Сады диссидентов

– Серджиус, а что за ерунду ты рассказывал тогда своему дяде – про лагеря, про бездомных и так далее?

– Какому дяде? Ах да.

– Пошли, бери свои вещи. – Она подхватила гитару и спальник и повела его через беззвучно раздвинувшиеся стеклянные двери в приветливое здание аэропорта. – Конечно, после всего, что я говорила, тебе может показаться это странным, но все эти лагеря в общем-то – чепуха.

– Вот как?

Войдя в здание, Серджиус всячески старался не обращать внимания на зазывные жесты стоявших вдалеке билетных контролеров – этих унылых часовых, стражей его предстоящего полета. Перед посадкой на самолет душа как будто заранее готовится оторваться от поверхности планеты и сама воспаряет куда-то ввысь. В аэропортах – даже в таких захудалых, как этот, – у Серджиуса невольно уходила почва из-под ног, ему делалось как-то не по себе, он весь съеживался. Ну что ж, зато он уберет свою компактную сумку наверх, в отделение для ручной клади, и ему больше не придется подвергаться никаким лишним контактам с людьми. Нужно только подойти к стойке регистрации, сыграть там в их маленькую видеоигру, а потом система выплюнет ему на руки посадочный талон. Но нет, еще рано, рано, потому что, когда он получит этот талон, ему придется расстаться с Лидией. В игре “Полет во времени” важно было то, что он никогда не встречался ни с кем другим, всегда путешествовал в одиночку.

– Ну, то есть такой маленький лагерь, как в Камбоу, – это очень даже здорово, а вот в больших лагерях выясняется вот что: если ты все время занят тем, что кормишь бездомных, то в итоге ты перестаешь заниматься организацией. Потому что бездомных – тьма-тьмущая, причем у некоторых из них не в порядке с головой.

Серджиусу хотелось возразить: А разве ты сама – не бездомная? Вслух он сказал:

– Ясно. Я понял, о чем ты.

– Мы с моим бойфрендом были в Мадриде в мае прошлого года. Участвовали в тамошних протестах “Индигнадос”.

– Да?

– Ты о них, наверное, даже не слышал.

– Нет, не слышал.

Его попытка примазаться к движению “Оккупай” оказалась идиотизмом. Теперь оно вдруг предстало перед ним в другом свете – как незнакомый жаргон, тайный диалект, чем-то сродни той тарабарщине, которая звучала в аудитории Цицерона. А еще, выходит, у нее есть бойфренд.

– Я объезжаю последние лагеря, пока они все не позакрывались. Можно сказать, исторический момент. Надо глядеть на вещи шире. Мы как вирус! Здесь есть где-нибудь уборные?

– А твой бойфренд?..

– Он в Нью-Йорке, я должна с ним встретиться. Мы планируем следующую акцию. Ту, что придет на смену лагерям. Ага, вот они. Пошли.

Она потянула его за рукав, повела к уборным. Обремененные гитарой, спальным мешком и спортивной сумкой, они потащились, будто какая-то амеба, по гулкой аммиачной зоне.

– Значит, ты в ячейке.

– Иди сюда.

Серджиус не успел возразить, а она уже вела его в проход к женскому туалету. Там ощущался какой-то особый запах – не такой, какой бывает в мужских туалетах, – пожалуй, солоноватый, с примесью не то океанических, не то менструальных испарений. Они свалили свои вещи на пол возле кабинки, которую выбрала Лидия. Это была самая дальняя кабинка и самая большая, предназначенная для инвалидных колясок, с хромированными поручнями, со всех сторон торчавшими из стен. Затем она заперла дверь и залезла на Серджиуса.

– Теперь моя очередь.

Конечно. Женщинам вечно хочется секса. Серджиус снова без усилий пришел в состояние готовности. Когда лохматые шорты Лидии сползли к лодыжкам, когда Серджиус стащил с нее полосатые колготки, под которыми больше ничего не было, его ожидало нечто вроде бульона. Одного вида влажных волос и ляжек, ясно говоривших о возбуждении Лидии, Серджиусу было достаточно, и, уцепившись за поручни, они понеслись вскачь. Его губами и языком завладел тот самый рот, что терзал гагар и чибисов в кленовом сиропе. Кончив, она отстранилась от него. На шее у нее вздулись артерии, как у атлетки, а зубы снова обнажились до самых десен.

Потом она рассмеялась.

– Да нет никакой ячейки, дурачок какой!

– Что?

– Оно же там, где ты сам. Здесь и сейчас.

– Оно – это что?

– “Оккупай”. Это такой образ жизни, Серджиус. Когда просто живешь по-другому.

Теперь уже пора было проходить регистрацию. На эскалаторе рядом с Серджиусом собрались другие пассажиры – мужчины, сжимавшие в руках сумки с ноутбуками, несколько пар и семей, вылетавших бог знает куда в этот четверг из узлового аэропорта в Логане. Людей скопилось много, и перед контролем безопасности выросла целая очередь. Но Серджиуса окружало какое-то особое поле: после происшествия в уборной вокруг него как будто образовался великолепный защитный пузырь, который ограждал его от близкого соседства всех этих посторонних людей, делая их ненавязчивыми и безобидными – а может быть, даже достойными жалости – созданиями. Внутренний Свет, говорящий о присутствии Бога внутри каждого человека, всегда казался Серджиусу довольно расплывчатым понятием, однако сейчас, купаясь в послесвечении от двух оргазмов подряд, он находил в себе столько великодушия, что вполне допускал его существование. Вокруг него на ковре топтались спокойные путешественники – разувались, вынимали из карманов бумажники. Сюда, на этот промежуточный этаж, почти не долетали объявления о рейсах и шумы “Си-эн-эн”, не видно было и ресторанов и магазинов, размещавшихся ниже; эта пороговая зона аэропорта оставалась не оскверненной никакой коммерцией, ничто не нарушало тихий ритуал гражданского послушания. Один новенький прибор, использующий эффект обратного рассеяния лучей, стоял, еще перемотанный флуоресцентной лентой, как не распакованный рождественский подарок, а очередь пока что медленно проползала через традиционную рамку металлодетектора. Пройти под Беседкой: вот так здесь воплощалась в жизнь стародавная личная шутка Серджиуса, если, конечно, можно назвать личной шуткой непрошеное вторжение голоса покойного отца на сцену собственного театра мыслей. Только сейчас он услышал припев этой песни не в исполнении отца, а в исполнении Лидии. А где-то там, в оставшейся позади влажной духоте, она или шла пешком, или ехала на попутке обратно в центр Портленда. Наверняка первая же машина остановилась при виде этой знойной юной автостопщицы, так что, скорее всего, она уже далеко от аэропорта. Серджиус подошел к другим пассажирам, стоявшим у ленты конвейера, подготовил одежду, поднял сумку.

– Можно попросить вас подождать, сэр?

– А?

Он уже вынул из карманов все, что нужно, ничего вроде не зазвенело. Он уже прошел контроль.

– Пожалуйста, возьмите содержимое вашего подноса и пройдите вот сюда, сэр. Благодарю вас.

Инспектор Управления транспортной безопасности в синей форме взял сумку Серджиуса. Остальные пассажиры вели себя тише воды ниже травы, пока Серджиус забирал свои жалкие пожитки и выходил из общего людского потока: ни дать ни взять лосось, рвущийся выброситься на берег. В одной руке он нес кроссовки “Найк”, внутрь которых были засунуты бумажник, ключи и монеты, а во второй – посадочный талон, это специальное разрешение, дающее ему право находиться в этом месте. Он хотел снова показать его кому-нибудь, но его талоном никто уже не интересовался. У инспектора УТБ на мясистой красной физиономии росли густые моржовые усы, придавая ему сходство с кем-то из бейсбольных раннеров 70-х годов, этих крутых парней вроде “Гуся” Госсад жа или Ала Рабоски. С тех пор им на смену пришла более стройная, смуглая порода игроков; пожалуй, в иную эпоху этот самый инспектор стал бы спортсменом, и, как знать, может быть, своим желчным характером он обязан загубленной на корню карьере? Хотя нет, это неверный ход мысли: ведь именно врожденная злость и дает спортсменам вроде бейсболистов-раннеров волю к победе. Они приходят в эту профессию, уже неся в себе заряд недовольства. То же самое, наверное, и с этим человеком.

– Что-то не так?

– Пожалуйста, встаньте вот здесь, сэр.