Страница 120 из 125
Оживленное шушуканье разом стихло, когда в десять минут девятого, перед самым выходом дирижера, в концертном зале появилась Сузанна Вардайнер. В изысканно простом вечернем платье от Бальмена, не спеша, с высоко поднятой головой она шла по центральному проходу к своему месту в первом ряду. По правую руку, деликатно отставая на полшага, с ней шел Ойген Клостерс, по левую — Анатоль Шмельц, оба в классических черных смокингах.
«В зале в это время воцарилась мертвая тишина, — писали потом в дамском журнале «Мириам». — Все умолкли, казалось, даже оркестр прекратил настраивать инструменты. Немой ужас и восхищение сопровождали ее».
Аргус, автор светской хроники в «Мюнхенских вечерних вестях», утверждал: «Настоящей звездой этого вечера была Сузанна Вардайнер».
* * *
Визит Циммермана и Келлера в камеру Карла Гольднера в следственном изоляторе:
Гольднер: Чему обязан такой честью? Если вы пришли меня жалеть, то ошиблись адресом. Потому что я прекрасно себя чувствую и жалею только, что не арестован по–настоящему. Вот была бы перспектива отдохнуть в этой блаженной тишине подольше! К сожалению, удастся задержаться здесь лишь на двадцать четыре часа, раз я по закону задержан лишь «для предварительного допроса».
Циммерман: Все равно у вас достаточно времени, чтобы ответить мне на один вопрос…
Гольднер: Что еще вы хотите знать? Разве ассистент фон Гота недостаточно подробно информировал вас о наших беседах?
Циммерман: Я бы рад был слышать все, что вам известно об отношениях между Хесслером и Шмельцем. И со всеми подробностями и нюансами.
Гольднер: Да, надо было думать… Почему же вы, простите, меня раньше не спрашивали?
Циммерман: Зато у вас есть возможность выговориться сейчас, Гольднер. Будьте так добры, расскажите нам все, что знаете. Время не терпит.
Гольднер: Шмельц и Хесслер — уникальная пара. Понимают друг друга без слов. Хесслер в этой паре играет роль преданного и покорного слуги, в полном смысле слова готов влезть хозяину в задницу. На первый взгляд, все это из благодарности. Но неясно, за что, собственно, он Шмельцу признателен. Разгадал это Хорстман. Ему удалось разговорить Хесслера и вытянуть из того все…
Циммерман: Это правда? Хорстману удалось выпытать у Хесслера что–то насчет их со Шмельцем делишек?
Гольднер: Да, он это смог. И, насколько знаю, только недавно. Хорстман при желании был способен на все. Человек с такими талантами, как Хайнц, рождается раз в сто лет. Для него–то Хесслер был второразрядным жуликом, и он расколол его одной левой.
Циммерман: А если Хесслер понял, что попался на крючок?
Гольднер: Да, но было уже поздно. Когда Хесслер понял, что из него Хорстман вытащил все, что хотел, он от злости чуть не разревелся. Боже, как я был рад, когда этого поганого Хансика хоть раз поставили раком!
* * *
Визит доктора юриспруденции Мессера в камеру Петера Вардайнера в следственном изоляторе, время — то же:
Мессер: Позвольте представиться. Я доктор юриспруденции Мессер и прибыл по поручению герра Бургхаузена. Разрешение на посещение получено от прокурора Штайнера.
Вардайнер: Наконец–то! Давно уже пора принять меры против этого свинства. Что вы предлагаете, доктор?
Мессер: Герр Вардайнер, все, что можно и что нужно сделать, я уже обсудил с директором Бургхаузеном.
Вардайнер: Ну ладно–ладно, и что вы придумали?
Мессер: Все очень просто. Вы сделаете заявление, что предъявленное вам обвинение в совращении несовершеннолетней и зависимой от вас особы обоснованно, но вы совершили это без злого умысла и не понимая, что преступили закон. Как только вы подпишете это заявление, вас тут же освободят.
Вардайнер: Что за бардак! Вы мне советуете добровольно вскочить в ту кучу дерьма, которую противники навалили передо мной!
Мессер: Нужно принимать ситуацию такой, какая она есть. Только так можно устроить все по–тихому. Вы окажетесь на свободе, сможете — и я вам это очень рекомендую — уехать с супругой в длительный отпуск. К примеру, на Сицилию, говорят, там зимой особенно хорошо.
Вардайнер: Вы собираетесь меня уничтожить? Заткнуть рот, вырвать из рук перо? И в этом заговоре Бургхаузен, который только ждал удобного случая, чтобы от меня избавиться? Небось уже нашли мне преемника, который только и ждет, когда сможет усесться за мой стол и пустить все по старой колее…
Мессер: Господи, что с вами, герр Вардайнер? Вызвать врача? Вы ужасно выглядите! Почему вы мне не отвечаете? Прошу вас, не волнуйтесь и не двигайтесь!
* * *
Все еще был понедельник, 20.55. Комиссар Циммерман, сопровождаемый Келлером, вернулся к своему служебному автомобилю и вызвал по радио управление. Ответил Фельдер.
— Есть новости? — спросил Циммерман.
— Похоже, Фриш–Галатис нашел важные следы, — радостно сообщил Фельдер. — Они с Вайнгартнером работают в лаборатории земельного управления.
— Отлично, — протянул Циммерман. Он был доволен, поскольку техническое оснащение баварского земельного управления было лучшим в ФРГ, а может быть, и во всей Европе.
— А что еще?
— Вайнгартнер проинформировал капитана Крамер–Марайна. Теперь тот требует от нас, чтобы в его распоряжение предоставили Хесслера с его машиной. Хочет провести новый допрос и новый осмотр. Я обещал ему это при условии, что вы не будете возражать, на завтра. Если, конечно, не произойдет ничего неожиданного.
Циммерман усмехнулся прислушивающемуся Келлеру. Оба многоопытных криминалиста, по крайней мере в эту минуту, могли быть довольны собой и своей работой.
Комиссар продолжал:
— Пусть фон Гота разыщет доктора Шмельца и попросит его приехать в полицай–президиум. Разумеется, пусть сопровождает его и проведет парадным входом. Но ничего конкретного пусть не говорит. Тем более о смерти его сына — это я возьму на себя. А Ляйтнер привезет к нам Хесслера с его автомобилем. Через черный вход.
— Понял, — подтвердил Фельдер.
Но у Циммермана были еще распоряжения.
— Когда появится фон Гота, пусть сменит вас. Вы тем временем подготовите что–то вроде торжественного финала, со всем, что полагается. Ни о чем и ни о ком не забудьте. Нойемюлештрассе, в двадцать три пятнадцать. Ясно?
— Ясно! — снова подтвердил Фельдер. Циммерман, склонившись к Келлеру, негромко спросил:
— Как думаете, получится?
— Почему ты у меня спрашиваешь? Я всего лишь старик! Циммерман хохотнул.
— Вы же не захотите, чтобы я отвез вас домой?
— Полагаю, будет лучше, если дома появишься ты, — посоветовал Келлер. — Жена тебя наверняка ждет.
— Она ждет меня все годы, что мы женаты.
У Циммермана вдруг резче обозначились все морщины на лице.
— И несчастье, постигшее нашего сына, проверит, что осталось от наших чувств.
— Веришь, я в такие моменты начинаю понимать, — заметил Келлер, — почему меня всегда считали хорошим криминалистом.
— Вы стали им, потому что были один на свете, только со своим псом, и не должны были делить время и силы между работой и семьей, — ответил Циммерман.
Келлер, соглашаясь, кивнул.
— Служба была единственным смыслом моей жизни и заменяла мне семью. И благодаря этому в ближайшие часы я сумею раскрыть тайну странной связи между Шмельцем и Хесслером. Определить, кто из них ^— злой дух, а кто — жертва. Надеюсь, мне удастся рассечь связующие их путы, как отрезают пуповину!
— Хорошо бы! — заметил комиссар. — А уж поодиночке я с ними справлюсь.
* * *
В перерыве концерта зрители повалили в фойе и к буфетам.
— Блестяще! — изрекал музыкальный критик Фюрст перед кучкой любопытных слушателей. — Только холодновато.
Клостерс пригласил Сузанну, разумеется, вместе со Шмельцем, на бокал шампанского. Им пришлось пробиваться сквозь толпу людей, жавшихся к ним, чтобы взглянуть на Сузанну, и тут же шарахавшихся в сторону. Шмельцу было не по себе. Озабоченно озираясь, он украдкой поглядывал туда, где стояли супруги премьер–министра, бургомистра и министра культуры. Но те делали вид, что его не замечают. Шмельцу стало казаться, что он тонет, задыхается, что люди начинают шарахаться и от него.