Страница 1 из 93
Николас Блейк
Смертельный розыгрыш. Конец главы
Смертельный розыгрыш
1. НОЧНОЕ КУКОВАНИЕ
Мы с Дженни решили провести неделю в одном из номеров для постояльцев при таверне «Глоток винца»: за это время мастера должны были закончить пристройку к нашему новому дому «Зеленый уголок» — там, в этой пристройке, я предполагал разместить свою библиотеку. Оставалось только перевезти мебель из Оксфорда, и мы могли окончательно обосноваться в Нетерплаше Канторуме, где я надеялся провести остаток своих дней вместе с моей милой Дженни. Шла первая неделя мая — впереди было чудесное лето 1959 года — чудесное для всей Англии, но роковое для Нетерплаша Канторума.
На эту деревню мы наткнулись два года назад, во время свадебного путешествия по Дорсету. Среди всех английских графств нет для меня более привлекательного, чем Дорсет; здесь я и задумал поселиться после выхода на пенсию. Мы с Дженни с первого взгляда влюбились в Нетерплаш Канторум. Мне предстояло отработать еще несколько лет. Но через полгода у Дженни появились симптомы тяжелого нервного расстройства, и я вынужден был изменить свои первоначальные намерения. Я работал тогда школьным инспектором, это было связано с частыми и нередко длительными разъездами и могло плохо сказаться на ее здоровье, поэтому я счел своим долгом немедленно уйти с работы и целиком посвятить себя заботе о моей милой Дженни.
По счастливой случайности в воскресном номере газеты, которую я выписываю, я увидел объявление о продаже дома в Нетерплаше; об этом прелестном уединенном местечке у нас с Дженни сохранились самые приятные воспоминания, и я подумал, что ничего лучшего нам не найти.
Переговоры о покупке «Зеленого уголка» завершились успешно. В министерстве не противились моей просьбе об отставке: пенсия мне причиталась довольно скромная, но я мог подрабатывать, принимая экзамены в оксфордских и кембриджских колледжах, во время каникул я мог брать частных учеников. Вот уже несколько лет я был, поверьте, неплохим репетитором для выпускников Эмберли. В будущем же, когда у меня будет больше свободного времени, я решил заняться подготовкой нового издания «Энеиды». Это решение созрело во мне уже давно.
Надеюсь, отныне ничто не помешает мне выполнить свое намерение. Но сперва я должен описать все, случившееся прошлым летом в Нетерплаше Канторуме, хотя бы только ради успокоения моей нервной системы, все еще взбудораженной пережитыми ужасами.
Элементарная вежливость требует, чтобы я прежде всего представился читателям, если, конечно, таковые найдутся. Зовут меня Джон Уотерсон. Я окончил Оксфордский университет, магистр искусств. И скоро, слишком скоро, мне стукнет шестьдесят два. От первой жены — она умерла в 1946 году — у меня осталось двое детей. Сэму — двадцать два, он репортер, сотрудник бристольской газеты. Коринне — семнадцать. Я считаю, что с детьми мне просто повезло: они в прекрасных отношениях со своей мачехой. Это тем более отрадно, что Дженни моложе меня на двадцать пять лет.
Что до моей милой Дженни, то я вряд ли смогу написать о ней хоть с какой-нибудь долей объективности. Она работала учительницей в одной из престижных женских школ. Нас свел случай и общая профессия. Я сразу же полюбил ее. Мы оба были одиноки. Вначале я даже не допускал мысли, что она может разделять мои чувства. Но Дженни со всей решительностью убедила меня в обратном. Что еще добавить? Она возвратила мне молодость — по крайней мере, ее иллюзию. Тяжкие испытания, выпавшие на нашу долю, лишь подтвердили, сколь прочен наш союз. События минувшего лета держали ее в невероятном напряжении, которое усугублялось моими недостойными сомнениями и подозрениями, но она вышла победительницей из всех испытаний. Когда все уже было позади, я спросил ее, нет ли у нее желания покинуть Нетерплаш Канторум, но она ответила, что коль скоро она не спятила от всего пережитого, отныне ничто не может заставить ее покинуть это прелестное место. Не скрою, словечко «спятила» покоробило меня, но в душе я был с ней согласен. Здоровье не позволяет Дженни иметь детей, но у нас есть Сэм и Коринна, а то счастье, которое мы черпаем друг в друге, пожалуй, превосходит все, на что может рассчитывать любой неисправимый оптимист.
Была ночь на десятое мая. Таверна только что закрылась. Перед сном мы с Дженни решили выпить вместе с хозяевами — четой Киндерсли. Врываясь в открытые окна, ласковый юго-западный ветерок понемногу рассеивал пивные пары и табачный дым. Потягивая виски с содовой, я поглядывал на Дженни — она сидела на табурете у стойки и разговаривала с Доротеей Киндерсли. Контраст между ними был очаровательный. Мисс Киндерсли — высокая темноволосая женщина, что-то в ее бледной, лишенной живости красоте напоминает цветок душистого табака в вечерних сумерках, а грация ее движений придает прелесть даже такой нехитрой работе, как мытье и вытирание пивных кружек. Зато Дженни — небольшого росточка, необыкновенно живая, ее щебет и смех напоминают отрывистые трели вьюрка. Да и золотистые волосы походят на птичье оперенье. И сейчас их отражение ярко искрилось на бутылках. Я рад был видеть, как ее руки, типичные руки пианистки с короткими тупыми пальцами, расслабленно покоятся на стойке; ушли в прошлое дни, когда по ее рукам постоянно пробегала дрожь — зрелище, на которое я не мог смотреть без глубокой жалости.
— А кто живет в Замке?— полюбопытствовала Дженни.
— Мистер Пейстон. Роналд Пейстон. Бизнесмен,— ответила Доротея.
Фред Киндерсли в это время передвигал в угол ящики с пустыми, выпитыми за день бутылками.
— Если только о нем можно сказать «живет»,— сухо уточнил он, отрываясь от работы.— У нас, в Нетерплаше, он бывает лишь наездами, по субботам и воскресеньям.
— Странно для владельца замка,— сказала Дженни.
Фред поднял со стойки свою кружку с пивом, посмотрел на нее оценивающим взглядом трактирщика и только потом отхлебнул. Все его движения точно рассчитаны и неторопливы, так же неторопливо и обдуманно каждое слово. Говорит он с акцентом северянина. Этот человек, подумал я, никогда не спешит с принятием решения, но если уж решение принято, ни за что от него не отступится.
— Он появился здесь два года назад и скупил все, на что мог наложить лапу. За исключением разве что нашей таверны и «Зеленого уголка». Хозяин он, заметьте, хороший. Привел Замок в порядок, кое-что переделал, а вот Карты не могли себе этого позволить.
— Карты?
— Да. Бывшие владельцы Замка. Двое братьев. Замок — их родовое владение. С тысяча шестьсот двадцатого года, если не ошибаюсь.
— Вы недолюбливаете нового хозяина?— Дженни одарила Фреда обворожительной улыбкой.
— Помилуйте, миссис Уотерсон. Трактирщики не могут себе позволить дурно отзываться о своих клиентах, тем более в такой крошечной деревушке,— усмехнулся Фред.
— Но вы же — и не пытайтесь отрицать — далеко не обычный трактирщик.
Дженни говорила сущую правду. Фред Киндерсли — человек воспитанный, культурный, его внешность — почти белые льняные волосы, четко вылепленное лицо, прямой взгляд голубых глаз — на редкость своеобразна и внушает глубокое уважение; он составляет отличную пару со своей исполненной спокойного достоинства женой. В Нетерплаше Канторуме они осели лет пять назад, их, как и нас, очаровала красота здешних мест, они арендовали «Глоток винца» и превратили таверну из довольно захудалой, хотя и живописной пивнушки в перворазрядное заведение; не только сама таверна, но и комнаты для постояльцев обставлены и отделаны с замечательным вкусом, а кухня славится своим меню во всем графстве.
— Что же стало с Картами — старым сквайром и его братом?— осведомился я.— Представляю, как тяжко было им покидать родное гнездо.
— Но они его и не покинули,— ответила Доротея.— Только переселились из Замка вон в тот флигель на лужайке — он называется «Пайдал», по имени местной речки, посмотрите налево сквозь деревья, там вы его и увидите.