Страница 73 из 98
— А чем это грозит нам? — Не отставал Константин.
— По редким намекам в старинных летописях можно догадаться, что одно из пришествий антихриста приходилось на первое тысячелетие от Рождества Христова, год шестьсот шестьдесят шестой. Косвенным подтверждением этого служит и отсутствие какой‑либо достоверной информации о том периоде истории. Европа и весь мир как бы провалился в небытие, все было порушено, уничтожено. Не зря церковники в более поздние времена, особенно в средние века жгли целые библиотеки, где был бы обнаружен хоть какой‑нибудь намек о событиях тех лет. Они постарались уничтожить любые упоминания о дьяволе и его царствии.
— Может быть они были правы, что так делали, но причем здесь наше время? В ближайшие годы у нас не предвидится ни одного года с тремя шестерками.
— Вы так думаете? — Герман Хара взял лежащую на столе салфетку и вынул из нагрудного кармана ручку. — Напишем число тысяча девятьсот девяносто девять, а затем перевернем его. Ну‑ка, что здесь написано?
— Три шестерки и единица.
— В черной магии не имеет значения, как написан какой‑либо знак — слева направо или вверх тормашками. Важно его начертание. Вот так‑то, — тяжело вздохнул Герман Хара. — Вот такие, понимаешь, пироги.
— О, Боже! — Всплеснула руками внимательно слушавшая их разговор поэтесса. — Неужели ты думаешь, что это может повториться?
— А как же тогда человечество пережило девятьсот девяносто девятый и тысяча шестьсот шестьдесят шестой года? — Усмехнувшись, спросил Григорьев.
— Он пытался придти и тогда, но это были годы расцвета христианства, время охоты за ведьмами и прочими отродьями сатаны. Это и спасло, точнее — отодвинуло пришествие на Землю дьявола. В тех же откровениях Иоанна прямо написано: “И увидел я Ангела, сходящего с небес, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змея древнего, который и есть диавол и сатана и сковал на тысячу лет.” Ангел сковал его в девятьсот девяносто девятом году, не дав развернуться. Сейчас же, когда вера людей в Бога утратила прежнюю силу, вся планета погрязла в разврате, да при таком обилии ядерного оружия, катастрофа просто неизбежна. Так вот, тысячелетие плена заканчивается и дьявол должен скоро выйти на свободу. Но сам он не сможет освободиться, ему для этого нужны добровольные помощники. Этот рассказ как раз про одного из них.
— Неужели ничего нельзя сделать? — поинтересовалась женщина.
— Почему? Можно. Надо принять мусульманство и перейти на календарь лунной хиджры. Он на шестьсот двадцать один год отстает от григорианского летоисчисления и у нас будет в запасе уйма времени для того, что бы что‑нибудь придумать.
— Фу, бяка! — Поэтесса игриво ударила Германа по руке. — Так ты шутишь! А я думала, что ты все это всерьез говоришь.
— Кто знает, может, и всерьез. Поживем — увидим.
— А как же, насчет вашего рассказа? Помните, вы там описываете героя с пистолетом, раскатывающего на автобусе “шестьсот шестьдесят шестого” маршрута? Он тоже из раздела вашего черного юмора или за ним стоит что‑то серьезное? Или вы услышали эту историю от кого‑нибудь? — спросил Григорьев.
— Нет, все намного прозаичней. Пьяный был, возвращался из гостей, сел ночью не на тот автобус, а он завез меня в какую‑то тьму–таракань. Я вылез, взглянул на номер маршрута и у меня волосы на голове дыбом встали. На табличке были нарисованы три шестерки. Сами понимаете, что с перепоя можно себе вообразить. Я и не знал, что в Москве такой автобусный маршрут существует. Прямо на остановке я и набросал план рассказа. Дома записал его, отправил в какую‑то редакцию и на два года о нем забыл, пока не попросили приехать за гонораром. Странно, что вы именно об этом рассказе вспомнили. У меня, кроме него, еще целая куча страшилок написана. А вы, случаем, не издатель?
— Нет, — отрицательно покрутил головой Григорьев, — но я бы на месте редакторов не очень спешил публиковать подобные ужастики. Как сказал бы один мой знакомый, что у народа и без них “крыша едет”. — Он встал и направился к выходу из кафе.
— Странный у тебя приятель, — сказал Сергею автор страшилок.
— Расстроился. Константин рассчитывал, что ты все это с натуры срисовал. Хотел тебя получше порасспросить, куда твой главный герой пистолет кинул, а то он никак со своей тещей разобраться не может. Решил крайнее средство испробовать.
— Бедненький, неужели он считал, что все это правда? — Искренне удивилась женщина. — Неужели он ни одной статьи не читал о роли авторской фантазии в литературном творчестве?
— Но вы же сами чуть не поверили в то, что нас ожидает в конце тысячелетия страшный суд.
— Мне было интересно подыграть Герману и, хотя бы на мгновение, представить, что все это может произойти наяву. Жизнь такая скучная, а это немного будоражит кровь.
— Смотрите, ребята, не доиграйтесь. — Николаев тоже встал из‑за стола. — Иногда очень важно остановиться и не перейти некую грань.
— А, — махнула рукой женщина, — вы такой же скучный, как ваш приятель.
***
Николаев нашел Григорьева возле стоянки, где они договорились встретиться с водителем. Машины еще не было видно, Константин же стоял возле дерева и блевал.
— Чего это ты нашим литераторам творческую атмосферу портишь? — не преминул съязвить Сергей.
— Ну и дела, — сказал Константин вытираясь носовым платком, — напоили меня, а теперь еще какие‑то претензии предъявляют. Зря только съездил и деньги потратил.
— Как ты на работу в таком виде заявишься?
— Выпью парочку таблеток аспирина, отосплюсь на диванчике в кабинете до полуночи, а там после двенадцати выходит на работу наш мясник. Надо быть в полной боевой готовности.
— Так ты, наконец, поверил в версию Федоровой?
— Отстань от меня. Я никому и никогда не верил.
— Это уж точно. Но в любом случае, ты сейчас проверяешь все, что связано с числом шестьсот шестьдесят шесть. Кстати, ты записную книжку Федоровой не брал? А то она думает, что это моя работа.
— Что ты меня загружаешь? Откуда я могу знать где какая‑то записная книжка, раз даже хозяйка считает, что это ты стянул.
— А по морде?
— Я при исполнении.
— А я вижу, что ты одет по гражданке и пьян.
— Это еще доказать надо.
— Об этом я и говорю, — усмехнулся Николаев.
— Ну, зараза. Попадись ты мне только в лапы.
— Я законопослушный гражданин.
— А мне все равно кто, хоть столб. Дайте мне паспорт и я любого под “вышку” подведу. Особенно, такого законопослушного, как ты. Понял?
— Это уж точно. Ладно, мир, — Николаев протянул руку Григорьеву, и тот хлопнул по его ладони своей. — Правильно в народе говорят, что лучше иметь хорошего врага, чем плохого друга.
Не известно, до чего бы они еще договорились, возможно, до очередной ссоры, если бы в этот момент к ним не подъехала прокурорская “Волга”.
***
— Смотри, эта стерва чего‑то не поняла и опять заявилась.
Одна из стоявших возле ресторана проституток отделилась от группы своих товарок, подошла к Марине и, не скрывая ехидных ноток в своем голосе, поинтересовалась:
— Ну, подружка, как дела? Смотрю — принарядилась. Под столичную канаешь? Всех клиентов у нас отбить хочешь?
— На ваш век хватит, — усмехнулась Марина и отвернулась.
Проститутка не успела даже съязвить что‑нибудь в ответ, как рядом с ней, откуда ни возьмись, возник накачанный “сутер”. Он схватил Федорову за рукав куртки и, брызжа слюной, зашипел ей на ухо:
— Что я тебе в прошлый раз сказал? Чтобы ты здесь больше не появлялась. Не поняла? Сейчас…
Кто‑то наконечником трости дотронулся до плеча "качка". Парень резко обернулся.
Перед ним, в окружении нескольких телохранителей, стоял господин Марков и высокий, выше самого рослого охранника, пластичный молодой мужчина. Он держал "главного сутенера города" под руку. Марков был в элегантном светлом костюме и крутил в руке тонкую белую трость. Ручку ее украшал массивный костяной наконечник с изображением свернутого клубочком китайского дракона. Марков никогда не скрывал своей любви к всевозможным восточным редкостям. Более того, он всех уверял, что именно Восток научил прагматичных европейцев искусству настоящей тонкой любви. Естественно, он имел в виду лишь ту ее часть, к которой сам был не равнодушен.