Дьяволы Фермана

…Ничего нет хуже, чем ощущать себя похмельным идиотом — вроде меня давешним утром…

— Это лучшее предложение за весь день.

Мы с Хотчкиссом направились к бару. Я позабыл, что всего несколько часов назад очухался от воскресных страданий. Пока Хотчкисс покупал первую порцию, я послонялся по бару и прихватил по дороге две табуретки, хотя мне и сообщили, что они заняты. Потом я немного понаблюдал за царящим в зале бедламом, а Хотчкисс тем временем вернулся с двумя коктейлями. Я начал ныть.

— Хочу пива…

— Брось, — сказал мой приятель. — Мир валится в бездну. Тебе нужна ночь, о которой потом придется жалеть. Иначе все это не имеет смысла.

В ретроспекции Хотчкисс оказался прав насчет сожалений, хотя он и представить себе не мог, как именно это произойдет.

— Нет уж, с меня хватит. — Я осторожно глотнул бурды, которую он приволок, и тут заметил длинноногую блондинку, слонявшуюся подле музыкального автомата. На наших глазах она решительно подошла к нему и заказала какую-то песню.

— Кто это?

— Кто? — спросил Хотчкисс, поднимая глаза. Он почти прикончил свою порцию.

Я указал на блондинку.

— Раньше я ее здесь не видел. Хотчкисс пососал кубик льда.

— Она не из агентства.

— А знаешь, она бы тоже подошла на роль музы.

Хотчкисс открыл рот, чтобы ответить, однако в этот момент знакомый и торжественный аккорд перекрыл людские голоса. Лицо Хотчкисса исказила гримаса.

— О нет! — сказал он. — Только не эти «С-П-Б»! Женщина отошла от автомата, явно довольная своим

выбором. Она не слышала неодобрительных восклицаний, прокатившихся по залу.

— Теперь мы знаем про нее по крайней мере одну вещь, — провозгласил Хотчкисс. — Она начисто лишена художественного вкуса. — Он покачал головой и взял пригоршню льда. — Паразиты.

Я повернулся на табурете, оказавшись лицом к бару, и помахал Огилви — красивому мужчине, носившему повязку через глаз.

— Боддеккер, — сказал он. — Повторить? Я покачал головой.

— Мой друг желает знать, почему в твоем музыкальном автомате до сих пор записан «Эй, Джон»?

Огилви непонимающе пожал плечами.

— Вы же из Пембрук-Холла.

— Но это не значит, что мы мечтаем слушать принадлежащие ему группы, — сказал Хотчкисс. — Особенно эту. Ребята из «С-П-Б» — творческие падальщики.

— Некоторым людям они по-прежнему нравятся, — заметил Огилви. — В частности, вон той женщине. Она ставит их снова и снова, весь день.

— Кто она? — спросил я. — Дневной завсегдатай?

— Если говорить о нескольких последних днях, то да, — сказал хозяин бара, протирая полотенцем стойку. — А раньше я ее никогда не видел.

— Стареешь, — сказал Хотчкисс. — Раньше ты знал всех клиентов по именам. Наверняка она знакома с кем-то из наших. С ним и пришла.

— Она здесь одна и пьет в одиночестве, — отозвался Огилви. — Может быть, я старею, и мне недостает прежней хватки, но кое-что я сохранил. И это «кое-что» — умение любоваться женскими прелестями. Джентльмены, эта дама достойна второго взгляда.

Мы с Хотчкиссом как по команде обернулись к женщине. Огилви прав. Более чем.

— Глаза, молодые люди. Только посмотрите в эти глаза.

В старых романах именно в этот момент женщины поднимают взгляды и протягиваются невидимые нити. Разумеется, сейчас ничего подобного не произошло. Нам с Хотчкиссом пришлось подождать шесть или семь минут, пока закончится «Эй, Джон». Я допил коктейль, взял пиво и принялся наблюдать, как несколько человек окружили музыкальный автомат, чтобы не дать женщине снова поставить «С-П-Б». Женщина побрела прочь, затем круто изменила направление, миновала наш столик и подошла к стойке. Мы с Хотчкиссом исподволь наблюдали за ней.

Огилви и впрямь умел ценить красоту. Невероятно синие глаза женщины смотрели на мир настолько пронзительно-тоскливо, что мои руки начали покрываться гусиной кожей.

— Ишь ты! — прошептал Хотчкисс.

— Это преуменьшение, — отозвался я.

Женщина повернула голову, глядя мимо нас. Если она и заметила, что мы пялимся на нее с разинутыми ртами, то не подала виду. Она взяла выпивку и пошла назад к своему столику, стоявшему возле музыкального автомата. К тому моменту большинство народа из агентства уже отошли, и никто ей не мешал. Мы стыдливо следили за ней, а когда она вздрогнула, почувствовав взгляд, поспешно отвернулись к бару.

— Итак, — сказал Хотчкисс, когда Огилви принес третью порцию, — расскажи-ка нам что-нибудь.

Огилви пожал плечами.

— Она почти ничего не говорит. Она платит за свою выпивку карточками банка «Золотой Стандарт». Заказывает только те напитки, в которые положено вставлять всякие зонтики или шпажки. Из-за нее я впервые захандрил под «Эй, Джон» и «Детка, детка, детка, детка». Не думал, что такое возможно.

— Неплохой повод для знакомства, — сказал я.

— Постой-ка, — запротестовал Хотчкисс. — Я думал, ты посвятишь этот вечер Хонникер из Расчетного отдела.

— Давай посмотрим правде в глаза, — сказал я, со стуком поставив стакан на стол. — Ты видел, как эта женщина глядела сквозь нас с тобой? Хонникер делает это постоянно. Она даже не знает нас по именам.

— Тебя она знает, — сказал Хотчкисс, сделав большой глоток.

— Остынь, Хотчкисс. Это ровным счетом ничего не значит. После собрания у нас был деловой разговор.

Хотчкисс оторвался от своего стакана и посмотрел на меня безнадежным взглядом.

— Это правда, — сказал я. — Слушай, ты говоришь о ней больше, чем я. Может, это тебе стоит надраться до того состояния, когда ты решишь к ней подкатить. Ты расстался с Дансигер, так что тебе нужна Хонникер. Больше, чем мне. Почему бы тебе не заняться этим, Хотчкисс? Может, сработает эффект Флоренс Найтингейл, и ты в итоге запишешь ее номер в свои часы.

Хотчкисс аккуратно поставил стакан. Он размышлял.

— А ты что собираешься делать, Боддеккер?

— Я-то? — Я стер капли жидкости с кружки. — Я тут подумал… Дождусь окончания очередной песни, потом поставлю «Детка, детка, детка, детка» и погляжу — не удастся ли завести беседу с Леди Фатальные Глазки.

— Ты настоящий друг, Боддеккер. — Хотчкисс сполз с табуретки и побрел к задней стенке бара.

— Удачи, — сказал я ему вслед и негромко добавил: — У тебя столько же шансов, сколько и у меня. — А это, само собой, означало отсутствие всяческих шансов.

Я продолжал восседать на табуретке, наблюдая, как бар мало-помалу погружается в пучины хаоса. Над залом витали, перемешиваясь друг с другом, ретро-поп, металл, фолк и старые песни. Оказывается, люди до сих пор это слушают… Пембрук-Холл уже успел наводнить заведение Огилви. Показались Черчи — вместе с дюжиной других, включая компьютерщиков и людей из Расчетного отдела, коллег Хонникер. Если часов в пять здесь еще и находились посетители, не принадлежащие агентству, теперь они явно ретировались туда, где царила более цивилизованная атмосфера. А здесь и сейчас происходило празднование конца света.

Однако женщина с пронзительными синими глазами и не думала уходить. Она продолжала пить — неторопливо и раздумчиво, по-прежнему в одиночестве. Время от времени Огилви или кто-нибудь из его работников подносили ей выпивку. Она же неотрывно созерцала музыкальный автомат, оживляясь только при звуках старых песен, которые, как я думал, давно уже никто не слушает. Женщина не поднимала глаз, иначе бы давно увидела меня. Она тихо сидела на своем стуле, безнадежно уставившись в пространство.

— Она опасна, Боддеккер, — сказал Огилви у меня за спиной.

— Я просто смотрю.

— Ты делаешь это слишком навязчиво. Ты бы себя со стороны видел!

— Что подсказывает твоя барменская интуиция на этот раз?

— Ничего. Впрочем, дама кое-что мне сказала. — Огилви улыбнулся.

— Ну так не тяни. Я что, должен из тебя это клещами вытаскивать?

— Когда она покупала свою очередную порцию… Она сказала, что это — ее последняя ночь на Земле.

— Она не похожа на самоубийцу.

— Об этом я и не думал, — отозвался Огилви. — Мне кажется, она ждет, когда кто-то… или что-то подхватит ее и увезет отсюда.