Пророчица

— Устала… — выдохнула я и отвернулась. — Просто хочу спокойно жить.

Теплая ладонь легла мне на спину, осторожно погладила.

— Извини. Я был неправ.

Я замотала головой, судорожно стирая обжигающие слезы.

— Нет, ты прав. Во всем прав.

— Ты очень — очень нравишься мне, Полина. — Глеб развернул меня к себе, бережно вытер остатки слез. — Знаешь, когда в последний раз я говорил подобное девушке?

Я покачала головой, и он улыбнулся.

— Я и сам не помню. — Помолчал немного, глядя на огонь. — Я не умею показывать, что чувствую, но могу сказать… — Синие глаза посмотрели с надеждой, даже с мольбой. — Я очень хочу, чтобы ты обманула меня сегодня. На одну ночь.

Во мне что‑то надломилось и разлилось жаром в грудной клетке. Не соображая, что творю, я подняла руку и погладила его по щеке. Неважно, что там, за этими стенами. Завтра буду думать, впрочем, как всегда. Но в тот момент я даже не сомневалась в том, что делаю.

Наверное, нам всем иногда хочется быть обманутыми.

Глава 19. Охота

Угли в камине погасли, но от него еще исходило приятное тепло — отголоски вчерашнего жара. Я села, кутаясь в неизвестно откуда взявшееся верблюжье одеяло. Огляделась. Глеб куда‑то подевался, и в душе зародилось неприятное чувство. Вчерашний обман уже не выглядел очаровательно, с утра он определенно нуждался в обосновании, разговорах по душам и жирной точке. Нельзя строить отношения на ненависти и сочувствии.

Я подумала, как стану смотреть Глебу в глаза, когда скажу это, и вздрогнула. Кожа покрылась мурашками, и я, наконец, поняла, что дом понемногу остывает, отдавая тепло, впадая в спячку. Мы уедем, а уютное жилище останется без присмотра. Как жаль, что нельзя забрать с собой дом!

Я встала, наспех оделась и выглянула в окно. Глеб стоял на террасе, по пояс раздетый, и курил.

Я схватила одеяло — то самое, в которое минуту назад куталась — и вышла на улицу.

— С ума сошел, разгуливать голышом по такой погоде!

— Мы оба вчера немного съехали с катушек.

Я застыла на пороге, не ожидая такой внезапной прямоты, но Глеб улыбнулся, взял одеяло, накинул на плечи.

— Не бери в голову, Полевая. Надо жить дальше. Что бы ни произошло.

Он посмотрел вперед — туда, где над крышами домов занимался рассвет, меняя цвета, наполняя мир теплотой, смывая потери, побуждая забыть. Мне и самой хотелось забыть, стереть все и жить. Как мы жили вчера — мгновением, вспышкой, неслучайной случайностью.

— Похороны сегодня в двенадцать, — сказал Глеб, и я очнулась.

На небольшом кладбище почти не было людей. Только мы и тихо перешептывающиеся соседки Ольги. Солнце стыдливо спряталось, небо затянули тучи, и пошел снег — тяжелый, липкий. Он оседал на наших рукавах и таял, оставляя на одежде обманчивое подобие росы.

Глеб побледнел, и я всю церемонию держала его за руку. Неважно, что было вчера, что будет завтра, сегодня я останусь рядом. В самом конце, когда замолчавшие, наконец, соседки возлагали цветы на небольшой бугорок, он обнял меня, и я все боялась, что когда он отстранится, увидеть на скорбящем слезы. Слез не было — возможно, он и вовсе разучился плакать.

Назад мы ехали в полном молчании, но перед входом в дом Глеб остановился, посмотрел и серьезно сказал:

— За то, что была со мной, спасибо. А случившееся ночью — забудь. У тебя своя голова на плечах, и шишки на ней набивать тебе. И да… — Он отвернулся, помолчал немного. — Для дружбы иногда нужно совсем немного.

И вошел в дом.

Я глубоко вздохнула, стараясь прогнать тяжесть, осевшую где‑то в легких. Облокотилась на перила, закрыла лицо ладонями. Прошлая ночь казалась нереальной и далекой, виделась больше сном, чем явью, придуманной картинкой. Странно, но сожаления не было. Скорее грусть из‑за того, что все у нас так вышло. Может, нужно дать нам шанс? Хотя я четко понимала, если обижу его — потеряю. Терять Глеба не хотелось.

В гостиной никого не было. Вообще, казалось, что дом вымер. Глеб, наверняка, отсыпается наверху, а у остальных, скорее всего, планы на вечер воскресенья. По позвонку пробежал неприятный холодок — вспомнились слова Влада об охоте. Непонятные и пугающие.

Неужели я, и правда, сегодня увижу ясновидца? Настоящего, как в легенде. Почему‑то мысль об этом не принесла удовлетворения — хотя и было любопытно, внутри разрасталась тревога. Что‑то подсказывало: слово «охота» не означает, что мы будем брать у него интервью.

Впрочем, Влада я тоже не видела, так что немного успокоилась. Может, он и забыл вовсе.

После душа почувствовала себя лучше. Переоделась, пообедала, убралась немного. Позволила себе расслабиться, прибавить звук в плейере и хаотично двигаться по комнате, стараясь попасть в такт мелодии. Закрыла глаза, выбросила все из головы, подчиняясь ритму придуманного танца, пока, наконец, меня не вырвали из построенного мной спокойствия прикосновением к плечу.

Я вздрогнула, повернулась — на меня в упор смотрел Влад и улыбался.

Черт, ну, что за напасть, а? И почему я дверь не закрыла, дуреха? Я буквально чувствовала, как лицо заливается краской смущения. Наверное, я выглядела жутко комично со своими этими танцами с бубном. Вытащив наушники, посмотрела на Влада с укором.

— У тебя есть потенциал танцовщицы, — иронично заметил он. Еще и издевается!

— Вообще‑то стучаться надо! — осадила я его, но он, похоже, не смутился ни капли.

— Вообще‑то я стучал, но эти штуки, — он взял одну таблетку наушников, — наверное, мешали тебе услышать.

Крыть было нечем, потому я промолчала. Влад резко посерьезнел, отметая прочь мое позорное выступление, и спросил:

— Как Глеб?

Говорить с ним о Глебе не хотелось ввиду того, что произошло накануне ночью. Я вообще с трудом представляла, как Влад отреагирует, если узнает. По сути, мы друг другу никто, но его эти постоянные ревнивые взгляды, а еще намеки… Нет, не хочу об этом думать! Зарекалась ведь, а все туда же.

— Нормально, — ответила я, но тут же спохватилась: — Насколько вообще может нормально себя чувствовать тот, кто потерял маму.

— Тебе понравилось в Ельце?

Взгляд пытливый и внимательный, словно Влад пытался выловить в мимике скрытую правду. Я приказала себе успокоиться. Во — первых, это не его дело. Во — вторых, страхи — обычное самовнушение, а интересуется он, скорее всего, просто чтобы поддержать разговор.

Я кивнула.

— У Ольги красивый дом. Большой и уютный.

Мне показалось, он хотел еще что‑то сказать, но одумался. Кивнул.

— Хорошо. Ты готова?

Ах, да, охота… В желудке предательски заныло, конечности обдало холодом.

— А надо было готовиться?

Влад улыбнулся.

— Бери куртку.

В парке — том самом, через который я ходила с работы на остановку — было безлюдно. Конечно, кому еще в голову придет шастать по такой холодине и искать тут романтики? Не лето, все‑таки.

Влад целенаправленно шел вглубь, туда, где оканчивалась аллея и начинались заросли кустарника. Я едва поспевала за его размашистым шагом, стараясь не поскользнуться и не шлепнуться в грязный снег. Он будто и не замечал, словно его манило что‑то в темных закоулках парка, в одной из заплетенных диким виноградом беседок, что в объятиях зимы потеряли летнее очарование.

Когда мы почти подошли, Влад резко развернулся и приставил указательный палец к губам. Я кивнула, все еще не понимая, к чему вся эта таинственность, а потом услышала голоса. Говорили, вернее, шептались двое — парень и девушка. В одной из беседок, скрытые темнотой и пустынностью парка.

— Ты уверен? — В голосе девушки явно доминировал испуг.

— Абсолютно. И я ушел, представляешь!

— Лёня, мне кажется, нам лучше пока не выходить в город. Ты говорил с Алексеем Степановичем об этом? Что он сказал?

— Да брось, Танька! — немного резко ответил этот самый Лёня. — Он слабенький, наверное, был. Уже два дня прошло, а не выследил.

От их перепалки отвлекло прикосновение — Влад нашел мою руку и переплел наши пальцы. Такой интимный жест, что я невольно вздрогнула, но возразить не успела — через секунду он уже тянул меня туда, внутрь беседки, к этим двоим.