Венецианец Марко Поло

Когда заметки из Венеции наконец пришли, их вручили заключенному, разрешили воспользоваться ими, предоставили относительную свободу и необходимый досуг, чтобы написать книгу, все это говорит о том, что плен был не слишком тяжким, — Марко Поло и Рустичелло усердно принялись за работу.

В начале своей книги Марко заявляет, что «он попросил Рустичелло из Пизы записать все это». Мы можем догадываться, что какие-то материалы были переданы в письменном виде или продиктованы Рустичелло (и другим лицам?) с тем, чтобы как следует расположить их в книге. Рустичелло был только редактором: надо было соблюсти последовательность рассказа, вставить какие-то фразы, для того чтобы одна глава естественно переходила в другую, добиться впечатления целостности и гармоничности и, наконец, перевести книгу на французский язык. Это была неблагодарная задача — ведь читать умели очень немногие люди, и тот, кто интересовался сочинением Марко, мог узнать его содержание лишь из уст этих немногих, владевших грамотой. Все внимание и читателей и слушателей было устремлено к описанным в книге приключениям, к диковинным странам и народам. А хорошо ли звучит в книге фраза, как отделан там стиль — до всего этого им было мало дела. Даже тот варварский французский язык, которым так гордился Рустичелло, фактически пошел насмарку: книгу очень скоро перевели на ученую латынь, на простонародные итальянские диалекты и на все языки Европы, включая гэльский язык далекой Ирландии.

Так писатель лишился бессмертной славы, которую си мог бы разделить с Марко Поло, — а он был бы вознагражден даже простым вниманием к слову, вышедшему из-под его пера. Имя Марко упоминается в книге множество раз, имя Рустичелло — лишь однажды, в самом начале.

Если принять во внимание бесспорную ограниченность Рустичелло как писателя, то со своей задачей он справился хорошо. Штампованные обороты Рустичелло, его явное стремление ввести в серьезный рассказ о странах Азии термины и выражения из рыцарских романов, изображение азиатских битв в духе преданий о короле Артуре — для внимательного читателя все это очевидно. К концу книги интерес Рустичелло к рассказам Марко, видимо, притупился: географические заметки стали суше и короче, вместо них появились описания малоизвестных битв, нет в конце книги и той свежести, того богатства деталей, какими отличается ее начало. Быть может, это не вина Рустичелло. Быть может, в этом больше повинны старинные писцы — полусонные от усталости, со спотыкающимися перьями в руке, они старались поскорей добраться до конца пространной рукописи и сокращали ее, пропуская целые абзацы. Виновника нам, вероятно, никогда не узнать, если только не будет открыта первоначальная рукопись.

Несмотря на присущее книге многословие, повторение деталей, наличие резонерских, малоценных и малоинтересных абзацев и некоторую чопорность стиля — неизбежную дань прежним своим писательским привычкам, — Рустичелло сумел написать такую прозу, которую с чисто литературной точки зрения резко порицать никак нельзя. По удачному выражению Бенедетто, книга написана в ясной и простой форме, исторический и повествовательный элемент превосходно сочетается в ней с суховатыми географическими описаниями, а некоторые страницы, вроде, например, той, где рассказывается легенда о Будде, полны примитивной силы лучших образцов романической прозы тех времен. «Книга Марко от начала до конца выдержана в спокойном, уверенном стиле, изобличающем руку литератора, перед которым был подходящий материал и который стремился сделать свою работу как можно лучше».

Здесь мы должны распрощаться с Рустичелло Пизанским, достойнейшим сотрудником мессера Марко. Нам известно о нем слишком мало, и его смутный облик заслоняется яркой, обаятельной фигурой путешественника Марко. После того как пизанец, выполнив свою задачу, поставил заключительные слова книги: «Deo gratias. Amen» — и отложил в сторону усталое перо, история не произнесла о нем ни слова. Неизвестно даже, был ли он освобожден из плена и когда именно, что произошло с ним потом, где, когда и каким образом он окончил свои дни. В точности измерить долю, внесенную им в книгу мессера Марко Поло, нам уже никогда не удастся. Нам не узнать, сколько долгих часов потратил он, чтобы разобрать неуклюжую писанину венецианца и расположить в нужном порядке сведения, рассыпанные в его записках. Нам не выяснить, сколько вошедшего в книгу материала он выпытал у Марко своими вопросами, сколько было добавлено, сколько опущено, сколько изменено и поправлено по его совету. Но без его магического прикосновения к запискам Марко мир был бы неизмеримо беднее, а имя мессера Марко говорило бы нам не более, чем все другие имена, внесенные в «Золотую книгу» Венеции.

Теперь уже нет никаких серьезных сомнений, что первоначальная рукопись была написана по-французски. Рамузио считал, что созданная в генуэзской тюрьме книга была написана по-латыни. Другие полагали, что она была написана на венецианском или тосканском наречии. Правда, латинский перевод был создан по первоначальной рукописи очень скоро, вероятно, еще при жизни путешественника; но убедительные соображения как внутреннего, так и внешнего характера говорят, что Марко и Рустичелло написали свою книгу в Генуе именно на французском языке. Этот французский язык не очень правилен с точки зрения грамматики, лексики и стиля, в нем, усугубляя путаницу, в изобилии встречаются итальянские и италианизированные слова, но это был несомненно французский язык[100].

Однажды — это было 16 октября 1298 года,— когда Марко Поло и Рустичелло, шелестя листами пергамента, усердно трудились над своими записями, до них долетел смутный шум и крики с улицы. Гул голосов становился все громче, к тюрьме, где сидели пленники, приближалась толпа. Вот тюремная дверь распахнулась, стража втолкнула в камеру каких-то людей. Это были заросшие, грязные, забрызганные кровью и обессилевшие люди. Кое-кто из них был перевязан окровавленными тряпками; с первого взгляда стало ясно, что они только что вышли из смертельного рукопашного боя, какие постоянно происходили в то время на море. К своему и ужасу и изумлению Марко увидел, что это были венецианцы. Перья и пергамент отброшены, книга была забыта, Поло и Рустичелло в оцепенении слушают рассказ об ужасном несчастье, постигшем венецианский военный флот.

Когда вести о поражении Пизы под Мелорией достигли Венеции, венецианцы дали клятву расправиться с генуэзцами так же, как генуэзцы расправились с пизанцами. Два года войны не принесли никакого результата; затем, летом 1298 года, венецианцы собрали огромный флот (источники определяют его цифрой от 90 до 120 галер) во главе с Андреа Дандоло. Генуэзцы не стали ждать врага в своих водах, а отважно двинулись в Адриатику: у них было шестьдесят, а то и более кораблей, командовал ими Ламба Дориа, брат Уберто, победителя при Мелории. Не теряя времени, Дориа разгромил и начисто разграбил венецианские города на Далматинском побережье. 7 сентября 1298 года, рано утром, только что расправившись с венецианским поселением на острове Курцола, он увидел флот Венеции.

Дориа тут же составил план сражения. Пятнадцати галерам он приказал отойти в укрытие и стоять в резерве, остальные суда выстроились треугольником, в вершине треугольника был флагман. Когда флоты сблизились, венецианцы пускали в генуэзцев тучи стрел, сбрасывали им на палубы горшки с кипящим маслом, сыпали песок, лили известь и мыло. Но хитрый Дориа повернул свой флот так, что солнце било венецианцам в глаза. Это преимущество генуэзцев сперва уравновешивалось тем, что ветер благоприятствовал венецианским судам, — венецианцы захватили десять генуэзских галер. Окрыленные таким успешным началом и забыв осторожность, они рвались на врага чересчур поспешно и посадили несколько кораблей на мель. Один из этих кораблей захватили генуэзцы и, поставив на нем свою команду, направили против венецианцев. Однако генуэзцы находились в отчаянном положении и один момент были на волосок от бегства.

100

О последующей истории текста книги см. ниже, стр. 295 и сл.