За веру отцов

Уже не было в живых старого реб Шмила, кто-то другой взял его свиток и вынес на улицу.

— Евреи, не бойтесь осквернить праздник, я вам приказываю! Запрягайте лошадей, берите самое необходимое. Я сделаю то же самое.

Народ потянулся за раввином. Тут и там уже запрягали, усаживали в кибитки детей, выносили из домов вещи, книги, постели. Некоторые вытаскивали на улицу сундуки, впрягались в прибитые к ним кожаные ремни и тащили их на кладбище, чтобы спрятать свое имущество там. Другие хватали, что попадалось под руку: посуду, одежду, что-то из мебели. Многие так и остались в талесах после молитвы. Евреи с раввином во главе покидали Злочев, двигаясь в сторону Немирова.

А глава общины сидел в синагоге, будто окаменев, слушал топот копыт, скрип колес. Уходил, спасался Злочев, а он не двигается с места. И молчат окружающие его ремесленники и торговцы.

Шлойме стоял рядом с отцом. Он был согласен с раввином, что жизнь важнее праздника, и умолял отца уходить с остальными, но Мендл продолжал сидеть и только бормотал в бороду:

— Бог выстроил синагогу, Он же ее и защитит. Тогда Шлойме тоже решил остаться, а вместе с ним Двойра и вся семья Мендла. У дверей синагоги стояла и плакала старая Маруся:

— Панычу, беги, спасайся, прилетят братишки из степи, никого не пощадят.

Но никто ее не замечал, а она не решалась войти, только тихо плакала у порога.

Стих шум на улице, опустел Злочев. Теперь степь могла вернуть себе кусок, отвоеванный у нее людьми. Тишина в синагоге, веет холодом. Через два красно-синих окошка в потолке проникают внутрь лучи света, тянутся сверху вниз, освещают распахнутый ковчег с серебряными звездами на дверцах. Горит одинокая свеча, зажженная шамесом перед молитвой. Висят вокруг бимы зеленые стебли, которыми принято украшать дома в память о горе Синай. Немного людей вместе с главой общины осталось защищать синагогу.

Вдруг кто-то поднялся и подошел к биме. Это был портной. Никто не заметил, что он сидел в углу, тихо читая псалмы.

— Охраняете синагогу? — заговорил он, обращаясь к удивленным людям. — Как же вы хотите ее защитить? Вашим мужеством? На что оно Всевышнему? Любой камень, любая палка сильнее вас. Нужна ли Всевышнему ваша смелость?

Никто не ответил.

Вдруг в углу, из которого вышел портной, показался бледный язычок пламени. Через секунду огонь охватил полог на ковчеге, и вот уже пылает вся стена.

— Пожар! Синагога горит!

— Кто это сделал? — кричали евреи, стараясь потушить огонь.

— Стойте! Я это сделал! — сдержал портной толпу. — Когда Всевышний изгнал наш народ из Святой земли, говорит Талмуд, евреи были виновны в таких преступлениях, за которые полагается смерть. Но Господь излил Свой гнев на камни и дерево. Он уничтожил Храм, но люди были спасены. Так что же, вы хотите быть лучше Всевышнего? Камни и дерево остались защищать? Приберегите ваше мужество, оно пригодится для других дел. Придет еще время, когда оно вам понадобится. Спасайте ваши жизни, они принадлежат не вам, они принадлежат Богу!

Люди, потрясенные речью портного, стали выходить из синагоги, где и спасать уже было нечего: всюду пылал огонь.

— Ну и пусть! Лучше сами сожжем, чем гои осквернят. Идите, евреи, запрягайте лошадей! — крикнул Мендл, покидая синагогу. — Вставай, Маруся, помоги собрать вещи, а то поздно будет.

Через пару минут Гилел подогнал кибитку к корчме, и из дома начали выносить книги и сундуки. Самое время, потому что поп Степан, а с ним еще двое хлопцев, ворвавшись в корчму, уже тащили бочонки с водкой.

— Говорил я тебе, прилетят из степи братишки на быстрых конях! Архангел Михаил их приведет! — шатаясь, орал Мендлу уже пьяный поп.

— Ах ты сукин сын! — Маруся стукнула его башмаком по голове. — Только пан из дому, свиньи давай со стола таскать.

Кибитка Мендла последней покинула Злочев. В последний раз глава общины оглянулся на город, и горящая синагога напомнила ему поминальную свечу.

Глава 5

Выполним и выслушаем

По степи тащились бесконечные караваны еврейских кибиток, со всей округи тянулись к Немирову. По ночам боялись ехать из-за диких зверей, останавливались где-нибудь у воды. Женщины и дети падали от усталости и тут же засыпали, мужчины стояли на страже, охраняя кибитки от зверей и жестоких татар.

Разводили костер. Старики сидели у огня, читали псалмы, молодые вглядывались в темноту.

Близился к концу второй день праздника Швуэс. Праведный портной пытался не дать людям впасть в отчаяние:

— Евреи, давайте же радоваться Торе! Никто ему не ответил. Так велико было горе,

что забыли о празднике, забыли о надежде на Всевышнего.

— Ничтожные мы люди, при первом же испытании перестали уповать на Бога, — сказал кто-то.

— А может, так надо. Может, Он хочет, чтобы мы радовались Его Торе не в домах, не в синагогах, а здесь, в чистом поле.

— А ведь у тех, кто получил Тору на горе Синай, тоже не было ни домов, ни синагог. Но они сказали: «Выполним и выслушаем!»

— Выполним и выслушаем! — отозвался кто-то. И утешились люди, искра надежды загорелась в сердцах, и вернулось упование на Всевышнего. Евреи начали подниматься с мест, увидев в происходящем новый смысл, и вот уже кто-то вынул небольшой свиток Торы, злочевский свиток, который отправился вместе с людьми в изгнание, и каждый воскликнул: «Выполним и выслушаем!»

Кто-то запел праздничный гимн, народ подхватил. Дети просыпались, смотрели на яркий костер, горящий в ночной степи. Евреи танцевали со свитками Торы в руках:

— Выполним и выслушаем! Степь превратилась в гору Синай. Потрескивал костер, летели вверх искры, и по степи разносилось:

— Выполним и выслушаем!

Через пару дней добрались до Немирова. Город был полон беженцами со всей округи, и люди стали прибывать, чтобы спастись за укрепленными стенами от казаков Хмельницкого. Община Немирова во главе с реб Исроэлом и раввином Ехиел-Михлом делала для приезжавших все возможное. Их поселяли в синагогах и молельнях, женщины приносили им постель и одежду. На синагогальном дворе пылали костры под огромными котлами с едой. Кто мог, отыскал в Немирове родственников или знакомых, и скоро город превратился в одну большую общину. И местные, и пришельцы спали под одной крышей, ели из общих котлов.

Доходили слухи, что Хмельницкий отошел к Чигирину, в свои родные места. Там он вырезал всю еврейскую общину во главе с реб Зхарьей, которого подверг перед смертью ужасным пыткам. Реб Зхарья погиб за веру, как истинный праведник. Все евреи Чигирина, надев талесы, собрались в синагоге, где приняли смерть. Ходили также слухи, что Хмельницкий сжег несколько городов, в том числе Злочев. Оставалась последняя надежда, что князь Вишневецкий скоро перейдет с войсками через Днепр. Ждали, что Вишневецкий с Божьей помощью победит злодея, и еврейский народ сможет вернуться на пепелища своих домов.

Скоро, однако, стало известно, что князь разбит Хмельницким. Вишневецкий отступил в Литву, и вся страна оказалась беззащитной перед врагом. На помощь из Варшавы нельзя было рассчитывать, потому что после смерти короля Владислава вельможи не могли прийти к согласию и выбрать нового правителя. Польское королевство превратилось в корабль без кормила.

Раввин Ехиел-Михл собрал на совет всех уважаемых людей, находившихся в Немирове. Нужно было решить, как действовать перед лицом опасности.

На собрании разгорелся жаркий спор. Одни считали, что нужно покинуть город и отправляться в лучше укрепленный Тульчин. Другие утверждали, что надо остаться в Немирове.

— Куда мы пойдем? Вся страна не может бежать. Где нам остановиться? И разве до Тульчина они не дойдут? Если, не дай Бог, не придет помощь, они захватят всю страну до Львова, а то и до Вислы. Не может же быть, чтобы вся Польша погибла. Не отдадут поляки свои города и деревни. Должна прийти помощь, они не бросят страну на произвол судьбы.

С такой речью выступил глава злочевской общины, и собрание согласилось: бежать некуда. Если вся огромная община Немирова, все его раввины, торговцы, главы ешив вынуждены спасаться бегством, значит, наступил конец света. Нет, польские вельможи не оставят Украину.