Страница 87 из 154
— Антипка! — по-змеиному зашуршало где-то близко, у ног, и ударилось больно о голову, спугнув сразу сон.
Тиун с размаху ткнулся губами в ладонь Симеона.
— Милостивец! Измаялся ты от забот своих княжеских!
Ряполовский повис на руках у холопя. В постели он безмятежно потянулся всем грузным телом своим и крякнул самодовольно:
— Волил бы яз поглазеть на вотчинника веневского в те поры, когда поведают ему про отказчика.
И, приподнявшись, трижды набожно перекрестился.
— Упокой, Господи, души усопших раб твоих идеже праведнии упокояются.
Припав на колено, Антипка проникновенно поглядел на образа.
— Господарю же нашему милостивому пошли, Господи, многая лета на радость холопям!
Он приложился к ступне боярина и скользнул озорным взглядом по месиву лоснящегося лица.
— Сдаётся мне, осударь, не спроста Васька про отказчика сказывал.
Князь поскрёб пятернёй поясницу и лениво приоткрыл глаза.
— Не иначе, князь, Онисим замыслил с девкой той на Венев дорогу держать.
Рот боярина широко раздался в судорожной зевоте.
— А мы попытаем маненько Онисима, — сочно вдохнул он в себя и прищёлкнул зубами.
Антипка наклонился поближе к уху, готовый ещё что-то шепнуть, но Симеон уже запойно храпел.
Утром Василия вызвали к князю.
В трапезной, на столе, были аккуратно разложены чертежи различной резьбы — оконной, дверной и стенной. Ряполовский получил их через Щенятева от приезжавших в Московию фряжских умельцев.
Симеон подозрительно оглядел холопя.
— Сказывай, староста, коей милостью спорадовать тебя за службу за верную?
Выводков не понял и неопределённо пожевал губами.
— Не твои бы очи, увёл бы отказчик Онисима с девкой.
Счастливая улыбка порхнула по лицу холопя и застыла трепетною надеждою в синих глазах.
— А за службу мою, господарь, одари великою милостью.
Он прижал руки к груди и с молитвенной верой уставился на боярина.
— Сказывай, староста, сказывай!
— И весь сказ-то короткий. Ушла бы в Венев, загубил бы тот князь девку Онисимову. Вся надёжа на тебя, осударь. Токмо при тебе быть Кланьке женой мне.
И, упав на колени, облобызал ноги князя.
— Отдай Клашеньку без греха!
Симеон милостиво потрепал кудри холопя и кликнул тиуна.
В улыбающихся глазах Ряполовского Васька прочёл свой приговор. Он едва сдержался, чтобы не закричать от охватившего всё его существо бурного счастья.
Тиун неслышно появился на пороге.
Не спеша, вразвалочку, пройдясь по терему, князь взял со стола чертежи.
— Мыслю яз, не убрать ли узорами чердаки.
И, прищурившись, долго водил пальцем по затейливым извивам, засыпая рубленника вопросами.
Васька нетерпеливо слушал; не думая, отвечал всё, что приходило на ум, — только бы поскорее кончить и вернуться к главному.
Взгляд его случайно упал на тиуна, перемигнувшегося с боярином. Он насторожился, охваченный роем тяжёлых сомнений.
Отобрав чертежи для чердаков и трапезной, Симеон передал их Выводкову.
— Нынче же и почни. А к ночи поглазеем на умельство твоё.
И, щёлкнув себя по лбу, деловито обратился к тиуну:
— Запамятовал-то яз, болтаючи, про старика.
Он подавил двумя пальцами нос и насупился.
— За сговор с веневским отказчиком перед всеми людишками, чтоб никому не повадно было, казнить того Онисима казнию, а девку взять в железы!
Пергамент вывалился из рук холопя. Он ухватился за стол, чтобы не упасть. Но это длилось мгновение. Потоком расплавленного свинца хлынула к груди кровь и залила мозг звериным гневом. Какая-то страшная сила толкнула к боярину.
Он метнулся к порогу, за которым только что скрылся князь, и налёг плечами на дубовую дверь.
Из сеней донёсся хихикающий смешок.
— Не обессудь, староста. Крепок запор господарской!
— Убью! — заревел рубленник и изо всех сил забарабанил кулаками в дверь.
Тиун продолжал смеяться.
— Потешься, родименькой, покель голова на плечах. Пошто не потешиться доброму человеку!
У окна появились вооружённые бердышами дозорные.
Выводков метался по трапезной, как волк, попавший в тенёта.
Вдруг он притих и насторожился.
«Пускай! Пускай в землю зароет живьём! — чётко и уверенно билось в мозгу. — Токмо и яз ему не дам живота!»
И едва вошло в душу решение, стало сразу спокойнее.
Усевшись на лавку, рубленник принялся подробно обдумывать план своей мести.
Всё представлялось ему до смешного возможным и простым: вечером придёт боярин; за ним, у двери, вытянется безмолвно тиун. Нужно будет упасть на колени, а нож держать вот так (он сунул руку за пазуху). И, разогнувшись, вонзить клинок в рыхлый живот по самую рукоять. И всё. Нешто может быть проще?
Умиротворённая улыбка шевельнула усы и скорбными морщинками собрала вытянутое лицо.
«Не то попытать ещё…» — задумчивый взгляд скользнул по подволоке, нечаянно задержавшись на большом железном крюке, и оборвал мысль.
Васька испуганно встал и невольно зажмурился.
«Почудилось! — срывающимся шёпотом передёрнулись губы. — Откель ему быть?»
Но и сквозь плотно закрытые глаза с болезненной ясностью было видно, как кто-то крадётся по стене к крюку с верёвкой в руках.
Рубленник прыгнул к неизвестному и схватил его за плечо.
— Не надо! Не надо! Не надо!
А верёвка уже обвилась вокруг шеи. И странно — вся боль и всё ощущение близкой кончины передавались не тому, криво улыбающемуся неизвестному человеку (это Васька чувствовал с несомненной ясностью), но давили его самого, окутывая мозг густым туманом.
Выводков на четвереньках отполз к противоположной стене. Рука зашарила нетерпеливо по опояске. Пальцы, путаясь, долго развязывали неподдающийся узел, а заворожённый взгляд ни на мгновение не отрывался от подволоки. Ещё небольшое усилие, и конец кушака повиснет на дожидающемся крюке.
Умиротворённый покой сладкой истомой охватывал тело.
«Ещё немного, и навсегда, до страшного Христова судища, запамятую яз и себя, и Онисима, и её…»
Но не успело в мозгу сложиться имя невесты, как сразу рассеялся могильный туман и исчезли призраки.
— Так вот она — ласка боярская! — поднимаясь во весь рост, процедил жёстко рубленник. — Так вот она — служба верная!
Жалко согнувшись, он присел на край лавки и так оставался до полудня.
Мысль о самоубийстве уже не тревожила. Думалось только о том, что нужно выручить во что бы то ни стало Клашу. Один за другим оживали рассказы странников и беглых людишек о вольнице запорожской, о волжских казаках и разбойничьих шайках, что таятся в непроходимых лесах и грабят на больших дорогах торговые караваны.
«Туда! Туда с нею бежать! Нынче же ночью выручить из полона и увести!»
Как выручить девушку — не представлялось отчётливо. Но это и не нужно было ему. Важно было раньше всего самому вырваться поскорее из трапезной, а там всё сделается само собой.
Васька бочком подобрался к окну. Перед глазами раскинулась вся, до последних мелочей знакомая ему, усадьба.
Он зло сжал кулаки.
«Не яз буду, ежели голову не отсеку боярину, а вотчину со всем добром в полыме не размету!»
Когда загремел засов и в трапезную вошёл Антипка, рубленник уже с видимым спокойствием выводил на двери углём мудрёные наброски птиц, стараясь точно придерживаться фряжских подлинников.
К вечеру, в сопровождении вооружённых холопей, явился боярин. В стороне с восковою свечою в вытянутой руке согнулся подобострастно Антипка.
— Робишь?
Васька отвесил поклон.
— Роблю, господарь!
Симеон одобрил наброски и приказал выдать умельцу овсяную лепёшку и луковицу.
Выводков благодарно припал губами к краю княжеского кафтана.
Ряполовский прищурился.
— Ласков ты, смерд! — И, к Антипке, строго: — Зря, видно, болтаешь! Отпустить его в починок ночь ночевать.