мне, я, может, и должен был отправить их куда-нибудь еще, но я подумал, что смогу разобраться с этим случаем… Я предъявил несколько исков компании, и это дало прекрасные результаты. Сестра Пановски держит цветочный магазинчик здесь неподалеку – вот почему они выбрали меня. Это она сказала им, что я однажды проделал хорошую работу для нее.