Страница 40 из 101
Когда Настя с ребенком вышла, они снова заговорили о своих делах. Николай сказал, что они в Удинском проездом, направляются к Зотову. А Васильев на это:
— От Зотова вчера вернулся Войцеховский, ездил к нему по делам. Может, слыхали, Войцеховский, участник восстания 1863 года, миллионер, вторая после Мартьямова легенда Минусинска. Он гостит у ксендза Серпинского.
— И долго он у него пробудет?
— До завтра. Завтра утром уезжает обратно в Минусинск.
— Тогда я пойду. Сейчас четыре часа, успею. Очень хочется повидать земляков. Вы уж простите...
Все поняли и не удерживали его. А Николай остался, ему так приятно было у Васильевых, что захотелось посидеть еще. Уходя, Бронислав шепнул ему: «Про кражу не рассказывай, зачем? Только зря огорчаться будут...»
Бронислав ушел, согретый теплом чужого семейного счастья. После несостоявшегося покушения на Столыпина, пережив собственную смерть, Васильев еще больше полюбил Настю, как если б он ее потерял и снова нашел. У тебя могут быть разные желания и страсти, можешь искать цель в жизни и удовлетворение в разных областях труда и творчества, но все равно самым личным, интимным, богатым чувством остается любовь, самое главное в жизни — любить и быть любимым, иметь рядом с собой по-настоящему близкого человека. Брак Ивана и Насти был, казалось бы, мезальянсом с обеих сторон и во всех отношениях. Тридцатипятилетний агроном с высшим образованием, видный деятель партии эсеров и девятнадцатилетняя девушка без образования, единственная дочь богатого мужика, владельца мельницы и ста пятидесяти десятин земли. Она, невзирая на свое богатство, вышла замуж за ссыльного, лишенного имущества и гражданских прав. А разница в образовании теперь почти не бросается в глаза. Уже четыре года Иван учит ее, развивает. Она стала многое понимать, может следить за его мыслью... Да, много усилий и терпения требует любовь этой неравной пары. День 13 сентября прошлого года, когда должно было совершиться покушение, был решающим испытанием их чувств и отношений. Они тогда многое поняли, во многом помогли друг другу. «Интересно, что со времени своей ночной исповеди у меня он ни разу не упомянул о том деле. Избегает воспоминаний и предметов, имеющих отношение к тому дню. Когда я хотел вернуть ему наган, уже безопасный, с вытравленным номером, он гневно отмахнулся: «Убери его с глаз моих, да поскорее!» — «Что же мне с ним делать?» — «Брось в реку, зарой в землю, делай что хочешь, но я видеть его не могу... Ни я, ни Настя!..»Все у него теперь связано с Настей...
На пороге дома ксендза Серпинского его встретила Серафима, сообщившая радостно:
— А у нас гость!
— Кто же?
— Пан Войцеховский из Минусинска.
— Так, может, я не ко времени...
— Да что вы, бог с вами! Вы всегда ко времени! В доме кто-то запел басом, и ксендз Серпинский
подхватил своим тенорком:
— Слышите, как хорошо поют?
Завидев Бронислава, ксендз Леонард воздел руки к небу:
— Да святится, господи, имя твое! Наш дорогой охотник вернулся цел и невредим, хотя волки у него коня задрали!
Бронислав поздоровался с ксендзом и представился пожилому, крупному мужчине, на что тот ответил:
— Нарцисс Войцеховский!
Хозяин и гость сидели за празднично накрытым столом, обед подходил к концу, они ели десерт, запивая его смородинной настойкой.
— Мы тут с ксендзом поем дуэтом... У вас какой голос?
— Баритон.
— Может, присоединитесь? Бас, баритон, тенор — прекрасное трио получится.
— Охотно.
— Слова знаете?
— Разумеется...
— Ну, тогда начали. Раз, два...— он щелкнул крупными, толстыми пальцами,— три!
Полилась старинная, грустная песня:
Они замолчали.
— Уже одиннадцать лет...— шепнул ксендз.
— А я шесть,— сказал Бронислав.
— Я был в Польше первый раз после освобождения и восстановления в правах в 1888 году, а второй раз год назад.
— И что вы нового увидели в Варшаве?
— На Саксонской площади строят православный собор.
— Не слишком утешительно после сорока лет в Сибири.
Ксендз наполнил бокалы.
— Выпьем за Польшу, которая есть и будет! Выпили.
— А что нового у нас теперь?
— В политической жизни? Общество по-прежнему расколото на три лагеря: Польскую социалистическую партию, Социал-демократию Польши и Литвы и Национальную демократию. В последнее время много говорят о Пилсудском, но он действует главным образом в Галиции, в Кракове, призывает создавать стрелковые отряды, которые в будущем смогут быть преобразованы в легионы.
— Как у Домбровского, как у Гарибальди...
— Вот именно. Знаете, в шестнадцать лет я так увлекался Гарибальди, столько читал о его подвигах при освобождении Италии, чуть не молился на него, что, наверное, поэтому, как только вспыхнуло Январское восстание, удрал из дома и вступил в отряд.
— За что вас наказал не отец, а царское правительство.
— Нет, тогда обошлось, меня не поймали. Только два года спустя, в 1866 году, я был арестован и сослан за помощь польским эмиссарам.
— Пан Нарцисс, вы у меня в гостях уже третий раз, а я ничего не знаю о ваших похождениях. Сделайте милость, расскажите, хотя бы ради молодежи, ведь молодому тоже интересно, не правда ли, пан Бронислав?
— Правда, пан ксендз, мне очень интересно, просто я не смел просить, поскольку мы с паном Нарциссом мало знакомы.
— Меня просить не надо, я не примадонна и охотно делюсь воспоминаниями с приятными собеседниками, с земляками. Только имейте в виду, что в моих похождениях нет ничего героического, так, простая история юноши-повстанца. И еще я должен предупредить...
— Ой, сдается мне, вас надо упрашивать, как примадонну!
— Нет, нет! Но должен вас предупредить, что в двух словах я рассказывать не умею. Привык к обстоятельности во всем, а обстоятельность в рассказе оборачивается скукой. Если это вас не пугает...
— Нисколечко не пугает!
— Ну ладно. Начну с того, что я внук офицера, участника Ноябрьского восстания 1830—1831 годов. Мой отец был винокуром в имении Павелин, принадлежавшем семье Дорантов. Роман Дорант, бывший полковник Войска Польского, сражаясь с москалями в 1831 году, имел под своим началом капитана Заборовского, которого он любил и уважал как бравого и честного офицера. В сражении под Гроховом Заборовский был тяжело ранен и вскоре умер, успев, однако, сказать Доранту, где живет его жена с двумя маленькими детьми — пятилетней дочкой и двухлетним сынишкой. Полковник обещал позаботиться о них.
После того злополучного восстания, а вернее войны, Дорант разыскал вдову своего боевого товарища и сказал, что поскольку он женат, но бездетен, то хочет взять сирот на воспитание. Вдова согласилась отдать только дочь Валерию, а сама с сыном уехала во Францию к брату — она была француженка и до замужества работала гувернанткой. Уехав, она больше ни разу не откликнулась, не прислала ни одного письма, и поиски Дорантов, пытавшихся разузнать хоть что-нибудь о судьбе маленького Заборовского, ни к чему не привели. А вот воспитанница Дорантов, Валерия Заборовская, в неполных семнадцать лет вышла замуж за Юзефа Вой-цеховского и родила сына Станислава, а потом, в 1846 году, меня. Станислав, как и я, участвовал в Январском восстании 1863 года, был ранен, потом, в 1867 году, его взяли в царскую армию, а вскоре он умер в городе Пшасныше, где служил.
12
Стихи поэта Константина Гашинского (1809—1866), (Примеч. автора.)