Страница 58 из 92
— Таково было решение великого князя.
Владыка даже слегка опешил и замолк.
Тогда Иван прибавил:
— Его же решением серебро многое было собрано и в Царьград отправлено на поставление митрополита.
Теперь владыка в лице слегка переменился. Однако не возразил.
Вопроса о тысяцком, зная особые отношения родов Вельяминовых и Бяконтовых, Иван ждал с опаскою, но что сказал, то сказал, лишь смягчил несколько последнюю резкость:
— Не думай, что упрекаю. Мне тысяцкого переменить было непросто, Василий Васильевич шурин мне, и про своё обещание покойному брату помню. Но в державном деле нет родни. После того как наместник наш в Лопасне, тесть Василия Васильевича, город без боя сдал рязанцам, большой ропот начался по Москве. — В этом месте Алексий наконец-то кивнул. Иван приободрился. — Вот о Лопасне-то у меня больше всего тревоженье. Твоего слова и благословения жду, святитель.
— Хочешь идти ратью на Олега? — озабоченно спросил владыка.
— Не хочу. Многие бояре требуют, а я в большом сомнении.
По-другому беседа-то потекла. Исчезло в Алексии некоторое надмевание, хотя и скрываемое. Оно, конечно, возраст и сан, но теперь старец и млад муж заговорили как споспешники, как люди равно высокого положения.
— Что же, так и отдать рязанцам город? Дорога на Брянск, наше порубежье... — сомневался митрополит.
— Порубежье наше, но город-то не наш. Чай, знаешь, издавна он рязанским был.
— Это так... Слышал я, что хочешь возместить потраву вдове князя Андрея своими волостями? — Иван вскинул удивлённый взгляд. — Знаю и об этом. Мария Александровна пересказала, что даже и ссора в твоей семье по причине твоей честности и щедрости.
— Я передумал возмещать. И не из-за ссоры передумал. — Теперь владыка вопрошающе взметнул брови. — Гоже ли, преосвященнейший, разбазаривать, что не мной накоплено?
Алексий выжидательно молчал; видно, усвоил-таки новый князь отцову науку: своего не отдавать ни за что. Когда покойный Феогност уверял, что Иван Данилович Калита правитель мудрый и чрезвычайно много сделал для Руси, Алексий не оспаривал сего мнения. Он не осуждал Калиту за скопидомство и раболепство перед Ордой, что Феогност называл иначе — рачительностью и благоразумием. Алексий внимательно всматривался в близкую историю своей земли и видел: когда было очень трудно, то гибли князья сильные — Андрей Боголюбский, Михаил Черниговский[35], тверские князья, они были горды и отчаянно бесстрашны и тем вызывали особенно острую ненависть у врагов, становились жертвами своей бурной деятельности и безоглядной воинственности. Не выживали и слабые, те, кто угодничал, сторонился борьбы, — эти погибали бесславно, тихо, бесследно. Каким-то будет наш князь Иван по прозвищу Красный?.. Слух идёт, что брат Семёна не наследует решительность и смелость его. Не) кто слух пущает? Слух пущают Вельяминовы. Это понятно — они в обиде. Ну а в чём, спросить, смелость Семенова заключалась? Что женился в третий раз без благословения митрополита? Феогност церкви затворил, а ему ништо. И игумена Стефана склонил к непослушанию, тем судьбу его разрушив, ибо непослушный монах что за монах? Стал с тех пор Стефан гневлив, вскидчив и на всех негодует. А ведь Алексий с ним дружил, в Богоявленском монастыре на клиросе вместе пели. Теперь друга потерял из-за прихоти Семеновой. Так в чём же смелость покойного брата Ивана? Что с татарами превесело пировал, достоинство княжеское преступив, плясал перед ними, петухом скакал? Он и после смерти Калиты за его спиной жил, тем пользовался, что отец состроил: умирением татар и удержанием жёстким князей русских. Конечно, брак с Марьей Александровной вроде бы тверян успокоил. Но надолго ли? И не о тверянах Семён пёкся, любовью к девице был сражён. А Тверь давно во прахе распростёрта, бедами убита-унижена...
«Наверно, не простит меня владыка, что я про серебро помянул, — думал в это время Иван. — Что так глядит пристально, не поймёшь! Не согласен, что я говорю? Так пусть! Мне-то ведь некогда о Паламе да о мысленном рае рассуждать. Мне бы как дела земные управить получше».
Он сидел перед митрополитом, благообразный чертами, густо курчавый, сложив на груди руки. Васильковая свита туго обтягивала широкие плечи. Как-то незаметно одинокий, всегда печальный отрок превратился в богатыря цветущих лет, складного собой, здравием одарённого. Только глаза с прищуром морозным студёно глядели, прозрачно. Откуда у него такой взгляд?
— Нельзя! — сказал Иван. — Нельзя никому потакать, ни Олегу, ни другим. Так извадишь, что потом укорота не найдёшь на них.
— Ну-ну! И что же ты надумал своей княжеской властью? — произнёс Алексий с крепким нажимом.
i Иван сделал вид, что не заметил усмешливой снисходительности:
— По сю сторону Оки все земли наши, московские, по праву. И рязанцы это знают, однако пользуются попустительством и уже прирезали иные части левого берега — Новый Городок на Протве и другие ещё. Я решил послать дружины под водительством Василия Васильевича и его тестя, который все города и веси там знает. Перечтём все посады, слободы, погосты и починки, везде посадим наместников и воевод с крепкой сторожей по всему порубежью, выровненному и укреплённому. Я ещё летошный год надумал, да без твоего благословения не отважился.
— Эдакое дело мог бы и не дожидаясь благословения начать. Ты же своё выравниваешь и обороняешь, а не на чужое заришься.
— Так-то оно так, однако Олег Рязанский считает иначе.
— Для счету и у нас с тобой головы на плечах.
Вот так у них беседа колебалась от сомнений невысказанных к согласию, несколько преувеличенному в теплоте своей. Оба знали, что согласие необходимо, иному не быть.
— Боюсь ещё, как бы суздальские к Джанибеку не побежали. Старший из них Нижний Новгород держит, а там ещё трое младших, им тоже чего-нибудь хочется отщипнуть.
— Не побегут, — успокоил Алексий, — знают, что никто ещё не становился в Орде правым, если приходил с пустыми руками. — Он помедлил со вздохом: — Ив Царьграде, увы!.. Если бы не умздил я с твоей помощью патриарха, до сей поры бы сидел у Мраморного моря...
— Что, сильно берут? — Иван невольно понизил голос, соромно было спрашивать.
Алексий развёл руками:
— Что делать? Сочетается, аки свет и тени во дню солнечном.
— Вот ведь! — вырвалось у Ивана.
— Молчи! — сказал владыка.
— Да я нечаянно!
— Говорят, ты ещё одним сыном осчастливлен? — перевёл Алексий на другое.
— Народился! — просиял Иван, и морозец наконец растаял у него в глазах. — Иван Малый. Уже всех под ноги топчет.
— Не обижайся, князь, что спрошу: озаботился ли ты духовною грамотою?
— Забыл, отче! Помчался в Орду, аки волк рыскающий. — Иван пытался пошутить, но улыбка у него вышла кривоватая.
— Ты великий князь и оттого обязан дела имущественные содержать всегда в порядке, тем более что наследников теперь двое.
— Вот и Шура мне говорит, — вырвалось у Ивана.
— Княгиня Александра? Хвалю. Умна у тебя жена и предусмотрительна.
— И мне тебя, владыка, поблагодарить надобно. Сказывал мне Джанибек, что ты хлопотал за меня в Сарае.
— Как Бог надоумил... как смог уж. Главное, царица Тайдула благожелательствовала и помогала много. Хоть и опечалена была кончиной Семёна Ивановича.
«Эх, забыл я поклон ей особенный передать, что он перед смертью наказывал, — пронеслось в мыслях у Ивана, — как же я так? О себе думал, о ярлыке, а просьбу братнину вовсе упустил. А просьба-то была последняя...»
— Напишу я, отче, завещание в самом скорейшем времени, спаси Христос за научение, — опять становясь кротким, молвил он. — Совесть меня угрызает. А ханша, слышь, нездорова. Ордынцы приезжие сообщают — ослепла.
— И во славе-могуществе испытания тяжкие настигают, — задумчиво заключил владыка.
35
...гибли князья сильные... Михаил Черниговский... — Имеется в виду Михаил Всеволодович (1179 — 1246), князь черниговский и новгородский, сын Всеволода Святославича Чермного. Приехав к Батыю просить себе ярлык на Чернигов, никак не хотел поклониться изображению умершего Чингисхана, поддержал его в том боярин Фёдор, повторив князю увещевания духовника не губить души идолопоклонством. По велению хана оба приняли мучительную смерть, причём палачом князя летопись называет русского отступника путивльца Домана.