Страница 47 из 117
— Разумеется. Благодарю вас, Моррис. В отношении себя лично я никогда, кажется, и не заблуждался. Но Джорджа мог бы поставить в затруднительное положение.
— Мне ваш мальчик очень нравится, Локи, и мне жаль было бы причинять ему огорчение по такому поводу. Слишком много у него достоинств.
— Откуда вам известны его достоинства, Моррис?
— Ну, я мог бы сказать, что сам видел, как он держался сегодня при вручении ему всех этих наград. У него хорошие манеры. Приятная наружность. Но больше всего мне понравилось, как он обошелся со Стерлингом Даунсом.
— Вы меня удивляете своей осведомленностью. Кто вам об этом сказал?
— О, филадельфийские сплетни не всегда только злы, Локи.
— Но Стерлинга Даунса примут в Филадельфийский клуб, не так ли? Его отец был жулик, обманщик и имел в Нью-Йорке любовницу. А мой отец… впрочем, я, кажется, понимаю.
— Гарри был негодяй, но таким он стал позже. Таким он не родился. И если бы ваш отец был одним из тех, других Локвудов, то не было бы у нас с вами и этого разговора. Понимаете?
— Да.
— К тому же многие из нас любили Гарри. Он был человеком нашего круга. Нам не нравилось то, что он делал, но к нему лично мы относились хорошо. В этом — одно из преимуществ Филадельфии. Когда-нибудь наши внуки извлекут из него пользу. Тише едешь — дальше будешь, Локи.
— Что вы хотите этим сказать?.
— А то, что вы были правы. Мы действительно все свои — люди одного круга, и, возможно, Джордж или, во всяком случае, его сын вольет в нас свежую кровь.
— Я не к этому его готовлю, Моррис.
— Вот как! А подробней не скажете?
— Нет.
— Но у вас есть что сказать, и очень много. Я в этом убежден.
— Конечно, есть, мой друг. Конечно, есть.
— Ну и молодец, Локи. Браво!
У Локвуда было такое ощущение, словно его планы оказались разложенными перед ними на газоне и все это Дело выставлено напоказ, но Моррис Хомстед был слишком деликатен, чтобы допытываться.
— Аделаида хорошо выглядит, — заметил Моррис Хомстед. — Должно быть, она тоже очень гордится Джорджем.
— Да, она выглядит хорошо.
— Чего не могу сказать о Марте. Впрочем, образ жизни Аделаиды и образ жизни Марты не выдерживают никакого сравнения.
— Думаю, да.
Моррис Хомстед улыбнулся.
— Надеюсь, что да. Впрочем, Марте такие дела становятся уже не по годам.
— У нее есть привязанность. Все знают, кто это, но никто его имени не называет.
— Тогда как же это стало известно?
— Уму непостижимо, как люди узнают о подобных вещах. Лично я узнаю по тому, как мужчина и женщина садятся рядом и как избегают друг друга. Неестественность поведения, конечно, дает повод для разговоров. Марта и ее привязанность ни за что вместе не поедут — я имею в виду в одном вагоне. Но я наблюдал за ними. Придя в гости, он никогда не сядет с ней сразу, а сначала посидит с кем-нибудь другим. Потом, когда они наконец усаживаются рядом, то ведут себя слишком официально для людей, знающих друг друга всю жизнь. Сидя бок о бок на каком-нибудь званом вечере, они не находят темы для разговора, по посидеть рядом считают необходимым, иначе посторонние могут подумать, что они нарочно избегают друг друга.
— Я бы тоже не знал, о чем говорить с Мартой.
— Ну, вы-то нашли бы тему. Во всяком случае, завязали бы какой-нибудь разговор. А вот у этих двух не получается, хотя они знакомы уже сорок лет.
— В каком состоянии ее финансовые дела?
— Почему вы спрашиваете? Вы коснулись самого чувствительного места.
— Ради любопытства. А что?
— Дела Марты приняли неожиданный оборот. Именно это и навело меня на мысль о том, что она завела любовника, и подтвердило другие мои наблюдения. Как видно, денег у нее вполне достаточно для оплаты всех ее расходов.
— Сколько, например?
— Могу лишь догадываться, но, судя по ее образу жизни, она тратит что-нибудь около тысячи в месяц.
— Что же, значит, этот господин отвалил ей изрядную сумму? Или, может быть, дал ценные бумаги? Двенадцать тысяч в год — это шесть процентов от двухсот тысяч долларов. Мог он подарить ей столько? Двести тысяч?
— Мог. Но не знаю, подарил ли. В нашем тесном мирке благоразумней было бы поступить именно так, а не платить поквартально или каждые полгода. Солидная дарственная на четверть миллиона лучше, чем выплаты по счетам по нескольку раз в год. Нет нужды напоминать людям об их подозрениях.
— А если она присвоит эти деньги и пошлет своего любовника к черту?
— О, это исключено. Он это может сделать, а она — не посмеет. Если она на это пойдет, с ней перестанут разговаривать. Ей тогда придется уехать. В Нью-Йорк, например. Гарри был мошенник, но мы его любили и любим до сих пор. Но чтобы Марта смошенничала — это немыслимо. Немыслимо. Да и непрактично.
— Это как сказать, — возразил Авраам Локвуд.
— Синица в руках лучше журавля в небе. Нет, Локи. В небе-то может оказаться больше двух птиц. Ведь со временем двести тысяч могут обернуться четырьмястами.
— Не может же он вписать ее в завещание.
— Разумеется, нет. Так далеко он не пойдет. Но если счастливое содружество продлится, то с годами он потихоньку примет ее на свое содержание.
— Он ведь всего лишь врач, как вы сказали.
— Да, но доходы он получает не только за услуги больным. О, имя-то это вам известно. Если немножко подумаете, наверняка догадаетесь.
— Айзек Викершем.
— Какой чудесный весенний день сегодня, почти как летний!
— Я попал прямо в точку, с первой попытки.
— Чудесный весенний день.
— Ну конечно. Доктор Викершем принадлежит ведь к клубу святого Антония.
— Докурили сигару, Локи? Пора нам и к женам возвращаться.
— Хорошо, возвратимся к женам. Значит, вот это кто. Меня знакомили с этим старым хрычом по крайней мере раз в год на протяжении последних тридцати лет. Он смотрел на меня всегда так осуждающе, точно он — доктор богословия.
— Не так уж он стар, этот доктор Викершем. Шестьдесят. Эта семья вообще славится долголетием. Его отец жив до сих пор, чем опровергает теорию старых жен о том, что портвейн укорачивает жизнь мужчины. Приятно сознавать, что это не так.
— Немного секса мужчине тоже не вредит.
— А женщине вредит? Вот идет человек, который мог бы выбрать себе лучшую долю. Артур Фрэнсис Феррис. Интересно, совратил ли он кого-нибудь из наших мальчиков.
— Ну и шуточки вы отмачиваете, Моррис.
— Знаю. Это оттого, наверно, что я отвлекся от дел. Кроме того, я почувствовал себя с вами как-то раскованно.
— Вы — со мной? А я всегда чувствовал себя с вами скованно.
— Знаю. Жаль, правда? Привет, Артур. Очень хорошее представление вы сегодня устроили.
— Благодарю вас, Моррис. Добрый день, мистер Локвуд.
— Добрый день, ваше преподобие. Наверно, завтра вам тут покажется очень тихо и пустынно.
— О да. Но сентябрь уже не за горами. К тому времени у нас будет Пенроуз. Надеюсь, он не уступит Джорджу в успехах. Хотя задача не из легких.
— На Пенроуза я не слишком рассчитываю.
— Видимо, Пенроуз больше похож на моего отпрыска, — заметил Моррис Хомстед.
— Ваш мальчик не причинял бы нам хлопот, будь он чуточку меньше похож на отца и больше — на мать.
— Каково выслушивать отцу такие комплименты! Если хотите знать, Артур, то я был весьма прилежен и в школе и в университете. Так что идите вы к черту.
— Уважайте хотя бы мой сан, Моррис. Да и мистер Локвуд может неправильно истолковать ваши слова.
— Очень хочется сбить с вас немного спеси, старина. Вы такой невероятный деист. Надеюсь, я кстати употребил это слово.
— Нет, не кстати. Это показывает, каким прилежным учеником вы были.
— На вашу должность, дружище, я и за миллион долларов не пошел бы.
— Не будем сейчас говорить о деньгах, Моррис. Отложим этот разговор до завтрака, который, кстати, уже на подходе. Я вижу, господа, что вы успели покурить свои сигары.
— Да. Слишком хорошо мы представляем себе, чем вы нас сегодня накормите. Как обычно, курицей с канцелярским клеем, не так ли? В следующем году перемените меню, Артур, тогда и мы пощедрее будем.