Число зверя (сборник)

— Да, — согласился Андрей Васильевич. — Меня вот еще что поражает — как это они ухитряются, со всеми их деньгами и возможностями, допускать такие идиотские промахи? То их лучшие друзья иранцы за порог вышвыривают, то они от вьетнамцев по зубам получают. Да мало ли еще таких примеров? Сейчас вот тоже — чего им приспичило Саддама добивать? Из Кувейта его заставили уйти, и слава Богу.

— Чего приспичило? — переспросил Анвар. — Я, знаешь ли, недавно ходил на международный семинар по безопасности в Индийском океане, слушал выступление господина адмирала Каца, командующего Центральным командованием США. Долго-долго адмирал распинался о защите американским флотом либеральных режимов в регионе, о защите прав человека и вообще — городил такой вздор, что его самого под конец, кажется, тошнить стало. Тут его кто-то из публики и спросил: «А что все-таки заставляет вас держать столько лет боевые корабли в Персидском заливе?» Господин Кац, человек военный, и ответил, не долго думая: «Ойл!» — нефть то есть. Вот и весь сказ — «ойл!». А трогательная забота американцев о всяких там правах человека — в это только наши дефективные политологи верят или прикидываются, что верят, — за приличную мзду от американцев, понятное дело. Хороша забота — взяли да и запустили «Томагавком» по бомбоубежищу в Багдаде, где тысячи мирных людей прятались. Американцы хоть и любят другим, нам в особенности, мораль читать, сами аморальны до мозга костей. Сила и личная выгода — вот и все их настоящие принципы. А поскольку психология у них носорожья, то собственный горький опыт их ничему не учит, и на эти самые грабли, о которых мы тут с тобой беседовали, они еще где-нибудь крепко наступят, вот увидишь.

— Что-то ты на них сегодня распыхтелся, Анвар, — отметил Андрей Васильевич. — Ты все же не совсем прав. Пленных-то, к примеру, они нам сейчас разыскивать помогают.

— Вот именно, сейчас, — сказал сердито Анвар. — А раньше, между прочим, всех их уговаривали ехать на Запад и многих действительно туда вывезли, да еще и подбивали всякие гадости о своей стране заявлять. Теперь — другое дело, у нас с ними дружба, так сказать, и пленные им больше не нужны. Вот они и демонстрируют снисходительность к поверженному противнику, то есть к нам. Ладно, пес с ними! Ты вот что, Андрей, не говори больше никому о своей поездке в Равалпинди, а то Жора Галкин с перепугу нам всякий выезд в город закроет. Договорились? Вот и хорошо!

Сидя в фойе гостиницы в ожидании человека из ЦРУ, который должен был приехать за ним, Манзур листал купленную только что газету «Московские новости» на английском. «Ага, это должно быть любопытно», — подумал Манзур, наткнувшись на статью о том, как ОГПУ ликвидировало в 1930 году генерала Кутепова, и углубился в чтение.

«Однако!» — удивился Манзур, прочитав, что агент ОГПУ для проведения операции стянул в Париж завербованных ранее в Пакистане боевиков из бывших белогвардейцев. «Пакистан-то ведь только в 1947 году был создан. Да, похоже, что их журналистская братия ничем не лучше, чем наша. Тот же уровень. Впрочем, это неважно. Плохо то, что теперь, из-за наших афганских дел, каждый их борзописец будет на нас все мыслимые грехи сваливать, как, впрочем, и его американские собратья, которые любой промах в Афганистане на нас валят, а все достижения только ЦРУ приписывают».

Манзур с легкой усмешкой вспомнил о только что завершившейся встрече с конгрессменом Коллинзом. Коллинз — багроволицый, седовласый старик, как всегда, был энергичен и не в меру бодр. Обрадовавшись приезду Манзура в Вашингтон, он ударился в воспоминания о своей поездке в Афганистан в 1985 году, которую заслужил как упорный сторонник моджахедов и яростный противник Советов. «Эти выродки нам еще за все заплатят!» — приговаривал сенатор каждый раз, стоило только зайти разговору о русских.

Манзур, сам организовавший сенатору эту памятную поездку, слушал старика, едва удерживаясь от смеха. Конгрессмен побывал тогда в тренировочном лагере в пяти километрах от пакистанской границы — пускать его дальше запретил лично Зия-уль-Хак — и уж отвел там свою душу. Прибыв в лагерь, Коллинз первым делом попросил пострелять из захваченного советского танка, а когда ему отказали — пушка-де не очень надежная, ваше превосходительство! — тут же влез вместе с толпой довольно улыбающихся моджахедов на советский же бронетранспортер, где и был запечатлен местным фотографом. Покончив с БТР, грузноватый сенатор, весь обвешанный пулеметными лентами, взгромоздился на крякнувшую от тяжести маленькую белую лошадку и всласть погарцевал по лагерю. Хозяева решили удовлетворить и последнюю, самую настойчивую просьбу законодателя — сбить в его присутствии зенитной ракетой хоть какой-нибудь советский самолет или вертолет — однако, как назло, в тот день ни один из них не появился даже в отдалении.

Слегка огорченный сенатор вернулся в американское посольство в Исламабаде, где ему окончательно испортили настроение. Какой-то «проклятый сукин сын», как выразился господин сенатор, в гневе метавшийся по второму этажу посольства, сделал ему обратный билет в Вашингтон через Москву. «Это же надо! А такси на Лубянку вы мне случайно не заказали?!» — орал он, тряся своим авиабилетом перед лицом сконфуженного политического советника. Сенатор наотрез отказался лететь этим рейсом, а советник, передав полученный им от старика нагоняй своим подчиненным приблизительно в тех же выражениях, лично помчался в город менять билет.

Манзур закрыл «Москоу ньюс», брезгливо кинул ее на столик и с нелегким чувством, которое посещало его каждый раз перед общением с американцами, задумался о предстоящей беседе со своим старым знакомым по афганским делам Джоном. Это чувство впервые возникло у Манзура еще несколько лет назад, когда ему, только что назначенному директором афганского бюро разведки, пришлось начать работать с американцами, снабжая моджахедов оружием. Манзур, бывший прежде весьма высокого мнения о ЦРУ, поразился тогда дремучему невежеству большинства американских специалистов в вопросах тактики и их полному нежеланию учитывать условия, в которых приходилось вести афганскую войну. Позже к этому прибавилось смутное, но устойчивое подозрение, что некоторые из американских коллег к тому же не всегда чисты на руку.

Рядом с Манзуром по фойе проколыхался тучный араб с увесистым пузом. «Совсем как тот „Эрликон“!» — решил Манзур. Да, сколько же было возни с этими зенитными установками, которые так упорно навязывали американцы. Тяжелые — по пятьсот килограммов каждая, громоздкие и совершенно неподъемные по афганскому бездорожью. Никуда они не годились, однако американские военные спецы, которым словно доллары глаза застили, вместе с представителем фирмы-производителя жали, жали и добились-таки своего. Ну и что толку? Так эти «Эрликоны» и простояли всю войну в нескольких лагерях вдоль границы с Пакистаном, не дав, кажется, ни одной очереди по боевой цели. Такая же история произошла и с английскими зенитными ракетами «Блоупайп», которые закупило ЦРУ, не спросив мнения своих пакистанских коллег. На испытательных стрельбах в Пакистане инструктор с большим трудом исхитрился поразить лишь несколько тепловых шашек, медленно спускавшихся на парашютах. Как же пользоваться ими в скоротечных боевых условиях? — интересовался Манзур у американцев. Ответив что-то невразумительное, те еще плотнее насели на самого президента и убедили его согласиться. Итог — ни одной воздушной цели эти «Блоупайп» так и не сбили, зато попали в руки советских, которые подняли страшный шум о вмешательстве Запада в Афганистане.

Американцы и ухом не повели, а почти сразу после этого провернули еще одно хорошенькое дельце — взяли да и купили у местного прохвоста-бизнесмена тридцать миллионов винтовочных патронов, изготовленных в Пакистане, — по пятьдесят центов за штучку, загрузили ими корабль в Карачи, подержали его для вида несколько дней в море, а затем вернули обратно в порт. Тридцать миллионов по пятьдесят центов — это же пятнадцать миллионов долларов! Видать, всем хватило, а вот пакистанскую маркировку с этих патронов пришлось потом три года выводить.