Звук моего голоса

Очередной ведущий женский персонаж уходит, его место занимает другой — твоей главной заботой было Не перепутать сценические имена. Так ты продолжал чувствовать, что делаешь. Как моряк (в конце концов, имя тебе — Магеллан), который надеялся обмануть погоду, давая перед штормом кораблю другое имя. Ты верил, что неистовость и убежденность, с которыми ты отдавался любви, могут спасти тебя, будто тонущий способен спастись только усилием воли! Каждый раз, когда ты влюблялся, твои усилия были все сильнее, все отчаяннее. Так много историй, так много прогонов одной и той же пьесы — и ты, в стараниях, чтобы все всегда выглядело реальным и полноценным, со всей страстью и притворством пытался преодолеть коварство изношенного сценария. Затраченные усилия почти лишили тебя жизни.

Часы внизу пробили четыре. Проснувшись, ты уже не мог снова заснуть. Мэри лежала рядом, дыхание ее было спокойным и нежным. Деловито тикал будильник. Хотя ты и проспал часа три, ты все еще был довольно пьян, однако комнату, с тех пор когда ты ее видел в последний раз, по крайней мере перестало качать: пол больше не валился, стены не раздувались, как паруса, в разные стороны.

Прежде чем укрыть тебя одеялом, Мэри, видимо, сняла с тебя пиджак и туфли. Понимающая женщина. Вечер в компании мужчин-бисквитов и их жен, разве кто-то вообще может остаться трезвым? Да и не особенно старались. Чтобы чувствовать себя нормально в компании публичных бисквитных фигур, нарезающих круги в туфлях на высоких каблуках, нельзя было не напиться. Презентация новой линии «Британские бисквиты» — знаменитые исторические персонажи в шоколаде, каждый с собственным ароматом. Завернутые в фольгу в цветах Юнион Джека. Патриотично. Назидательно.

Неудивительно, что тебя подташнивало: один Ньютон, два Шекспира, одна Нелл Гвин, один Дрейк и одна Маргарет Тэтчер. Но, казалось, никто этого не замечал.

После короткого сна ты почувствовал себя лучше, уже мог поворачивать голову без того, чтобы вместе с ней не качалась комната. Кровать приобрела горизонтальное положение.

— Как на борту корабля, — заметил ты для Мэри, когда вы вдвоем пересекали холл.

— Морская болезнь? — поинтересовалась она. Ты старался держаться за перила, ступени поворачивались и гнулись у тебя под ногами.

— Тут немного штормит, — отметил ты, пересекая по дуге лестничную площадку.

В конце концов вы достигли спальни.

— Наша гавань и наш рай, — заявил ты. — Но не сухой док.

В твои намерения входило немедленно потребовать выдачи положенных по рациону порций грога, однако, как только ты оказался в кровати, от малейшего движения стены и потолок начинали неприятно колебаться. А ты лежал, дрожа как стрелка компаса, которая никак не может остановиться. Усилием воли тебе удалось все стабилизировать, но ненадолго. Едва момент концентрации прошел, комната вновь стала расползаться в стороны. Ты широко открыл глаза, чтобы удержать потолок на одном месте. Нужно было еще раз сосредоточиться. Приятно знать, что очень скоро ты отключишься.

Когда Мэри забралась в постель, ты почувствовал, что комната моментально выскользнула из твоей власти. И ты отпустил ее.

Все началось снова. Закрутило, завертело.

Потом, как в телевизоре со сбитой горизонтальной настройкой, кадры стали скакать, скакать, скакать…

Это происходило несколькими часами раньше. Не то чтобы похмелье, но четыре часа утра — очень обманчивое время: хмель еще выходит из головы, и все может повернуться в любую сторону.

Ты больше четырнадцати лет был лояльным человеком-бисквитом, пробивал себе дорогу от общего офиса к личному кабинету. Ты — один из немногих руководителей высокого ранга, время от времени употребляющих бисквит «Мажестик», но в ту ночь упаковка из шести «Лучших британских» одолела чувство долга. Ты превзошел все границы своего офиса; обычно ты пьешь там с Бахом, Бетховеном, Моцартом… да какая разница. Ты никогда не пьешь в одиночку. К полудню, особенно если это самый-самый полдень, да еще и жаркий, мысли начинают путаться, тащат тебя то туда, то сюда, и работать становится невозможно, если только не поменять положение в пространстве. Лучшие координаты, как ты выяснил некоторое время назад, — это вкус бренди и звук струнного квартета Моцарта. Когда позволяют обстоятельства, время обеда и по крайней мере еще немного после него ты проводишь в честных усилиях остаться на курсе. И чем больше ты пьешь, тем легче различаешь север, юг, восток и запад. К пяти часам ты обычно выпиваешь достаточно, чтобы найти дорогу домой.

Однако нынче вечером было сложно добраться по лестнице до спальни. Даже с Мэри в роли штурмана.

Теперь уже почти рассвело. Еще одно воскресенье: самый короткий день недели, если сравнивать его с остальными днями в твоей жестяной бисквитной коробке, но скорее всего самый изнуряющий из всех. «Наказания» требуют внимания. Дом, сад, машина — им всегда необходимо внимание. И Мэри тоже.

Так происходило всякий раз, когда ты влюблялся: усилия любви высвобождали в тебе энергию, достаточную, чтобы удерживать все вместе немного дольше обычного. Потом, через несколько месяцев или лет, когда все вновь начинало рассыпаться на части, ты влюблялся в кого-нибудь еще. Новая энергия вырвется на волю, и на какое-то время ты со своим миром еще раз окажешься в безопасности.

Увы, теперь все в тебе иссякло. Кажется, энергии не осталось вовсе — если бы тебе открыть алкоголь раньше, несколько разбитых сердец могли бы спастись. Для тебя алкоголь не проблема, он — решение: растворяет отдельные части, соединяя их в одну. Универсальный растворитель. Океан.

Тридцать четыре года назад в маленьком океане ты родился и прибыл в мир на самом его высоком приливе; он выбросил тебя на берег после месяцев безнадежного дрейфа. Однако сегодня ты живешь от мига до мига, как тонущий человек. Когда ты пьешь, ты перестаешь бороться, постепенно соскальзывая в глубину, легко погружаешься, сажень за саженью. Шесть футов за раз, похороны в море. Позволив бурным водам сомкнуться над тобой, ты погружаешься в пучину, чтобы спокойно отдохнуть на морском дне. Там ничего не дотянется до тебя, не навредит. Всякое движение замедлилось, всякий шум приглушен. Беспокойство, даже злость — не более чем легкие возмущения в атмосфере, почти ласковые покачивания в приливных волнах.

Эти моменты жизни ты рассматриваешь скорее как деления на компасе, нежели на циферблате часов: нет ни дат, ни чисел, только направления, возможности, «долговечность» которых зависит от того, насколько серьезно ты относишься к происходящему, то есть от того, насколько ты пьян. Время — это стремление почувствовать себя где-то еще.

Вначале тебе хотелось выпить океан, но как только ты этим занялся, все образы ужаса — живые и мертвые — предстали перед тобой. Эти создания незряче крались в твою сторону. Чем ужаснее они были, тем больше ты пил, как будто пытаясь проглотить их, Чтобы они исчезли из виду. Ты не пьешь, чтобы забыться, такого больше не случается; океан стал всем, что с тобой происходит, и когда ты напиваешься, то можешь без всяких усилий плыть туда, куда заблагорассудится твоему настроению. Ты в буквальном смысле пьешь как рыба, потому что пьянство позволяет тебе дышать под водой.

Никому не нравится опускаться в океан в одиночку. Совсем не нравится. Даже когда ты вежливо поворачиваешься посмотреть на них с другого конца стола, например, с тем чтобы помахать на прощание, пока сам медленно опускаешься в воду, скрываясь из виду. Иногда гости приезжали, чтобы найти тебя уже полузатопленным, то есть мирно загорающим на ковре в гостиной. Такое пьянство твоя жена, разбирающаяся в подобных делах, называет «смещенной активностью». Смещенной в жидкости, которую ты сам выбрал!

Мэри очень чуткая. Фактически она понимает твои проблемы лучше, чем ты сам, и лучше тебя работает над их преодолением. Когда бы ни случалась конференция на высшем уровне, призванная решить последний кризис твоей жизни, Мэри задает все вопросы и дает все ответы. От тебя требуется только кивать: достаточно, что ты обеспечил наличие повестки дня. Твои отношения с женой читаются как настоящая ученая книга: на каждой странице две-три строчки текста сверху — твой вклад в науку; оставшиеся девять десятых страницы — ее комментарии и примечания, набранные мельчайшим, самым экономным шрифтом.