Страница 138 из 144
- Я-то тебе не вылгал, сказал всю истину, - растерялся Род.
Вевея глянула на него как на несмышлёныша:
- Мне ты не вылгал, а кату на виске вылжешь. Анбал с Кучковым зятем Петром уже взяты за приставы. Признались во всем. А виновному страшней признаваться, нежели невиновному.
- Уф! - только и мог развести руками мнимый Кучкович.
Повечер прибыли в град Москов.
- Отвези меня к Шишонке Вятчанину, - велел Род.
- Вздоры! - отказалась рыжуха. - Поедем только ко мне.
Род постучал возатаю.
- Ин, я пешком дойду. - Он отворил дверцу.
- Там тебя поймают! - округлила глаза рыжуха.
- Шишонка знает, где укрыть, - вспомнил Род подземелье.
Вевея высунулась из дверцы и приказала ехать к Вятчанину.
Остановились вблизи ворот, послали возатая за хозяином.
Тем временем отвергнутая благодетельница исходила слезьми.
- Что ж ты так зол ко мне? Отложи обиды. Оба мы сироты. Нам ли не поддержать друг друга?
Возвратился возатай, доложил, что Вятчанин третьего дня преставился, а хозяином становища стал Закно Чобот.
- Старый друг Михна! - обрадовалась Вевея. - А воевода Михн со своей подружней, моей врагиней Лилянкой, изведены по вине Кучковичей.
- Как?.. И Лиляны уж нет? - спросил в ужасе Род.
Хозяйка карети сделала знак возатаю:
- Езжай в Заяузское городище. Да шибче!
9
Предусмотрительная Вевея заблаговременно купила дом-пятистенок в тишайшем месте за рекой Яузой. Сюда с Боровицкого холма да с Кучкова поля ни частые пожары не достигали, ни княжьи да боярские кмети. Войдя в этот дом, бесприютный Род перво-наперво ощутил покой. Он исходил от большой печи вместе с берёзовой теплотой и вытными запахами, а также от кружев и вышивок на столах, поставах, настенных грядках. Скиталец не удержался, обнял хозяйку в порыве искренней благодарности, а та лукаво сощурилась, ударив пальцем по кончику его носа: «Обнятого остерегайся!..» Род отпрянул, вспомнив предпоследнюю Букалову заповедь. То, что заветные слова вырвались из уст самой же Вевеи, усугубило впечатление. И в первую же ночь, лёжа во второй избе пятистенки на высоких пуховиках пышного одра, Род уразумел, чего нужно остерегаться. Девуня[507] сошла с полатей в белых портах, в льняной срачице… Вот почему она настояла, чтоб гость занял именно это ложе, которое хоть и поздно, но с уверенностью в себе вознамерилась сделать брачным. Однако он решительно заявил, что сейчас же, ночью, покинет уютный дом, уйдёт в лес, в ту келью, откуда юношей явился в Кучково. И хозяйка вынуждена была отступить, не развязав на поняве вязаного пояса из волны[508]. Она отложила ночные приступы. Зато днём выражала любовь свою в тароватых застольях. Обедали почками заячьими на вертеле, курями солёными, двойными щами или ухой с шафраном. Вечеряли студнем из рябчиков, спинкой белорыбицы на пару, щучьими головами с чесноком, печенью бараньей просветлённой с перцем и с шафраном. А на заедки - хворост, орехи, творожная смесь, печёные ядрышки, шишки, редька в патоке. Запивали мёдом и квасом, простыми и с изюмом да с пшеном. «На что откармливаешь меня? На заклание?» - отшучивался он, отказываясь от очередного блюда. «Одолеваю немогуту[509] твою», - упрямо потчевала она. «Стою ли я такой суеты?» - вежливо отговаривался он, насыщаясь малой толикой её искусства. «Люди - дети сует, - скромно поджимала губы хозяйка. И тут же уговаривала: - Испей моего медку. Я не шептуха, влюбное зелье не подсыпаю».
Тихие летние вечера коротались у них в молчании. Вевее не удавалось завязать разговора. Устав, она умолкала, не спуская глаз с Рода. «Ты меня насквозь проглядела», - ворчал он, поёживаясь под её жадным взором. «Глазами влюбилась, глазами люблю», - вздыхала она. И, терпеливо снося его мрачную задумчивость, прибавляла: «От печалей - немощи, от немощей - смерть».
Не повторяя ночных посещений, она лишь однажды, перекрестив его на одре перед сном грядущим, шёпотом попросила: «Сделай меня непраздной[510]. - «Оставь безлепицу», - отвернулся он. И услышал спокойный голос отходящей Вевеи: «Девичье терпенье - жемчужно ожерелье»…
Днём было хорошо: Род домовничал один. Вевея чуть ли не ежедень ездила верхом то на Боровицкий холм, то на Кучково поле. Там и лабазы богаче, и вести из первых рук. От неё Род узнал, что призванные на владимирское княжение Ростиславичи не обошли и стрыев своих Михалку и Всеволода Юрьевичей. Те, возвратясь из изгнания, тоже обитали в Чернигове. Решено было поделить власть поровну. Ростиславичи даже признали старшинство Юрьевичей. И вот первые князья, Михаил с Ярополком, объявились на Боровицком холме по пути к Владимиру. Тут пришла просьба от ростово-суздальских бояр: Ярополк Ростиславич пусть едет, Михаил же Гюргич пусть обождёт в Москве. Нелепая просьба, но очёсливый Михаил сыновца[511] своего отпустил, сам же остался ждать.
Рода не столь занимала судьба князей, сколь своя собственная судьба. Жить нахлебником у Вевеи - что ни день, то стыд. Однако он продолжал откладывать свой уход. И не опасность быть взяту за приставы в качестве Кучковича удерживала его. Зрела решимость вновь побывать в Покровской обители, в последний раз повидаться с монахом-сыном. Этот поход он со дня на день откладывал. И не из боязни поимки во Владимире или по дороге, а из опасения смутить инока своим появлением. Дальнейшего жизненного пути после такого свидания он для себя не видел. Тупик!.. Куда ни кинешься мыслями, всюду тупик… А в тупик стоит ли спешить?
Он сидел у растворенного окна, видел через дорогу двуглазую хижину соседа Иевки Ручника и терялся в своих тупиковых думах. Вросшая в землю хижина Иевки - тьфу по сравнению с гордой Вевеиной избой на подклете. Бедный скорняк перед хозяйкой этой избы ломал шапку, с Панфилом же, её слугой и возатаем, крепко дружил. Вот и сейчас уселись на скамье под раскрытым окном и беседовали, не подозревая, что неотёсанные их голоса хорошо слышны Роду. Беседа шла, конечно, о делах государственных.
- Ростов ко Владимиру, как боярин к холопу. Блюдёт своё старшинство! - солидно окал волжанин Панфил.
- На чем старшие положат, на том и пригороды станут, - пустил в ход расхожую приговорку Иевко в рассуждении, где быть теперь стольному граду и сидеть князю…
Большой, трудный разговор долго не продержался.
- Опять пойдут сплетки[512] да подирушки, - подвёл красную черту Панфил.
Иевко с удовольствием опустился с неба на землю:
- Твоя воздержница, кажется, нашла древо по себе?
- Сколько ж можно девовать? - откликнулся Панфил. - Только пришлец какой-то смурной. Живёт, видать, по присловью: держи девку в тесноте, а деньги в темноте.
Иевко согласился:
- Оглядень! Знает, стало быть: рыжий да красный - человек опасный! Каждому это ведомо. Оттого и продевовала Вевея Власьевна столько лет.
- Оттого ли, не оттого… - раздумчиво произнёс Панфил. - Я уж который год, служа, наблюдаю: ей щенка, вишь, да чтоб не сукин сын!.. Огонь-баба! Манит, а не подступишься…
- Огненный жжёт, что мужик, что баба, - согласился сосед. - Не зря сказано: с рыжим дружбы не води, с черным в лес не ходи.
- Вон идёт моя госпожа с каким-то скороплешим монахом, - углядел Панфил.
Род прежде его из окна увидел Вевею, шествующую от Яузы в обществе молодого инока, на миг снявшего от жары клобук, чтобы утереть раннюю лысину.
- Сызнова расстегай с растопырей сошлись! - обратила внимание хозяйка на слугу и соседа.
Род поднялся в ожидании гостя, приводя себя в порядок. Но гость не был введён. Время шло. Монах и Вевея давно уже во дворе, а наверх не взошли. Что-нибудь случилось?
[507] ДЕВУНЯ - старая дева.
[508] ВОЛНА - шерстяная пряжа.
[509] НЕМОГУТА - бессилие, слабость телесная.
[510] НЕПРАЗДНАЯ - беременная.
[511] СЫНОВЕЦ - племянник.
[512] СПЛЕТКИ - ссоры.