Грозные годы

На приветствие никто почему-то не ответил, колонна в молчании продолжала свой путь.

«Герои, освободители!..» — снова донеслось до Гавроша.

Гаврош, забыв об усталости, бросился за всадником, недоуменно оглядываясь на товарищей и не понимая, почему никто из них не ответил на приветствие его отца.

«Партизаны! — продолжал капитан Ратко Гаврич. — Вы не вычеркнуты из списка живых! Народы Югославии вечно будут благодарны вам за ваш подвиг!..»

Задыхаясь, не разбирая дороги, Гаврош бежал за отцом. Он из последних сил кричал, звал отца, но тот не слышал...

Очнулся Гаврош от сильного удара о ствол толстого дерева. Разбив в кровь лицо, он упал в сугроб. Двое бойцов помогли ему подняться.

Хайка, шедшая впереди, оглянулась.

— Кто-то кричал? — спросила она у Риты.

— Нет, не слышала, — ответила та.

— А где Гаврош?

— Ничего с твоим Гаврошем не сделается.

— Я здесь, Хайка, со мной все в порядке, — отозвался Гаврош, вытирая кровь с лица.

Колонна продолжала свой путь.

20

Два генерала

Посредственным личностям не пристало искать славы, а если они и домогаются ее, то, как правило, не достигают успеха. Одаренные люди также стремятся к ней, но втайне, говоря при этом, что для них она не имеет значения. Чаще же бывает так: люди думают, что они почти достигли славы, но на деле это оказывается всего лишь иллюзией...

Когда генерал Литерс отдохнул и хорошо выспался после длительной поездки, он вызвал к себе генерала Бадера. Бадер подробно изложил Литерсу последние сведения относительно партизанской бригады и высказал предположение, что командует ею опытный человек.

— Почему вы так думаете? — спросил Литерс.

— Наверное, вы знаете, господин генерал, что бригада трижды ускользнула из наших рук, ловко избежав окружения.

— Это, господин генерал, не оправдывает провала ваших операций, — заметил Литерс, прищурившись.

— Я не ищу оправданий, господин генерал, — нахмурился Бадер. — Впрочем, вы сами увидите. Хочу только подчеркнуть, что я не напрашивался в преемники генералу Бёме! Меня назначили, и я честно исполнял свой долг!..

— Безусловно, враг очень хитер, и вы не сообщили мне ничего нового, — ответил Литерс — Однако, если учесть, что каждый наш солдат по своему опыту и вооружению равен трем партизанам, то в неудачах наших частей окажется виновен тот, кто руководит боевыми действиями из теплого кабинета. К тому же соотношение сил составляет по меньшей мере тридцать к одному.

Бадер промолчал. Теперь ему стало ясно, почему Литерс так вызывающе вел себя на совещании в отеле «Авала».Он взглянул на полковника Нордена, адъютанта Литерса. Полковник во время их разговора почтительно молчал, внимательно слушая. Это был плотный мускулистый человек, с загорелым лицом, со светло-карими глазами, опушенными густыми черными ресницами. Его взгляд беспокойно перебегал с Литерса на Бадера.

— Мне кажется, что из Белграда или Загреба вполне можно руководить всеми операциями, — снова заговорил Бадер. — Югославия страна небольшая...

— Во время проведения решающей операции по уничтожению партизанской бригады я буду непосредственно в войсках! — Свои слова Литерс сопровождал выразительной жестикуляцией.

— Славонски-Брод — городок маленький, знаете ли... и поверьте, у меня достаточно оснований, чтобы опасаться за вас: в окрестностях города орудует партизанский отряд, а тут еще эти подпольщики... — озабоченно проговорил Бадер.

— Солдату на войне, господин генерал, на каждом шагу грозит опасность, — заметил полковник Норден.

— Да, разумеется, — кивнул Бадер.

Они сели за стол и, склонившись над картой, стали обсуждать очередную операцию против партизанской бригады. Несколько рюмок ракии разрядили напряженную атмосферу, создавшуюся поначалу.

Прошел всего месяц со дня формирования Первой пролетарской бригады, но и Литерс, и Бадер вынуждены были констатировать, что за этот месяц инициатива перешла в руки партизан. Генерал Бадер заметил, что любая машина, если она слишком долго непрерывно работает, в итоге обязательно перегреется и остановится. Вероятно, нечто похожее произошло и с немецкой военной машиной в Югославии. Бадер напомнил, что на Восточном фронте сейчас тоже некоторая заминка и что фон Браухич снят с поста главнокомандующего сухопутными войсками.

— Вы, наверное, не очень-то хотели ехать в Югославию, господин генерал? — Бадер бросил на Литерса внимательный взгляд.

— Во всяком случае, если не удастся разгромить эту бригаду, фюрер не простит мне неудачи, — нехотя проронил Литерс.

— Как бы там ни было, считаю, что я честно выполнял свой долг! — повысив голос, произнес Бадер. — Возможно, вы, господин генерал, придерживаетесь иного мнения... Но я в ближайшие же дни вылетаю в Берлин, чтобы сделать подробнейший доклад о положении в Югославии.

— У меня и в мыслях не было упрекать вас в недобросовестности... — ответил Литерс.

— Каким, по-вашему, будет исход планируемой операции? — после паузы спросил Бадер.

— Бригада будет полностью уничтожена! — твердо ответил Литерс. — Если бы я не был уверен в успехе, то не приехал бы сюда. И я намерен кое-что изменить в тех порядках, которые вы здесь завели. Во-первых, буду посылать в Берлин доклады, основанные на фактах, во-вторых, буду лично руководить действиями наших войск.

Генерал Бадер поднял брови. Он не привык, чтобы с ним так говорили. Его самолюбие было ущемлено. Однако ответить он не решился.

— Вы что-то хотели сказать? — спросил Литерс.

— Нет, я просто подумал, что от неудачи никто не застрахован.

— Разумеется. Никто не знает, что будет завтра. Впрочем, возможно, это и к лучшему, — проговорил генерал Литерс.

Они выпили еще по рюмке.

Вошел унтер-офицер и стал накрывать на стол. На обед принесли вареное мясо, жареные дымящиеся сосиски...

Все это время Литерс не сводил с Бадера внимательного взгляда. Он думал о том, что если глаза действительно зеркало души, то хитрые бегающие глазки его собеседника отражают душу мелкую, но в то же время изворотливую. Этот чванливый генерал, кичившийся своей родословной, которая, кстати сказать, скорее всего, была фальшивой, никогда не вызывал у Литерса ни доверия, ни уважения.

— Чего стоит командир, бывает ясно только после боя, — изрек Бадер, аккуратно разрезая мясо.

— Вы правы, господин генерал, командиры, как и солдаты, проверяются только в бою, — вставил полковник Норден.

В камине догорали поленья. Литерс взял рюмку ракии, отпил немного, а оставшуюся жидкость выплеснул в камин. Ярко вспыхнул огонь.

— Вот видите, — задумчиво проговорил Литерс, — плеснешь немного — огонь только ярче вспыхнет. Чтобы потушить его, надо вылить, наверное, целую бутылку. Вот вам наглядная иллюстрация того, к чему приводят полумеры.

— Я понял вас, господин генерал, — сказал Бадер, — однако тушить огонь лучше всего водой...

Генерал Литерс встал и, подойдя к камину, принялся длинным железным прутом ворошить угли.

Генерал Бадер выпил еще одну рюмку, раздумывая, ответить Литерсу сразу на его выпады или махнуть на все рукой и постараться как можно скорее улететь отсюда в Белград, а оттуда — в Берлин. Лицо его было мрачным, он вспомнил тот нелегкий и отнюдь не прямой путь от лейтенанта до генерала, который ему пришлось пройти. Чувствуя себя как-то неуютно в этом большом сумрачном зале, Бадер с грустью сказал генералу Литерсу, который все еще стоял возле камина:

— Когда-то я был молодым и сильным... Меня любили и товарищи, и солдаты. Собственно, я и сейчас еще способен на многое, но почему-то для одних я стал вообще чужим, другие перестали мне доверять, в Берлине, видимо, считают, что я выдохся. Наверное, это участь всех стареющих военачальников...

— Вы позволили меланхолии овладеть собой! — усмехнулся Литерс.

В зал вошел худощавый офицер лет сорока, с улыбкой на бледном лице.