Глаза, чтобы плакать (сборник)

– Который час, Паоло? – спросил Франк.

– Почти двадцать минут!

– Значит, еще слишком рано забираться в этот ящик. – Ты прав, – согласился Паоло, – если какому-нибудь легавому, у кого мозгов побольше, чем у других, придет в голову заглянуть туда, ему даже не придется трудиться, чтобы зацапать нас.

Лизе была по душе окружающая их тревожная обстановка: лучше уж надвигающаяся опасность, чем зловещий допрос ее воздыхателя.

– Ну что, они идут? – нетерпеливо спросил Баум.

– Не сейчас, позже, – лаконично ответил Гесслер.

Лицо Баума стало злым. Ему заплатили за выполнение опасной работы, и он был вынужден повиноваться.

– Иногда "позже" означает "никогда", – бросил он.

– Что он там лопочет? – забеспокоился Паоло.

Фредди перевел ему:

– Он говорит, что "позже" – иногда это слишком поздно. Так, мэтр?

– Абсолютно верно, – похвалил его Гесслер.

– Мы спустимся за пять минут до прихода корабля, – решил Франк. – Объясни ему, Фредди.

Баум посмотрел на часы, постучал себя пальцем по лбу, выражая тем самым свое неудовольствие, и пошел вниз к Варнеру.

Достав револьвер Фредди, Франк принялся подбрасывать его. От страха Лиза вскрикнула.

– Осторожно! – бросил Фредди, – у этой игрушки нет предохранителя: он может сам выпулить!

– В общем, – агрессивно заговорил Франк, – если верить той комедии, которую вы только что разыграли, Гесслер являлся к тебе каждый день только для того, чтобы дать тебе урок немецкого языка?

– Франк! – выкрикнула в отчаянии молодая женщина. – Сейчас не время возвращаться к этому вопросу!

– Да нет же, Лиза: только это время у нас и осталось.

Засунув револьвер обратно в брюки, Франк ощутил прикосновение холодного ствола к своей коже. Это прикосновение придавало ему уверенности.

– Господа присяжные заседатели, ваше мнение? – обратился он к своим сообщникам.

– Лиза права: не время болтать обо всем этом! – решительно сказал Паоло, не пытаясь скрыть своего раздражения.

– Ах, вот как ты считаешь?

– Да, я так считаю!

Франк дружелюбно хлопнул его по затылку.

– До чего же приятно и просто разделять твою философию, Паоло!

– Что ты еще там напридумывал! – возразил человечек, пожимая плечами. – У меня нет никакой философии.

И, повернувшись к Фредди, он прибавил:

– Иначе – я бы знал об этом!

На берегу фарватера суетились тени в полицейской форме. К ним медленно направлялся катер. Когда он вошел в устье канала, человек, стоявший на мостике, включил прожектор. Громадный белый луч погрузился в серую воду. Перегнувшись через поручни, комиссар и инспекторы вглядывались в открывшуюся перед ними фантасмагорическую картину. В нескольких метрах под ними, на куче мусора, слегка покосившись набок, покоился тюремный фургон. Его затухающие фары были похожи на гигантские тусклые сонные глаза.

– Это – именно он, – сказал комиссар. – Господа, пусть только внутри не окажется охранников.

Он дал команду пристать и выскочил на захламленный берег. Дождь поливал спорящих о чем-то двух полицейских в форме и молодую блондинку.

– Предупредите портовых пожарных! – приказал комиссар. – Немедля ни минуты нужно вытащить этот фургон...

Полицейские на мгновение осветили электрическими фонариками старый бункер.

– Нет ни малейшего сомнения, – сказал комиссар, – мы можем быть уверены, что речь идет о побеге.

– Должно быть, беглец уже далеко, – вздохнул один из инспекторов.

– Да, – согласился комиссар. – Мне кажется, побег был серьезно подготовлен.

И он грустно взглянул на затопленный автомобиль. Зрелище было зловещим. Марику сотрясали конвульсивные рыдания.

– А когда она выучила немецкий язык, что еще вы там вдвоем варганили в этой чертовой комнате с окном, выходящим в парк? – крикнул Франк, встряхивая Гесслера за лацканы пиджака.

Взяв его за запястье, адвокат резким движением высвободился.

– Я продолжал говорить ей о любви, а она рассказывала мне о вас, – признался он, – но вы никогда не поверите нам... Хотя, может быть, чему-то и поверите, если вам нужно будет поверить! Сейчас вашей тюрьмой стало сомнение, и никто больше ничего не может сделать для вас. Пока вы любите Лизу, это мучение никогда не кончится, оно будет сверлить вас, как бормашина.

– Заткнись! – крикнул Франк, бросившись на него.

Он схватил Гесслера за горло, не обращая внимания на крики Лизы и попытки Паоло разнять их. Когда он отпустил его, адвокат был пунцового цвета и задыхался. И все же немцу удалось улыбнуться.

– Как этой женщине удалось сделать из меня преступника? Своим телом или своей душой? И что было бы предпочтительнее для вас: что я занимался с ней любовью или что я учил ее немецкому языку? – задыхаясь, выговорил адвокат. – Подумайте хорошенько, потому что проблема заключается именно в этом, именно в этом лежит великая тайна!

Его лицо приняло нормальный цвет. Погладив себя по шее – он еще чувствовал боль – Гесслер с ненавистью смерил Франка взглядом и продолжал:

– Да, милейший, я люблю Лизу. Все, что я сделал, я сделал ради нее. Однажды днем, вы припоминаете, Лиза, мы прогуливались с вами по берегу Ауссен-Альстера. Дело было зимой, и все здания в Гамбурге были как из мрамора. Озеро уже замерзало, в его лед вмерзла барка. Вы сказали мне: "Я похожа на нее – я раздавлена отсутствием Франка. Если он вскорости не выйдет из тюрьмы, я потеряю все человеческое". Не так ли, Лиза? Это – ваши собственные слова.

Она закрыла глаза рукой.

– Мы гуляли там около часа, – продолжила Лиза. – Я как сейчас вижу белые от изморози лужайки, пустые скамейки...

Тоскливое состояние любовницы угнетало Франка.

– Боже мой, Лиза, – сказал он, – мне кажется, что я начинаю понимать. Ты больше не была влюблена в меня, ты была влюблена в мое отсутствие. Влюблена в свою тоску, в свое одиночество. Влюблена в Гамбург и, может быть, в конце концов, влюблена в Гесслера.

– Ты все разрушаешь собственными руками, Франк, – ответила она.

– Вы вместе гуляли... на берегу озера... зимой!

Снаружи до них донесся шум полицейских сирен, рев моторов, свистки. Подбежав к стеклянной двери, Фредди рискнул выглянуть на улицу.

– Если бы ты видел всю эту суматоху! – вырвалось у него. – От военной формы в глазах темно. Как в мае сорокового!

Паоло скорчил свою знаменитую гримасу.

– Признайтесь, что было бы глупо попасться за несколько минут до прихода корабля.

С яростным видом, как обвинитель, он ткнул указательным пальцем во Франка:

– Мы сидим на бочке с порохом, а ты тут выпендриваешься с Лизой. Надеюсь, что завтра, когда ты уже будешь в Дании, то, наконец, усвоишь, что ты свободен, а жизнь прекрасна!

Лиза почувствовала надежду, заключенную в этих словах, поэтому она бросилась к Франку, пытаясь защитить его, неизвестно от какой напасти.

– Он прав, Франк, ты сам увидишь...

Франк на мгновение прижал ее к своей груди.

– Все правильно, – согласился он, – Дания... Ты мне поможешь?

– Я помогу тебе, – с жаром пообещала Лиза.

– Ты думаешь, мне когда-нибудь удастся забыть эти пять лет?

– Да, Франк.

– Я говорю не о своих пяти годах, – поправил беглец, приподнимая подбородок Лизы, – а о твоих.

– Я знаю.

– Когда-нибудь я снова начну верить тебе?

Она покачала головой.

– В глубине души ты уже веришь мне, Франк!

– Ты скажешь мне: "Я никогда не спала с Гесслером", и это прозвучит так очевидно, да?

– Я никогда не спала с Гесслером, Франк!

– И ты не испытываешь никаких чувств к нему?

Она медленно, с опаской посмотрела на адвоката. Выпрямившись на стуле, сложив руки на коленях, Гесслер, казалось, ничего не слышал.