Смерть Билингвы

— Заткнись! — заорал Моктар, схватив его за шею. — Заткнись! Это моя сестра, понял? Тронешь ее — убью! Взглянешь — убью! Даже если только подумаешь к ней притронуться, я все узнаю и убью тебя!

Дирк весь съежился, бросая отчаянные взгляды в мою сторону. Я покачал головой, всем своим видом показывая, что ничем не могу помочь.

— Вы сломали мне жизнь, — сказала Сюзи, обращаясь к брату и ко мне, — Вы убили моего мужа, потому что он вас не устраивал. Вы оставили меня одну с этой мерзкой старой каргой, которая, стоит тебе отвернуться, тут же прикарманивает твои денежки. Вы мне отвратительны. Вы только и думаете, что про эту чертову войну да про свою поганую историю с Каролиной. Так вот, я приехала, чтобы испортить вам жизнь, как вы испортили мою. Я всем расскажу, зачем вы сюда явились. Я всем скажу, что вы хотите убить Каролину Лемонсид. ОНИ ХОТЯТ УБИТЬ ЛЕМОНСИД! ОНИ ХОТЯТ УБИТЬ ЛЕМОНСИД! — стала кричать Сюзи, а ее брат в ответ орал:

— ЗАМОЛЧИ СЕЙЧАС ЖЕ! ЗАМОЛЧИ!

На весь этот шум вокруг нас собралась небольшая толпа зевак. Я положил Моктару руку на плечо, чтобы он успокоился. Почувствовав прикосновение, он перестал кричать и посмотрел на меня. Сюзи тоже замолчала. У нее потекла тушь, на красных щеках появились черные разводы.

— Ты несешь бог знает что. Ты с ума сошла. Тебе никто не поверит. У тебя не все дома. Можешь говорить все, что угодно, тебе никто не поверит. Мне здесь все верят, а кто станет слушать какую-то несчастную… шлюху, — сказал Моктар. На последнем слове голос его дрогнул. Сюзи немного подумала, а потом заявила:

— Ничего, я, по крайней мере, попытаюсь. А потом, я же твоя сестра. Что чувствует военный, когда его сестра-шлюха спит со всем полком? Тебе будет казаться, что все мужчины, которые будут меня трахать, трахают и тебя тоже, разве не так? Когда все тут меня поимеют, что тогда станет с твоим авторитетом? — Сюзи издала несколько резких звуков, которые должны были изображать смех, а потом, как будто одумавшись, разрыдалась.

— Скоты, какие же вы всё скоты, — сказала она, расталкивая зевак, собравшихся вокруг нас, и направилась к автобусу.

— Подожди, — попросил Моктар, — не делай этого. Пожалуйста.

Не оборачиваясь, его сестра пожала плечами.

Я довел Моктара до нашего номера. Под конец он совсем обессилел, словно древний старик. Он что-то бормотал по-словенски. Я ничего не понимал, но в его словах было нечто одновременно печальное и угрожающее. В конце концов, он уселся на кровать и закрыл лицо своими огромными обезьяньими руками, заглушая подступившие к горлу всхлипывания и словенские слова. Я стоял перед ним, не зная, что делать, а он неподвижно лежал на кровати, закрыв лицо руками. Я положил ему руку на плечо.

— Ничего страшного, ничего страшного, — повторял я, как дурак.

Моктар поднял голову и посмотрел на меня. Он был весь красный, как рак. Глаза у него расширились и стали напоминать генетически модифицированные китайские ягоды.

— Как ты можешь говорить «ничего страшного»? Да как у тебя язык повернулся? Ты что, не понимаешь, что это все из-за твоих кретинских штучек, из-за того, что ты, как идиот, не способен довести дело до конца, не можешь взять себя в руки, принять решение? Как ты можешь говорить «ничего страшного»? Неужели ты не понимаешь, что мне придется все взять на себя, иначе мы отсюда не вырвемся? Ты не понимаешь, что, если я не убью твою Каролину, этого не сделает никто? Только после этого я уже не твой должник, понял? Потом уж каждый за себя. Ты меня избавил от Зеленого Горошка, я тебя избавлю от Каролины. Потом я вернусь к себе и займусь своей семьей, ты уж извини. И не смей больше говорить «ничего страшного». У тебя нет ни сестры, ни семьи. У меня на родине говорят, что человек без семьи — покойник. Так что, старик, ты — покойник. Мне тебя жаль. Ты не знаешь, ни что такое любовь, ни что такое жизнь, ни что такое жертвовать собой ради других. По-моему, ты хуже покойника, ты покойник, от которого один вред. А теперь вали отсюда, оставь меня одного, мне надо подумать. Давай, вали. Я вышел из номера. Слова Моктара совершенно меня подкосили, и я был в ужасе от того, что он собирается убить Каролину. В какой-то момент мне захотелось вернуться и сказать ему, чтобы он все забыл, не надо больше никого убивать, а потом подумал, что сейчас явно неподходящее время. Моктар был похож на тяжелую гирю, выброшенную на дорогу на полной скорости. Его было не остановить. Я вышел на улицу. Яркий свет слепил глаза. Нападавший за ночь снег сгребли к стенам, и теперь он высился грязной серой горой. Автобус, на котором приехали шлюхи, стоял в углу парковки совершенно пустой. Вокруг тоже никого не было. Похоже, на всех этажах веселье было в самом разгаре. Я подумал, интересно, набрался ли Дирк смелости, чтобы подойти таки к Сюзи, но потом понял, что мне на это наплевать. Моктар был прав: у меня нет сердца, я покойник.

45

Следующие несколько дней я редко видел Моктара. Он возвращался поздно, к этому времени я уже частенько успевал заснуть, и вставал на рассвете. Я сначала боялся, как бы он не попытался предпринять что-нибудь против Каролины, но Дирк сказал, что словенец целые дни напролет бродит по полям на окраине городка и жалуется на свои беды снегу, деревьям, облакам и сорной траве. Наверняка по примеру больных животных, которые инстинктивно добывают себе нужное лекарство, Моктар в этих долгих одиноких прогулках искал что-то такое, что бы успокоило его израненную душу. Дирк сперва стал липнуть ко мне, решив, что, если мои отношения с Моктаром разладились, возле меня появилось вакантное место. Похоже, я не поддержал его попыток сблизиться, вел себя холодно и отчужденно, потому что вскоре он примкнул к подозрительной компании солдат из регулярной армии, которые большую часть времени занимались тем, что пытались продать полароидные снимки мертвых девушек, чтобы раздобыть себе курева и выпивки.

Я оказался предоставлен самому себе, поговорить мне было не с кем, а потому в голове у меня все чаще стали роиться мрачные, горькие мысли. По телевизору уже много раз показывали, как Каролина и Наксос прогуливаются по улице, едят омаров в тихом ресторанчике и перешучиваются друг с другом. В одном интервью певица утверждала, что никогда еще не была так счастлива, как теперь, и только просит журналистов не вмешиваться столь бесцеремонно в ее личную жизнь.

— Верны ли слухи о ваших отношениях с Ирвингом Наксосом?

— Слухи — это слухи, — отвечала она. — Почему всех так волнует эта история? Мы такие же люди, как и все.

Тогда ей говорили, что ее видели вместе с командиром «Осеннего дождя» в каком-нибудь магазине, на вечеринке или в ресторане, когда они ели омаров и смеялись. В ответ ее лицо принимало выражение, на которое наверняка ушел не один час тренировок с имиджмейкерами: слегка обиженное, слегка интригующее, слегка доверительное, и Каролина заявляла, что да, это правда, они теперь часто видятся и стали очень близки, что Наксос — удивительный человек, со стороны этого не понять, а ведь у него «невероятно доброе сердце», но между ними нет ничего, кроме дружбы. Потом она добавляла, что средние века вроде бы давно прошли, и, как ей кажется, теперь мужчина и женщина могут встречаться, не привлекая к себе внимание всего города. Ведущий смеялся, Каролина смеялась своим профессиональным смешком экзотической птички. Потом на экране появлялись «фотографии знаменитого поцелуя», очень темные, очень расплывчатые, сделанные с очень далекого расстояния. Каролина начинала злиться, говорила, что ей уже задавали этот вопрос, что это возмутительное вмешательство в личную жизнь, эти снимки ничего не значат, поцелуй был в щеку, а не в губы. Тогда; чтобы разрядить обстановку, ведущий просил показать новый альбом Каролины Лемонсид, который продюсеры сочли уместным назвать «Любовь вместе».

Несмотря на все это, несмотря на роман с военным, несмотря на фотографии, на новый альбом, на все передачи и на сборники лучших хитов, интерес зрителей улетучивался на глазах, как капля эфира с разогретой плиты. Поползли слухи, что бывший летчик, переквалифицировавшийся в телеведущего, тихо сходит с ума. Будто бы он совсем зациклился, пытаясь найти выход из положения, а рекламодатели немилосердно на него наседают, угрожая без всякой компенсации разорвать с ним контракт и отобрать дом в элитном квартале. Бывший летчик потерял сон и аппетит, с утра до вечера орал на своих коллег, пытаясь свалить всю вину на них, словом, превратился в полного мерзавца. Спустя две недели после того, как приехал автобус со шлюхами, то есть примерно за два месяца до каролининого концерта, под окнами гостиницы «Ибис» остановилась большая темная машина, за рулем которой сидел Хуан Рауль Химинес. Я глазам своим не поверил, когда увидел, как вслед за великаном оттуда вышли омерзительный Моиз Бен Аарон, коротышка-японец из «Сони Мьюзик» и закутанный в огромную верблюжью шубу Джим-Джим Слейтер со своей вечной приклеенной улыбочкой.