Страница 97 из 154
Едва Выводков оставил вотчину Кашина, его встретил отряд стрельцов.
— Откель Бог путя дал? — спросил с усмешкой голова.
Рубленник кичливо выпрямил грудь.
— Армате Христовой гоже ли ответ держать перед арматой князей земных?
Переряженный дьяк запальчиво подскочил к голове.
— А холопей чмутить — положено ли армате Христовой?!
Блаженный встряхнулся, будто невзначай больно ударил веригами по плечу дьяка и гулко отрезал:
— Да и положено ли мором морить, а и измываться над смердами?
Разинув рты, людишки восторженно слушали дерзкие речи нагого.
Вдруг к рубленнику подскочил монах и сорвал с него крест.
— Ересь! Потварец сей ересь сеет середь крещёных! Аще речено: кой хулу на володык возводит, тот дьяволу служит!
По знаку головы стрельцы опасливо окружили Василия.
Толпа клокотала, дробилась на части, зловеще наседала на стрельцов и друг на друга.
— Ужо накликаете кручину на нас, убогих! — кричали, надрываясь, сторонники Выводкова.
— Взять в железы! — ревел монах, потрясая в воздухе кипарисовым восьмиконечным крестом. — На дыбу еретика!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
С утра до ночи толпились любопытные у приказной избы.
Сам губной староста пытал узника.
— А не вспамятуешь, куда бояр схоронил? — добродушно хихикал он, забивая под ногти Василия иглы.
Стиснув зубы, Выводков протяжно выл, умолял о пощаде, но ни единым мускулом лица не дал понять, что ему ведома лесная деревня.
При каждом выкрике пытаемого толпа срывала шайки, молилась и готова была при первом знаке броситься на избу.
Староста изо всех сил зажал щипцами сосок Василия.
— Откроешь разбойное логово — волей пожалую!
— Не ведаю!..
Жёны полоненных князей не отставали от воеводы. Настойчивее всех требовала освобождения узника жена Апраксы, глубоко верившая в доподлинную святость его.
В день, когда на дворе приказа готовились дыбы, на погост сошлись тьмы людишек.
С огромным трудом сдерживали толпу отряды ратников и стрельцов.
Со связанными на спине руками узник спокойно вышел из подвала и, глядя проникновенно перед собой, направился к дыбе.
Вдруг он побледнел и зашатался. В толпе стояла Клаша.
Удар батога вывел рубленника из оцепенения.
У дыбы стал губной староста.
— Надумал, смерд?
Выводков по-волчьи оскалился.
— Не ведаю. А и ведал бы, нешто допустил бы псов в вольницу вольную?!
— На дыбу его!
Долгий и пронзительный свист прорезал воздух. Его заглушил тотчас же многоголосый крик.
— Горим!
Объятые страхом, люди бросились в разные стороны. Кто-то взобрался на звонницу. Густым дымом пожарища взвился к небу набат.
— Горим!
Взвизгнули стрелы. Давя друг друга, толпа навалилась на ратников.
— То Бог воздал за блаженного! Божье то знамение!
Староста и дьяк шарахнулись к избе. Их перехватили змеи капканов.
Взмахом ножа один из беглых перерезал верёвки на узнике.
До Ивана Постного[137] отлёживался Василий. Под наблюдением общинников ему прислуживали губной староста и дьяк.
— Были умельцами извести молодца — покажите милость в здравие обернуть, — зло вращая белками глаз, шипели беглые.
Как только староста окреп, вся деревня потребовала казни полоненных.
Первыми вывели на поляну бояр. За ними приволокли старосту и дьяка.
Выводков приветливо снял шапку.
— По-вашему сробил — логово узрели вы.
Он неожиданно рассвирепел и, схватив за ворот дьяка и старосту, больно стукнул их лбами.
Два общинника, принявшие на себя обязанность катов, с наслаждением засучивали рукава.
Дьяк жалко свесил голову на плечо.
— Велика ли корысть в моём животе? Нешто боле в нём радости, чем в каменьях самоцветных да в злате?
И, скривив приплюснутое ноздреватым блином лицо в сторону бояр, слезливо подёргал носом.
— Не тако ли реку яз, господари?
Тупо уставившись в землю, Апракса ожесточённо грыз ногти.
— Чего сдожидаетесь? — крикнули каты. — Рубить им головы их скоморошьи!
Кашин поднял руку.
— Перед Господом крест целую на том, что раздам людишкам добро своё, по Христу, а сам в монастырь пойду, мнихом буду!
Пенков и Апракса переглянулись и, пошептавшись, плюнули с омерзением в сторону Кашина.
— А не быти боярам без смердов! Краше приять кончину мученическую!
И, переждав, пока смолкнет возмущённая брань общинников, Апракса ровным голосом прибавил:
— А коли тако будет, чтобы нам не забижать зря людишек, да малыми оброками оброчить их, да и по чети прикинуть им, — не зазорно на сём и нам крест целовать.
Общинники подняли спор.
— А ежели удур?
Тешата с пеной у рта доказывал:
— Казним полоненных, об их место иные сядут, да ещё пуще холопей зажмут. Пустить уж!
— А удур ежели? — стояли на своём беглые.
Пенков топнул ногой.
— Яз, господарь, крест целую на том!
Казначей победил. Каты недовольно побросали оскорды.
Клаша принесла из землянки образ и передала его вместе со своим нательным крестом Василию.
Воздев правую руку и отставив два пальца, бояре по очереди торжественно произносили клятву и прикладывались ко кресту.
После князей к образу подошёл губной староста. Общинники оттянули его назад и зашумели.
— Больно вы с дьяком до пыток охочи. Не можно волков к ягнятам гнать!
Староста и дьяк упали Василию в ноги. Но чем униженнее молили они о пощаде, тем неподатливее становились беглые.
Под обидные шутки и брань их увели в землянку и одели в железы.
Две ночи кружили холопи с боярами по лесу, пока наконец сняли с их глаз повязки и отпустили невдалеке от вотчины Апраксы.
В условленные дни Тешата и два общинника, нагруженные звериными шкурами, встречались в глубоком овраге с хозяином будного стана, Поярком, и обменивали свою добычу на зерно, холст и деньги.
Сын боярский никому не доверял казны и хранил её тайно от всех. Лишь изредка выносил он деньги на поляну, с жадностью пересчитывал их при всех и потом с гордостью объявлял:
— Ещё бы лето едино одюжить - и спокинем мы лес, а и уйдём на украйные земли.
С большой неохотой подчинился казначей постановлению товарищей выделять на холопьи нужды в губе десятинную долю казны.
А Поярок редко приходил в овраг один. С ним почти всегда поджидали Тешату послы от холопей.
Вскоре беглые прознали от послов, что бояре нарушили клятву и крестное целование.
Первым проявил себя Кашин.
Вместо воли людишкам, он приказал взять всех в железы и так продержал три дня без прокорма.
В вотчины освобождённых князей пришли на постой большие отряды стрельцов.
Перед хоромами Апраксы людишки выставили долгий ряд лавок и столов. Холопей привязали к лавкам. Боярин подходил к ним с низким поклоном и тыкал в зубы овкачом с брагою.
— А были мы в полону и на том крест целовали, чтобы о смердах заботиться да хлебом-солью и брагою потчевать их. Кушайте на добро здравие, смердушки.
И подмигивал катам.
На голые спины сыпался град жёстких ударов плетей.
Новый губной староста расставил по всем дорогам заставы.
Прослышав об издевательствах отпущенных бояр над людишками, общинники приказали дьяку написать цидулу в приказ.
Один из беглых подкинул цидулу в избу старосты. Староста прочёл в присутствии воеводы:
— Тако вы, проваленные, крест целовали?! И наш весь вам сказ: нехристи вы да каты, в татарской утробе рождённые! Не опамятуетесь — вотчины в огне изведём, боярынь и боярышень со псами случим, а вам — кол осиновый вгоним! Каты, матери бы вашей зачать от нечистого.
137
Иван Постный — 29 августа (11 сентября), день усекновения главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. В народе известен под названием Ивана Постного, или Головосека.