Страница 75 из 93
Бэзил Райл смотрел на него с растущим недоумением:
— Но помилуйте, что же такое вы говорите? Как бы хорошо она ни знала убийцу, ей все-таки должно было показаться странным, если он вдруг стал заколачивать окно?
— А он это сделал после убийства.
— Как? Вы же, по-моему, говорили, что он это сделал из страха быть застигнутым…
— Не во время самого убийства. А тогда, когда он делал то, что ему надо было сделать потом.
Компаньоны в изумлении переглянулись.
— Потом? — спросил Стивен Протеру. — Что за нелепость! Не станет же он там торчать…
— То есть он хотел уничтожить следы? Или оставить ложные улики? Так я понимаю? — спросил Джералдайн.
Найджел быстро соображал, как ему быть. Надо было мгновенно принять решение. Если убийца — один из этих четверых, он может либо почувствовать опасность и принять меры предосторожности, либо растеряться от того, что скажет Найджел.
— Не знаю… Это только моя догадка, — медленно начал он. — Ну, скажем, интуиция. А что, если тайна этого преступления кроется в прошлом Миллисент Майлз? Что, если ее автобиография содержала ясное указание на мотив убийства? Убийца мог это знать или догадываться об этом. Если так, он наверняка захотел отыскать ту страницу рукописи, которая могла его выдать, и изъять ее. Поэтому, забив окно…
Лиз Уэнхем просто взорвалась от негодования:
— Неужели вы всерьез предполагаете, что, зарезав ее, он сел и стал прилежно читать двести страниц рукописи? Он бы уж скорее взял ее с собой и уничтожил.
— Не обязательно. Более хитроумный человек — а я уверен, что мы имеем дело с человеком тонкого ума, — предпочел бы взять лишь опасную для него страницу или несколько страниц…
— Ну а разве страниц не хватает? — спросил Райл.
— Нет. Но, возможно, он заколотил окно именно затем, чтобы спокойно напечатать взамен другие страницы. Один из ваших сотрудников слышал в пять тридцать, как кто-то печатал на машинке в комнате мисс Майлз.
Артур Джералдайн воскликнул:
— Но, дорогой друг, это уж слишком эксцентрично. Право же, вы зря теряете время…
— Я с вами не согласен, Артур, — сказал Стивен Протеру. — Кажется, это преступление начинает даже меня интересовать. Если Стрейнджуэйз прав, перед нами интересная текстологическая задача: проанализировать, какие страницы написаны другой рукой и есть ли такие страницы. А может быть, — и он мило улыбнулся Найджелу, — вы их уже обнаружили?
— Нет. Я же вам сказал, что я успел только мельком проглядеть рукопись. Придется завтра этим заняться. Нет, завтра мне надо опрашивать людей… Послезавтра.
Лиз Уэнхем спросила:
— Но разве это не дело полиции?
— В сущности, да. Однако инспектор Райт довольно хорошо меня знает, а литературные исследования не по его части.
— Я бы сам охотно за это взялся, — оживился Стивен. — И так и так эту чертову штуку читать придется мне, если мы все же намерены ее издать. Можно убить двух зайцев.
— Какая гадость, Стивен, — сказала Лиз.
— Неплохая идея… — вежливо, но неопределенно кивнул Найджел. «Что ж, — подумал он, — приманка в ловушку положена. Теперь подождем, не попадется ли кто-нибудь в нее за ближайшие сутки».
Он поднялся, собираясь откланяться, но Стивен Протеру задал ему вопрос:
— Да, кстати, почему это вы утром интересовались Рокингемом? Насколько я понял, в связи с автобиографией?
— Да. Я случайно наткнулся на это имя в одной из первых глав. Мисс Майлз дает некоторым своим персонажам псевдонимы. Судя по всему, она довольно близко знала этого Рокингема. Я подумал, что, узнав, кто он такой, я смогу получить от него сведения о ее юности. Никогда ведь не знаешь, что тебе пригодится.
Тонкие губы Артура Джералдайна были сжаты так плотно, что Найджелу показалось, будто их совсем не стало.
XI. Смотри выше!
Найджела, привыкшего к совсем другому типу общественной деятельницы, миссис Блейн даже несколько удивила. Голос у нее был нежный, мелодичный, внешность отнюдь не пугающая. Когда она сидела за столиком в ресторане, одетая в черный костюм с воротничком и манжетами из белого пике, и словно окунала головку в меню, она напоминала ему аккуратную, несмелую, но хлопотливую птаху — скорее всего, нырка. Дело происходило на следующий день после обеда в издательстве, и Найджел пригласил в ресторан также и Клэр Массинджер.
Когда они выбрали еду — а для Клэр это всегда было делом нелегким: ее волю парализовал вид обширного списка яств, — Найджел рассказал миссис Блейн о деле, в котором он принимал участие.
— Как видите, — закончил он, — вся задача в том, чтобы найти след в ее юности. Клэр сказала мне, что вы знали ее смолоду.
— Да, мы вместе учились в школе. В средней школе Уимблшема. Я очень хорошо знала ее девочкой. Потом я получила стипендию в Самервилле, и мы как-то разошлись. Но на каникулах время от времени видались.
— Когда она служила в книжной лавке?
— Да. — Миссис Блейн кивнула аккуратной головкой и нежно, заливисто засмеялась. — Забавно, что сохраняет наша память! Вы когда-нибудь видели, чтобы продавец книжной лавки читал?
— Нет, пожалуй, не видел.
— Вот, а она читала. Когда бы я ни вошла, она сидела уткнувшись в книгу. И всегда это были романы. Я, пожалуй, вела себя как ханжа по отношению к той литературе, которую она поглощала. Бедная Милли! По-моему, она завидовала, что я учусь в университете. Колючая это была дружба.
— У женщин всегда дружба такая, — заметила Клэр. — Мы постоянно воспитываем друг дружку и злимся на это.
— Но и среди мужчин у нее были друзья? — спросил Найджел.
— Если ей верить — десятки. Впрочем, она была страшная выдумщица, я это помню еще со школы. Учительница литературы однажды сказала, что страсть Милли к выдумкам заслуживает лучшего применения. Это может послужить ей, бедняжке, некрологом. — Миссис Блейн помолчала и отпила мартини. — В мировом суде я таких девиц вижу каждую неделю. Их сажают за мелкое воровство, магазинные кражи и так далее. Они просто не замечают разницы между реальностью и своими фантазиями. И вечно перекладывают вину за свои проступки на кого-то другого: на злую судьбу, на родителей, которые их не понимают, на общество, которое словно ополчилось против них. Но, простите, я, кажется, разболталась.
— Нет, что вы! Это помогает составить о ней представление. Миллисент Майлз, на ваш взгляд, была в юности потенциальной правонарушительницей?
— Терпеть не могу этого слова. Но, пожалуй, да. Разница только в том, что у нее была просто сверхъестественная способность выходить сухой из воды, избегать ответственности за поступки, за которые полагалось бы отвечать.
— Умела свалить вину на других? — спросила Клэр.
— Тут дело сложнее. Она, конечно, была незаурядной личностью — живая, обаятельная, энергичная, настоящий мальчишка в юбке. В школе всегда быта заводилой. Но было в ней и другое: какая-то хитреца, вернее, исключительная способность к самообману, так что, когда она поступала дурно, она могла отстраниться от этого поступка, вообразить, будто его не было вовсе, и так себе это внушить, что порой обманывались и другие.
Миссис Блейн помолчала, пока им подавали первое. Потом она снова погрузилась в воспоминания.
— Отец у нее был совершенно невыносимый субъект. Наверное, она пошла в него. Вечно жил не по средствам. Помню, мои родители об этом говорили, когда он обанкротился. Да, кстати, именно тогда, во время банкротства, она открылась мне с неожиданной стороны. Кажется, мы были в последнем классе. Как-то раз она призналась мне, что на нее покушался один мужчина, мы тогда называли это иначе, однако Милли не поскупилась на подробности. Позже я узнала, что она откровенничала не только со мной, но и с другими девочками, а история от повторения становилась все более грязной. Я тогда была старостой и пылала гражданским негодованием — в общем, кошмарная маленькая ханжа. Я заявила, что она должна рассказать родителям о недостойном поведении этого человека. Она сказала, что боится, — он угрожал ей ужасной местью, если она его выдаст. Тогда, сказала я, придется сообщить об этом директрисе. Милли просила этого не делать, но я отправилась с доносом. К счастью, директриса была женщина разумная. Она тут же вызвала Милли и спросила ее в упор, верно ли то, что я ей рассказала. А Милли, понимаете, и тут вышла сухой из воды. Она созналась, что просто хотела меня разыграть, — это было шуткой и только доказывало, какое у меня испорченное воображение, раз я могла принять такую нелепость всерьез. При этом у нее был настолько прямодушный, антисептически чистый взгляд, что я почувствовала себя набитой дурой — словно у меня и правда грязное воображение! Ее, конечно, пожурили; директриса расценила эту историю как не совсем пристойную шутку со стороны Милли и чрезмерное усердие — с моей.