Страница 5 из 49
Во время своего восьмилетнего заключения за «антисоветскую пропаганду» в лагере в Экибастузе на севере Казахстана Солженицын написал стихотворение «Восточно-прусские ночи». Он не решился его подписать, но сохранил при себе до своего освобождения. В нем рассказывается о бесчинствах, имевших место в Восточной Пруссии:
Следует отметить, что ужасные кровопролитные действия совершали не только малообразованные солдаты из Сибири и Центральной Азии. Эти бесчинства получили официальное одобрение. Илья Эренбург, русский военный обозреватель и пропагандист, призывал войска: «Убивайте, убивайте! Нет ничего такого, что оправдывало бы немцев, тех, кто сейчас живет, и тех, кто еще не родился! Следуйте указаниям товарища Сталина и уничтожайте фашистского зверя в его логове. Насилием искореняйте расовое высокомерие германских женщин. Берите их как законную добычу. Убивайте их, вы, смелые, идущие на штурм, красноармейцы!»[3]
Необузданность Эренбурга вызвала критику даже в Москве. Газета «Правда» во время войны опубликовала статью партийного теоретика Г. Ф. Александрова, в которой тот написал, что «немарксистским и глупым является считать всех немцев нацистами и поступать с ними следует по-людски».
Но солдаты предпочитали прислушиваться к Эренбургу и к таким командирам, как генерал-полковник Рыбалко, у которого были свои счеты с немцами: они вывезли его дочь в Германию. Как только русские подошли к немецкой границе, он выступил с призывом к своим солдатам: «Долгожданный час возмездия пробил! У всех нас есть причины для мести: за мою дочь, за ваших сестер, за нашу матушку-Русь, за разрушение нашей страны!»
Даже в официальной советской «Истории Великой Отечественной войны» наряду с перечислениями заслуг Красной армии указано, что «не все советские войска правильно восприняли то, как они должны были вести себя в Германии. Во время первых боев в Восточной Пруссии имели место отдельные действия, которые шли вразрез с установленными правилами поведения». Советские историки, известные своим нежеланием давать оценку собственным просчетам, в конце концов вынуждены были признать, что Красная армия не всегда корректно вела себя. Этот факт убедительно доказывает, что «правила поведения» действительно нарушались часто.
Но где теперь немцы могли чувствовать себя в безопасности? И сколько еще могло продолжаться бегство беженцев, пытающихся ускользнуть от русских танков? Единственной надеждой на спасение миллионов человек, казалось, была эвакуация по Балтийскому морю на кораблях ВМС и судах торгового флота. Поэтому все стремились попасть в портовые города. А там разыгрывались ужасающие сцены. Юрген Торвальд так описывает их в своей книге «Это началось на реке Вайксель»:
«За два дня до этого ураганным ветром и метелью улицы были засыпаны сугробами метровой высоты. И далеко растянувшиеся повозки, на которых постоянно прибывали все новые беженцы, были подобны горам снега, под тентом которых они укрывались. Беженцы, прибывавшие на поездах, разбредались по заснеженным улицам, чтобы в школах, бараках, портовых ангарах найти хоть какую-нибудь защиту от непогоды. Многих из них можно было видеть в очередях в специально созданных распределительных пунктах ВМС, либо у полевых кухонь, которые раздавали хлеб и суп в портовых ангарах, или прямо на свежем воздухе под дощатыми навесами.
Можно было видеть закутанных в одежду матерей с детьми, бредущих от одного дома к другому. Они шли сквозь пургу и просили хлеба или теплого молока. Можно было видеть больных детей, которых матери тащили за собой на санках в поисках врача, постели или теплого угла».
Графиня цу Ойленберг рассказала нам о том, что произошло, когда она прибыла на корабле в Пиллау из маленького портового городка Нойфарвассера, расположенного под Данцигом. Здесь на борт должны были подняться новые беженцы. «Когда мы прибыли, я посмотрела в иллюминатор и не увидела ничего, кроме плотной снежной пелены. Но когда корабль подошел ближе, я поняла, что это была огромная толпа беженцев, ожидавших своего шанса на спасение. Растянув одеяла, они устроили что-то вроде палаток, в которых провели всю ночь. Мы пристали к причалу и сбросили трап. Невозможно описать, что началось, когда беженцы начали штурмовать корабль. Я видела, как толпа растоптала детскую коляску. Один старик упал в воду. Ничего нельзя было сделать для его спасения. К тому же было настолько холодно, что он скорее всего умер в тот же миг, когда коснулся воды…»
Чем ближе подходили русские войска, тем сильнее становилось отчаяние. Советская артиллерия обстреливала порты, штурмовики сбрасывали бомбы и своим бортовым оружием пробивали, большие коридоры в рядах беженцев, стоявших у причала. Но оставшиеся в живых не двигались. Даже смерть представлялась менее значимой, чем возможность попасть на один из кораблей. Детей использовали в качестве проездных билетов. Их заносили на борт, а затем сбрасывали на причал, чтобы обеспечить таким образом другим членам семьи пропуск в безопасность. Некоторые младенцы падали в воду между кораблем и стенкой причала. На это не обращали внимания. Важно было лишь одно — уйти от русских.
30 января Гитлер в своем радиообращении признал, что «в восточной части рейха происходят ужасные вещи», тем не менее он заявил, что Германия будет в конечном итоге праздновать победу, и потребовал беспрекословного повиновения.
В тот же день его заместитель по партии Мартин Борман объяснил своей жене, что ей нужно будет делать в сложившейся ситуации. Ни она, ни дети не должны попасть в руки русских, а для окончательной победы нужно сохранять твердость духа и продолжать держаться.
Ослепленный жаждой мести, Борман был не в состоянии осознать реальное положение вещей. Но был один человек, который понимал, что происходит, — это гросс-адмирал Карл Дёниц. Еще за девять дней до 30 января он отдал кодовым словом «Ганнибал» приказ об эвакуации школы подводных сил из Готенхафена на запад.
Глава 3
После оккупации Польши в 1939 году Гдинген, или Готенхафен, как его переименовал Гитлер, играл важную роль в начатой адмиралом Редером и продолженной Дёницем подводной войне, которая должна была поставить на колени Великобританию, перерезав ее важнейшие морские коммуникации.
Защищенные воды Данцигской бухты и участок моря перед островом Борнхольм отлично подходили для подготовки экипажей подводных лодок. В первые месяцы войны экипажи, прошедшие подготовку в этом районе, получали в Киле и Гамбурге новые лодки. Затем, обогнув Северную Шотландию через Северное море, они проникали в Атлантику для участия в боях. После частичной оккупации Франции немецкие подводники по суше отправлялись в Европу, чтобы получить новые лодки в защищенных базах, расположенных в бухте Бискайского залива.
Весной 1943 года подводная война достигла своей кульминации. Однако, благодаря новым акустическим приборам и методам борьбы с субмаринами, союзникам удалось перехватить инициативу, и подводная опасность, казалось, была устранена.
Неожиданно в январе 1945 года немецкие подводные лодки вновь стали реальной угрозой. Морской историк Стефан Роскилл пишет: «Это прозвучит странно, но первые месяцы 1945 года были для британских ВМС периодом повышенной озабоченности, поскольку мы знали, что на воду спускалось подводных лодок больше, чем нам удавалось потопить. Мы ждали, когда в строй войдут значительно усовершенствованные лодки серий XXI и XXIII. Мы также знали, что наши самолеты, оборудованные радарами, стали значительно менее эффективными после изобретения немцами шноркеля» (специальное устройство с выдвигающейся трубой для работы дизелей в подводном положении. — Ю.Л.).
2
Тёте михь, зольдат — убей меня, солдат. — Ю.Л. (Солженицын А.И. Дороженька. М.: Наш дом, 1999.)
3
Как сообщил издательству наследник архива И. Г. Эренбурга, его биограф и публикатор Б. Я. Фрезинский, этих слов Эренбург никогда не произносил. Приведенных фраз НЕТ ни в одной его статье, как напечатанной в СССР, так и за границей. Призыв Эренбурга «Убей немца», обращенный к Красной армии, всегда имел точный адрес: он относился к немецким оккупантам, с оружием в руках вторгшимся на территорию СССР. Что касается боев на территории Германии, то речь всегда шла об искоренении фашизма, а не о насилии над жителями Германии. (Прим. ред.)