Страница 35 из 144
Несчётными табунами ведал вельможа Кчий. Он любил сидеть в своей веже, вмяв окорока в подушки. Подлинным блюстителем табунов был пленный Беренди, и половцы, приспешники Кчия, слушались его. Очень сведущим показал себя торчин в конском деле.
Круглый год кони были в степи на кальше[174]. Зимой корм приходилось добывать из-под снега. Сплошная маета изматывала и табунщиков, и животных. Однако не вечна зима, когда по степи то и дело чамра[175] идёт, от которой в глазах застит и в теле знобит. Омыл Дикое Поле дождями цветень[176], проклюнулись, пошли в рост свежие ковы ли, и вот он - травень![177] Наконец-то! А Беренди хмур, слезлив, не ко времени чамра по его лицу. «Что с тобою, Карас?» - спросил Род. «По теплу сородичи мои из городов выходят кочевать в степь. А меня нет среди них. Вот и больна душа», - объяснил Беренди.
Роду вздохов старшего раба как было не понять? Сам тосковал всю зиму. Мысленно навещал Букала: старик грустно забирал в кулак бороду, греясь у очага. У самого-то покуда все влепоту, да видит, каково Роду в чужих руках, вот и мучает старика главоболие. А едва мысли обращались к Улите, Род сызнова заставал её в слезах, да не знал причины. Так и хотелось участливо упрекнуть: «Опять ты рюмишь!» Сил не оставалось сдерживать себя, чтобы не ринуться напролом через степь на чубаром жеребце, замаранном серыми пятнами. «Вперёд, Катай! Шибче вперёд! Прямиком на север!» Беренди, прощупывая осторожными речами тайную мысль юноши о побеге, окорачивал её, как мог: «Не дури, хлопче. До конца Дикого Поля поприщ не сочтёшь. Конь падёт, сам окарачунишься[178]».
Видя, что голодной смертью парня не напугать, торчин грозно подымал палец: «Самое страшное: одинокий всадник в степи - сайгак для охотников. А их вокруг ух как много! Так и рыщут, так и арканят - и укрюками[179], и изручь, без шеста, внакидку… Ну-ну, не перечь. Не будь байбарой[180]. Слушай старшего!» Род все глубже хоронил в душе тайные мечты о побеге. Ждал весны. По весне и Беренди потянул носом, вдыхая даль необъятную. Манила она осторожного торчина, а выманить не могла из прочной обжитой землянки в опасную пустоту.
Повечер, загнав табун в калду[181] от ночных татей, спустив с привязи сторожевых хамок[182], старый и малый коневоды вернулись в своё жилище. Задымил в чувале аргал[183], пересытив землянку кизячным духом. Род наполнил чашки холодным белёсым айраном[184], выпил свою и стал готовить калью[185], как выучил его Беренди.
- Карас, почему не пьёшь?
- А? - встрепенулся торчин, отхлебнул из своей чашки и вновь задумался.
- Что с тобою стряслось?
- Стряслось, стряслось, - эхом повторил постаревший в одночасье табунщик. - Смерть моя ходит рядом.
Род внимательно посмотрел ему в глаза и увидел, что торчин прав. Смерть была в его глазах, и оперение пронзившей стрелы торчало из-за плеча.
- За что же тебя убьют? - прижал ладони к щекам похолодевший юноша. И тут же пожалел, что проговорился.
Старший раб даже глазом не повёл.
- Меня убьют, да, - кивнул он. - Неведомо отчего напала на табун страшная конская болезнь чалчак. Я тебе не сказал, нынче два коня пали - мерин рыж да мерин из савраса гнед.
- Что значит «из савраса гнед»? - не понял юноша.
- Ну с рыжеватыми подпалинами.
Молчание воцарилось в землянке. Лишь кипяток клокотал в казане.
- Что ж теперь делать? - обомлел Род.
Беренди взял воды в носатый, с лебединой ручкой кумган.
- Пойду Тугоркану долг отдавать, - как всегда, оповестил он, идя по большой нужде. А на сей раз, подмигнув, добавил: - Встарь, говорят, бывали кумганы серебряные!
Род продолжал варить калью. Мысли были не о похлёбке. Думалось: неужели за конский падеж невинный Карас должен заплатить жизнью? Вспомнил, как бродники подвешивают под мышки на высокой балясине и стреляют в спину. Под мышками Беренди не виделось никакой верёвки. Должно быть, милостиво прикончат, для самого неожиданно. Тугоркан - синие скулы, борода-мочало, - о коем говорят: «С ним шайтан не шали!» - допустит «снисхождение» к прежде безупречному рабу. Мрачные мысли угнетали Рода в тот день.
Вернулся Беренди, юноша уверенно объявил:
- Тебя поразят сзади ядовитой стрелой! - Он видел пятна на мёртвом лице табунщика. - Надобно нам бежать. А то и тебе карачун, и мне не уйти.
- И тебе не уйти, - как бы согласился торчин.
Хлебнув доспевшую калью, он сморщился, стал прицокивать языком с явным неудовольствием. Следом за ним Род убедился в своей поварской неудаче на сей раз.
Беренди повёл речь раздумчиво:
- Кчий с зарею узнает все. А мы будем далеко. Счастье должно быть с нами. Нынче ханич[186] вернулся из Киева. Вкушал науку в русской столице. Мудрым стал наш ханич Итларь! Тугоркан гордый, как верблюд. Столько арзи[187] будет выпито - ой-ей-ей! Кто нас заметит? Кто остановит? Все лягут тяжкими бурдюками. Арзи очень вонюча и пьяна!
Род слушал вполуха и собирался в путь. Он радовался, что бежит не один, а с многоопытным Беренди. Торчин такой же знаток степи, как Род знаток леса.
Собрав два саадака[188], набив две сумы, вывели коней - Беренди своего булано-пегого в белых пятнах, Род своего чубарого Катая. Копыта обмотали тряпьём. Ночь уже растворялась в молочном дне.
- А охотники на сайгаков нас не заарканят? - шутя напомнил Род ужасы, коими его прежде стращал Беренди.
Торчин был не изволитель шутить:
- Не бахтури[189] голову заранее.
Он тихо забормотал что-то на своём торкском языке.
- Что от меня скрываешь? - полюбопытствовал Род.
- Молитву своим богам, - понурился вынужденный беглец. - Чтоб нам в Диком Поле никто не встретился.
Кони тронулись наметью, вскоре перешли в елань, затем полетели во весь опор… И степь, как изождавшаяся любовница, бросилась беглецам навстречу…
Ветер, обретя плоть, так бил в лицо, что Род отворачивался. И вдруг увидел, как солнце выпрыгнуло из окоёма, рывками полетело ввысь. День обещал быть жарким.
Катай не отставал от булано-пегого и не настигал его, как Род ни понужал своего коня. Надо бы охладить Беренди: пора сбавить бег, поискать укрытие для привала в этом голом пространстве. Вон далеко впереди темнеют заросли ханьги[190]. Катай уже сбивался на тропоть[191], уже харчить[192] начал. В таком трудном испытании он оказался слабее булано-пегого. Расстояние между Родом и Беренди росло. А этот торчин Карас хоть и обернулся, но не убавил прыти. И вдруг пальцем тычет куда-то на восток, назад… Род тоже бросил взгляд за спину и далеко на кромке окоёма увидел чернизину[193]. Погоня!
[174] КАЛЬША - конский подножный корм.
[175] ЧАМРА - морок, сумрак, мокрый снег с туманом.
[176] ЦВЕТЕНЬ - апрель.
[177] ТРАВЕНЬ - май.
[178] ОКАРАЧУНИТЬСЯ - погибнуть; задать карачун - убить.
[179] УКРЮК - аркан, повязанный на шест.
[180] БАЙБАРА - пустомеля.
[181] КАЛДА - загон для скота.
[182] ХАМКА - собака.
[183] АРГАЛ - топливо из навоза.
[184] АЙРАН - разболтанная в воде простокваша.
[185] КАЛЬЯ - похлебка на огуречном рассоле со свеклой и мясом (рыбой).
[186] ХАНИЧ - сын хана.
[187] АРЗИ - хмельной напиток из простокваши.
[188] САЙДАК - лук с налучником и колчан со стрелами (в наборе).
[189] БАХТУРИТЬ - забивать голову чем-либо, пичкать.
[190] ХАНЬГА - камыш, тростник.
[191] ТРОПОТЬ - сбивчивая нарысь, мелкий перебой.
[192] ХАРЧИТЬ - хрипло дышать.
[193] ЧЕРНИЗИНА - предмет, чернеющий вдали.