Пророчица

— Так тебя можно поздравить? — улыбаясь, спросил он.

— Поздравить?

Вот уж чего точно делать не стоит, так это поздравлять меня. Теперь даже летом придется носить длинные рукава, пряча под ними отпечатки собственной глупости.

— Ну, с ребенком.

— А, это… — Я отвела взгляд и опустила взгляд на скатерть. И как ему удается сохранять ее чистой и белоснежной? Чудеса! И занавески. Белый. Думай о белом, Полина, а не о забрызганном твоей кровью ритуальном камне атли.

— Рассказывай. Что стряслось?

— Мне нужно знать, где найти Первозданных, — выпалила я и замолчала. Одновременно испытала облегчение и тревогу — прятаться негде, остается уповать на удачу. Ну, и на сочувствие охотника.

Андрей молчал минуты две. Думал о чем‑то напряженно, пока я рассматривала его из‑под полуопущенных ресниц. Похоже, отнесся к моей просьбе серьезно, а это уже что‑то. Не посмеялся и не прогнал.

Посмотрел хмуро и прямо спросил:

— Что ты натворила?

— Не я. Глеб.

— Какой Глеб?

— Ну, тот, темноволосый, — объяснила я и, увидев недоумение на лице Андрея, добавила: — Которого ты привязал к стулу.

— Ага. — На лице охотника мелькнула тень узнавания. — Так что же сделал Глеб?

— Отрекся от племени.

Охотник со свистом выдохнул. Даже я испугалась немного. Встал, прошелся к плите, нанес на губку чистящее средство и начал усердно тереть варочную поверхность.

— Полина, я не уверен, что правильно понял. Твой друг отрекся от племени. Даже не буду спрашивать о причинах. А ты, по — видимому, хочешь вернуть его обратно, не так ли?

— Так, — честно ответила я.

— А что думает об этом вождь атли? Насколько я знаю, ваши законы…

— К черту вождя! — слишком горячо перебила я. — У Глеба была причина. Веская.

— Смею предположить, у всех, кто принимает такое решение, есть на то веская причина, — поучающее произнес Андрей.

— Меня хотели убить, — выдохнула я, и отвернула рукава блузы. Горло полыхнуло огнем — не думала, что будет так сложно сказать это вслух, признаться.

Охотник ополоснул руки, снова присел. Провел подушечкой большого пальца по еще розовой, бугристой поверхности шрамов, и я поспешно спрятала запястье в рукаве. Отвернулась. В глаза Андрею смотреть не могла — боялась увидеть там жалость.

— Изгнание Девяти, — прошептал он. — Ну, надо же…

— Ты знаешь о ритуале? — удивилась я.

— Слышал. Альрик… Один из Первозданных говорил о нем однажды. — Охотник глубоко вздохнул. — Кто это сделал?

— Влад, — глухим шепотом ответила я. В глазах стояли слезы, готовые вот — вот пролиться. Ненавижу плакать! Странно, но рядом с Андреем смущения почти не было. Наверное, потому что он не часть моей жизни. Встретились, разбежались — делов‑то.

Почему же первым делом я пришла к нему — незнакомцу с убийственной силой, способному порвать мою жилу? Пришла с разорванными запястьями и истерзанной душой просить за единственного, кто вступился за меня перед смертью.

— Мне жаль, Полина, — сказал Андрей. Без жалости. Честно. — Он… завершил ритуал?

— У меня не было возможности понаблюдать. Возникли кое — какие трудности — я умирала, — саркастично ответила я. — Но думаю, да. Иначе вернулся бы в племя.

— Да уж… — Андрей ошеломленно покачал головой. — Невероятно!

— Ты будто восхищаешься.

— Извини, — виновато потупился охотник. — Просто давно никто не делал такого. Не прогонял нали, имею в виду.

— И не убивал при этом пророчиц, — зло добавила я.

— Я же извинился!

— Проехали. Так ты поможешь с Первозданными?

— Я не думаю, что кто‑то из Первозданных пойдет тебе навстречу, Полина, — серьезно сказал Андрей. — Глеб сам принял решение. Я не могу просить за него, я не могу даже общаться с тобой сейчас.

— Потому что убиваешь таких, как я?

— Вот именно. Понимаешь, Первозданные сами были охотниками когда‑то. Они не будут слушать тебя. В них больше политики, чем магии, но в нашем мире каждый из них имеет вес. А еще они знают кучу древних заклинаний и умеют ими пользоваться.

— Выходит, они слушают только охотников? — догадалась я.

— Они давно не выходят в мир и все узнают через нас.

— Охотники правят миром, — пробормотала я и спрятала лицо в ладонях.

Просить Андрея заступаться за Глеба перед Первозданными я бы не посмела. Да и подозрительно это. Обязательно бросит на него тень: очень странно для охотника помогать «зверушкам». Неправильно.

— Я ничего не обещаю, но если выйдет поговорить с Альриком наедине… — Андрей нахмурился, а затем осторожно вытер несдержанную слезинку с моей щеки.

— Спасибо!

Поддавшись резко нахлынувшему порыву радости, я привстала и обняла его. Уф! Не зря ходят слухи, что любой контакт с охотниками болезненно воспринимается хищным. Во времена великой войны, когда охотники объединились против нас, много женщин погибло от изнасилования охотниками. Они оставили после себя сотни искаженных ужасом застывших восковой маской мертвых лиц.

Я поморщилась и тут же отпрянула, а Андрей виновато улыбнулся.

— Извини.

— Ты ни при чем. Я же сама.

— Я не могу обещать быстрой помощи. Да и помощи вообще, — серьезно произнес он. — Но твой рассказ у меня здесь. — Он прислонил указательный палец ко лбу.

— Это больше, чем я ждала.

Странно, что предают именно те, кому доверяешь, а враги протягивают руку помощи. Но, наверное, так и должно быть — в мире всегда действует закон равновесия. А значит, есть для чего жить.

Воровато оглядываясь, я села в полупустую маршрутку и без проблем доехала до улицы Достоевского. Нырнула в знакомый подъезд, поднялась на третий этаж.

В груди заныло. Вблизи от Глеба больше всего угнетала необходимость расставания, но дикая уверенность в успехе не позволяла раскиснуть.

Я нажала на кнопку звонка. Шаги за дверью. Щелчок. Заспанное лицо и растрепанные волосы.

— Глеб!

Я просто не выдержала. Сдалась. Нельзя соблюдать дурацкие законы, когда сам живешь по своим собственным. Плевать на суд! Когда просто хочется обнять, не до условностей.

Сначала Глеб пытался отстраниться, но я вцепилась мертвой хваткой — не отдерешь. Потому он просто втащил меня внутрь и захлопнул дверь.

Время остановилось, застыло в небольшой, но просторной прихожей. Нас окутала тишина, я только слышала мягкий звук поглаживаний — его ладонь скользила по моим волосам. Бережно, словно боясь сломать, он успокаивал меня, жалел.

Нет. Неправда. Глеб никогда меня не жалел. За это я его и любила.

— Я была у охотника, — прошептала я, наконец.

Он отодвинулся, но объятия не разжал. Покачал головой.

— Сумасшедшая!

— Есть шанс, что он сможет убедить Первозданных помочь.

— Первозданные никогда на это не пойдут. Какое им дело до обычного хищного? — Он вздохнул. — Ты сумасбродка, Полевая. И я готов тебя прибить! Ты беременна, забыла? Нужно думать не только о себе. Не приходи больше. Мне безумно приятно, но… не приходи.

Я помолчала немного, а затем кивнула.

Вечером атли единогласно признали вождем Филиппа. Нет, присягу мы не приносили, Кирилл сказал, для этого нужно время. Все же Филипп не был вождем по крови, его кен не хранил отпечаток кена прошлых вождей.

Как странно, что все придают так много значения крови. Впрочем, мне тоже пора начать.

Но я все еще не понимала, как можно бросить племя, уйти. По доброй воле. Ради каких‑то там мифических свершений. Даже я не могу уйти. Хотелось сначала, до боли в груди — бросить этот дом, принадлежащий ненавистному человеку, убежать, спрятаться и забыть. Но атли уже настолько вросли в меня, что я не представляла ни дня без племени. Наверное, связь кена так влиет… Ведь, по сути, из родных у меня в атли только сестра, и та не на моей стороне.

— Все наладится, — ласково сказал Кирилл и погладил по плечу, и я вынырнула из невеселых размышлений. — Пройдет время.

— Надеюсь, он никогда не вернется! — с чувством сказала я, развернулась и пошла к себе.