Сопка голубого сна

— Кто старое помянет, тому глаз вон, а за подарок спасибо, нужная вещь.— Он сунул руку внутрь и почувствовал теплую пушистость чулка.— Не раз, наверное, в мороз благодарить вас буду, Евдокия Николаевна.

«2.Х.1910 года. — Очень важно. Записываю подробно все, как было. Я охотился в Золотом Яру, в десяти верстах от дома. Приманивал удачно. Вечером, возвращаясь, зашел к Чутких. Николай меня похвалил. Рассказал, что был на общедеревенском собрании, приехали из Удинского директор школы Косых и еще какой-то мужик, уговаривали поддержать молочные кооперативы, потому что в кооперации, мол, будущее Сибири, ему стало скучно, и он ушел, не дождавшись конца.

Дома у нас еще не ложились, когда я пришел и принес восемь рябчиков. Сказали, что меня гость дожидается, ему постелили в моей комнате, как он просил, будет ночевать. Кто такой? Васильевым назвался... Я попросил Лукерью дать мне чайник с кипятком и собрать чего-нибудь поесть и со всем этим поднялся наверх.

Васильев лежал на тюфяке лицом к стене. Услышав мои шаги, повернулся — и я не узнал его. Я, конечно, знал, что это он, но передо мной был совсем другой человек.

Вместо жизнерадостного бородача с живым, веселым взглядом я увидел худое, гладко выбритое лицо, тоскливые глаза, рот, искаженный какой-то горькой гримасой, седые виски.

Не говоря ни слова, я поставил на стол чайник и поднос с едой. Васильев следил за мной спокойно, со странной усмешкой.

— Тебя так напугал мой вид?

— Напугать — не напугал, но поразил. Прости, я не поздоровался... Ты голоден, наверное?

— Ужасно. Не ел с утра.

— Тогда давай прежде всего поедим. Я тоже не ужинал еще.

Я возился у стола, расставляя тарелки, чашки, достал из чемодана последнюю бутылку «смирновки» и, откупоривая, подумал: «Вот и случай подходящий!»

Давай выпьем. Говорят, это успокаивает нервы.

Нервы у меня в порядке, только мировосприятие изменилось. Но выпью с удовольствием.

Он взял в руку и начал рассматривать купленную н Нерчинске кружку с женщиной.

А ты по-прежнему один? Без женщины?

— Без. Не встретил ни одной хоть мало-мальски по душе. А теперь ухожу в тайгу на всю зиму... Ну, так за встречу!

Мы выпили и принялись за еду. Васильев ел жадно, видно было, что он очень голоден. Я угощал, ел сам и гадал, что же случилось. Господи, что могло случиться, ведь в Удинское никто не приехал?!

Наконец он отодвинул тарелку.

— Плесни еще «смирновки», буду рассказывать. Я подлил ему в кружку, он отпил глоток.

— Ты хочешь, чтобы я объяснил свое загадочное поведение. Так вот, слушай... Только трубку закури, рассказ будет долгим.

Я последовал его совету. Васильев протянул мне газету.

— Вот, привез тебе номер «Голоса Сибири», вырежь отсюда статью под названием: «Премьер-министр Столыпин в Сибири».

— Что такое? Столыпин в Сибири?

— То, что ты слышишь. Столыпин, сопровождаемый Кривошеиным, пробыл у нас с 19 августа по 20 сентября. В результате этой инспекционной поездки, как сообщает «Голос Сибири» (Васильев зачитал, а я теперь списываю с газеты), «должен появиться очень пространный, на 168 печатных страниц, но четко и добросовестно составленный отчет. Первый и основной вывод этого документа таков: самой важной формой деятельности государства в Сибири является колонизация. За триста лет в Сибири поселились всего четыре с половиной миллиона человек, в то время как за последнее пятнадцатилетие — три миллиона, из них половина в 1907 — 1909 гг. Дальнейшая колонизация должна проводиться планомерно, с исключением всякого хаоса и при всесторонней помощи со стороны государства... Столыпин с Кривошеиным посетили шесть уездов, удалившись на лошадях от железной дороги и водного пути на восемьсот верст. Таким образом, они обследовали лесостепную зону, примыкающую к железной дороге, и так называемую Марьинскую тайгу в Центральной Сибири. Больше всего понравилась высоким путешественникам северная полоса киргизских степей и степная часть Алтая — «земля обетованная» для переселенце! Дальше в отчете затрагиваются многие другие вопросы, такие, как транспорт для переселенцев, мелиоративные работы на степных землях, склады и снабжение, агрономическая и врачебная помощь, специфика сибирских волостных общин, сбыт зерна, масла и других продуктов...» Вот о чем рассказал «Голос Сибири» .

— Но какое это имеет отношение к тебе?

— Ты поймешь, когда узнаешь, что маршрут Столыпина предусматривал посещение Удинского.

— Откуда ты знаешь?

— Маршрут Столыпина был известен только нескольким лицам из его ближайшего окружения. Несмотря на это, я получил двадцатого августа шифрованную телеграмму от Центрального комитета нашей партии. Она пришла в контору Зотова, и ее мне передал телеграфист, с которым ты познакомился у меня, Любочкин. Расшифровав, я прочитал: «Тринадцатого сентября Столыпин будет в Удинском. Предлагаем совершить покушение». Я ответил: «Ваше предложение для меня приказ». Весь день я думал, где и как организовать это покушение. И поздно вечером отправил вторую телеграмму, тоже, разумеется, шифрованную: «Пришлите восемь человек с автоматическим оружием и динамитом под видом золотоискателей. Второго сентября пусть сойдут на станции Топорки и отправятся на подводах в деревню Белое. Седьмого сентября я буду там и поведу их дальше». Собственно, я не надеялся на Москву, вообще на Россию, им не успеть. До одних только Топорков семь суток езды. А ведь нужно еще время, чтобы подыскать людей, раздобыть оружие, динамит... Я надеялся на Сибирь, особенно на иркутскую и красноярскую организации, эти могли успеть...

— Как ты думал действовать?

— Видишь ли, если бы Столыпин приехал в Удинское, то дальнейший его путь мне известен. Отсюда есть только одна дорога, по которой можно везти премьер-министра. Старый торговый тракт. И на этой дороге, верст шестьдесят отсюда, есть место, прямо созданное для разбойников прошлого века, гиблое место: на протяжении семи верст мокро, тесно, ни вправо, ни влево не свернуть, потому что болото, темно, кроны деревьев над головой смыкаются. Тоннель. Едешь по самому дну лощины, потом дорога начинает подниматься, все выше н выше, саженей на сто, потом там скала с тремя кедрами, откуда открывается вид на всю лощину, а впереди мостик над глубоким оврагом, по дну которого течет река. Там бы я затаился. Одного человека оставил бы сзади, чтобы он дымом просигналил, в каком экипаже сидит Столыпин, в первом, втором, третьем, соответственно один, два, три костра, или пусть даже двадцать, у них это будет за спиной, не заметят, зато я на своей скале прекрасно увижу и пойму. Двоих пошлю заминировать мостик и следить за патрулем, а сам еще с пятью буду действовать. Я потому и просил скорострельное оружие, дело в силе огня, девять винчестеров заменят двадцать винтовок. Значит, когда казачий разведывательный патруль минует мостик и поедет дальше, мы дадим приблизиться экипажу Столыпина и обстреляем его с пятидесяти шагов. Казаки на звук выстрелов повернут назад, но мостик тем временем взлетит на воздух. Им придется спешиться, спуститься в эту пропасть и потом карабкаться вверх по почти отвесной стене под огнем наших товарищей, что совершенно безнадежно. Потом, по сигналу ракетницы, мы все встречаемся у трех кедров и уходим по тропе спиртоносов. Зарываем в землю оружие и все, что может нас выдать, и расходимся по двое в разные стороны. Только я один останусь в тайге, есть здесь у меня местечко, где можно переждать. А через год выйду с хорошим паспортом.

— А о Насте ты подумал?

— О ней-то я подумал прежде всего. Отправил ее в гости к родственникам в Нижнеудинск. Пятого числа. И, что бы ни случилось, Настя ни при чем, во-первых, была далеко отсюда, а во-вторых, она в положении.

— В таком случае, я не понимаю, что с тобой. Столыпин не приехал, покушение отменили, ведь так?

— Вроде да, хотя никаких инструкций от Центрального комитета я не получил. Седьмого числа я побывал в Белом, это недалеко от Удинского, справлялся, не прибыла ли партия золотоискателей. Нет, не прибыла.