Вечные мы

(А четвёртый шаг — это будет уже просто телепатия, прямой обмен мыслями, слияние душ. Задание для neuroscience: обеспечить, четыре подопытных кролика уже есть.)

А решать-то мне, как младшей во всех смыслах. То есть если я упрусь, ничего и не будет. Ох. Мне бы с собой разобраться сначала <...>

13. ДА, ЭТО ОНА (КАТЯ)

ФИК: fuck for the world. (Очень смутная идея пока.) Почему секс чудо: потому что это подтверждение и оправдание всего тебя со всеми потрохами. Да, это ты, ты хорош, я тебя нашла, выбрала, я хочу продолжить тебя, подарить и принять в дар вечность. Ты есть то, каким я хочу чтобы было будущее. Отсюда: представим, что каждый наш половой выбор не потомство производит, а по-настоящему целый новый мир, и не холодный безличный или только в какой-то микроскопической мелочи разошедшийся (quantum many-worlds), а настолько новый, большой, хороший насколько нас двоих, причем взаимно усиленных и переплетённых, хватит. Экстраполируем себя на вечность! Миллионы существ и судеб зависят от того, с кем же ты и как наконец трахнешься. Ответственность, чудо, ритуал. В кого же Парис яблоком кинет.

ИДЕЯ: вот такие башмачки, но не с помпончиками, а с маленькими ветродуями снизу вверх, незаметными. Чтобы все развевалось, от юбки до волос, и ногам приятно, и чтоб трусики не потели в жару. Подойди ко мне, возлюбленный мой, ибо я твоя свежесть (а зимой твоё тепло!), я твой оазис в пустыне, я возношусь к небесам, солнечный ветер колеблет вершины трав. А когда сердце бьётся чаще (от любви, конечно, от чего ему ещё биться), дуть тоже начинает сильнее, чтоб волосы взлетали и юбка задиралась. Хочу! (Кстати: общий принцип, любую одёжку можно сделать лучше если поддеть ярко-белое под низ, или пришить как изнанку, но чтоб было сверху чуть видно.)

ФИК: тайные встречи. Мир последнего идеала красоты, через тысячи лет отбора и гениальности, где все немыслимо прекрасны и немыслимо разны, и где поэтому каждому невозможно не любить всех кого видишь и знаешь. Где сильнейшая «наша» любовь потянет максимум на вежливый интерес. Где избирательность любви уже не работает, by force of sheer beauty (что, скорей всего, невозможно, избирательность наоборот будет только расти, но попробуем представить). И конечно же, им нельзя, немыслимо без близости, со всеми кого любишь, то есть со всеми, period. Просто умрут без этого. Но — главное! — никому нельзя знать, кто когда и с кем и как. Всё должно быть в строжайшей тайне. Потому что это слишком для них сильно. Если знать, что вот сейчас он с ней — это перетянет весь мир, накренит, обвалит. Или наоборот: нельзя будет не побежать к ним, не броситься, усилив всё взрывообразно, и тем ещё вернее сведя с ума остальных — будет как чёрная дыра, big bang любви. Поэтому — тайна, тем более трудная, что они куда чутче нас, и знают и видят неизмеримо больше. Все знают, что у всех со всеми, но смертельно важно не общее, а частное — кто вот прямо сейчас с ним, с ней, и этого знать нельзя, и они все знают что нельзя, но не хотеть знать не могут. Даже случайных фраз типа «он с ней» избегают, привычно, потому что слишком сильно бьёт по мозгам, даже когда речь о совершенно неодушевлённых и несимволических предметах. И чувство вины и тайной сладости у тех кто смог, всё-таки смог уединиться, и дичайший, на разрыв башки, неукладывающийся ни во что разнос между «все всех всегда» (и все знают!) и «мы с ним сейчас» — и никто не знает...  Что-то в этом есть, но надо ещё думать.

ФИК, даже метафик: любили с детства, были разлучены бессчётно лет, и всё это время искали друг друга. Но в этом мире нельзя полагаться на узнавание по лицу, лица и тела меняются как одежды, как облака, вернуть нельзя и замереть нельзя, и чтобы узнать кого-то (в обоих смыслах!) нужно прожить вместе, дни или годы, но близко и тесно, чтобы наконец уверенно сказать: да. И вот он сходится, расходится, бежит, ищет, мечется, перебирает, влюбляется, иногда сразу в нескольких, живёт у них или увозит в далёкие страны. Но не знает, что на самом деле он её уже нашёл, да, это она, она давно его узнала и ждёт, ну когда же он её узнает, ну когда, а он всё тоскует; она пробует и так и этак, пытается быть разной, вспоминает какая она была в детстве, живёт с ним теперь уже в нескольких телах, уходит одной и возвращается совсем другой — а на самом деле это всё она — и он любит её всякой, теперь уже любит, но всё равно мечтает о той, и не узнаёт её-их, вжимаясь ночью и восхищённо бегая кругами днём, и боится как бы «они» не ревновали его друг к другу, вот глупый. Эх, грустно вышло.

14. ПОРОСЁНОК И ПЕРЕЦ

— Маш... Можно?...

Скрип двери, шорох. Тихие шаги.

Молчание.

Глубокий вздох.

— Элли... Здравствуй, Элли. Вот ты какая... Проходи, я всегда рада тебе...

Шаги.

Шорох. Скрип.

Смущенный смешок. Тихое «ой».

— Ничего, ничего, сейчас я... Вот так. Садись. Прости меня... Я знала, что ты придешь, но не успела... приготовиться. Подожди минуту...

Быстрые шаги босиком.

Металлический стук. Шум закрываемого окна.

— Спасибо, что ты пришла ко мне... девушка Элли. Позволь... послужить тебе...

Шорох. Шелест страниц.

Стеклянное звяканье.

— Ты очень красивая... Элли. Можно, я тебе сделаю... на волосы?...

Слабый смех.

— ...Вот так... Теперь ты как улыбка возвращения домой... Ты дома, Элли...

Нерешительный выдох.

Долгое молчание. Шелест одежды.

Ритмичный, неразличимый шёпот.

Тихий смех.

— Маша, Маша... (шёпот) глазищи хитрющи...

— ...Дык...

Смех.

— Маш... А вот что ты сейчас делала, расскажи?...

— Делала? Да что... Шью вот... штанишки мужу, чтоб не мёрз он в стужу. А в общем, ничего не делала. Тебя ждала.

Дрожащий вздох.

— Ну что ты, Эль... Ну всё же хорошо...

Глухой всхлип, но не без самоиронии.

— Эля, Эля... Знаешь... Одна девочка сочиняла в детстве сказки о том, как вещи не любили делать то, для чего были предназначены: обувь не любила надеваться, каша — есться, книжки — читаться... Но конец всегда был счастливый: через приключения, или через уговоры вещей более конформных... бунтари смирялись, начинали служить. И даже с любовью. Понимаешь?

— Маша, я... сама не знаю... Мне как-то... тревожно?... Сама не знаю почему...

— Ты просто вживаешься... Сначала все было странно и страшно... потом хорошо — да? ведь было? А теперь ты как бы всмотрелась и видишь, как у нас тут... всё...

— ...Как?

— Как на коленке сделано, да?

— Ну... Не знаю... Может быть... Ну да, наверно... тревога, что всё непрочно так... случайно...

— Во-от... Но ведь это потому, что ты пришла, когда уже что-то было. И боишься, что... рассыплется. А я-то видела всё с начала, когда ничего ещё не было. Видела, как это всё получается. Всё ведь само, представляешь? Андрей тебе расскажет, как мы с ним делали то и другое — не верь... Я уж точно ничего не делала. Просто... жила...

— ...А как же...

— Да вот так. Одно тянет за собой другое, и... Я до сих пор в состоянии «вот бывает же». И мне не страшно! Что бы там ни было потом, это всё у нас уже будет быть — will have been. Уже не отнять. Это уже часть нас... это мы и есть. Что бы ни.

Всхлипывания переходят в рёв.

— Элли, девочка моя... Когда первый раз попадаешь в Neverland, дрожишь и плачешь, страшно боишься его потерять. Это ещё не любовь — просто инстинкт держаться, раз уж повезло. Но если ты научишься любить этот мир — не сразу, очень не сразу, не торопись, многие вообще никогда, хотя уверены, что любят — тогда страх уйдёт: этот мир будет уже в тебе. Ты уже будешь уметь любить. И сможешь так же полюбить и другое... куда бы тебя ни забросило. Насколько бы хуже там ни было. Или лучше... В тебе затеплилось, и огонь этот можно теперь кормить чем угодно...

— (шмыгая носом) А если не место, а... человек? Кормить огонь... кем угодно, что ли?