Страница 130 из 144
Заскрипела лестница. Из противоположной двери, через которую четверть века назад проник в этот погреб Петрок Малой, чтоб похитить детей казнённого им Степана Ивановича, вошёл не кто иной, как Яким.
- Уф! - перевёл он дух. - Так и знал, что ты здесь укрылся, несчастный братец. Великокняжьи обыщики за тобой рыщут по всей Москве. Не ровен час, наведаются к Вятчанину.
- Тут им не повезёт, - пробурчал Шишонка.
- Как Андрей некстати появился? - до сих пор недоумевал Род. - Опять нюхалка Вевейка?
- В Боголюбове оставили злицу, - мотнул головой Яким. - Сиделка из неё никудышная. - Он налил себе до краёв и потянулся к Роду, чтобы содвинуть кубки. - Кто мог предполагать, что Андрей не заснёт после обильных яств? Пладенный сон его не взял. Решил проведать умирающую. Неслучай, и только.
Со своим кубком приподнялся Род. И внезапно ощутил дрожь в коленях. Спешно поставил кубок, расплескав вино. Вышел из-за стола, торопясь к одру, и… не смог шагнуть. Испуганными глазами уставился на пол, сплошь покрытый слоем каких-то липких подвижных частиц. В воздухе замелькали цветные пятна. Стол заколыхался. Стены покрылись паутиной. Лица Шишонки и Якима то исчезали, то появлялись вновь…
Нечто похожее приключилось с ним в отрочестве в зимнем лесу, когда, проблукав три дня, он ни на миг не сомкнул очей, остерегаясь волков. Цветные пятна, исчезающие деревья… Хвала Сварогу, волхв Букал отыскал его лыжный след, приволок пестуна домой.
Теперь нет Букала. Теперь ему много хуже. Отнявшая ноги слабость не даёт устоять. Он пошатывался, как быльё на ветру. Сердце пронзила боль. Лютым хладом дохнула смерть. Вовсе не та, что ему пророчили.
- Не моя! Не моя! - шептал Род, рухнув на дощатое ложе, застланное кошмой.
Что же это, живое, все наполняющее, могучее, разом покинуло его, выдернутое насильно? И опустело тело, словно безъядерный орех.
Яким с Вятчаниным поначалу опешили, затем бросились к нему.
- Помилуй, братец! Что стряслось? - теребил Кучкович.
Шишонка, приподняв голову упавшего, прижимал к его устам ендову с вином.
- Выньте из груди нож, - просил Род.
Спасатели переглянулись: какой, где нож?
- Снимите с головы шлем. Он сдавил лоб, - просил явно уж бредивший больной.
- Шлем сняли, - делал ложные движения Яким, - нож извлекли…
Род сам понимал, что бредит, но ощущал нож в сердце, шишак на лбу и путался между бредом и явью. Только что Яким был один - и вот… два Якима. А в кишках возбуяние, как от несвежей пищи. Руки и ноги немы - не шевельнёшь!
Бестолково и бурно соборовали над ним Яким с Шишонкой, решая, что предпринять. Вот к их голосам примешался ещё один… Как подсказала память, голос Силки.
- Человек… именем Пётр… желает видеть тестя своего…
- Зятёк Пётр? Веди его скорее, - велит Яким.
И - последнее, что услышал Род. Пётр, зять Якима, произнёс страшные слова:
- Государыня наша великая княгиня Улита Степановна только что покинула земную юдоль!..
4
Очнулся он в светлой одрине, значит, перенесли из подземелья наверх. Солнце ослепительно глядело в распахнутое окно.
- Ожил, кормилец? - склонился над ним Силка Держикрай.
Род шевелил губами, не слыша собственных слов:
- Где… она?
Силка, захлёбываясь, поведал, что поезд усопшей великой княгини давно ушёл, государь покинул Москву, оставленный им тиун не проявляет усердия в розыске скрывшегося боярина. Поначалу оказал рвение, разослал ищеек, да без толку. Решил: улетела птичка из города, а в лесу не поймаешь. Вот и перетащили болящего ближе к солнцу и воздуху.
- По-гре-бе-ни-е, - трудно вымолвил Род.
- Погребена, - успокоил Силка. - Схоронили матушку во Владимире в златоглавом храме Богоматери. Великий князь давно в Боголюбове со своим двором.
- Я… давно? - попытался выяснить Род.
- Месяц почти колеблется твоя милость между жизнью и смертью, - объяснил Держикрай. - Кормишься из рук. По надобности не можешь встать…
- Где Вятчанин?
- Со дня на день вернётся. Ищет укрытия понадёжнее. Яким Степаныч строго наказал позаботиться…
- Яким… уехал? - беспокойно зашевелился Род.
- Тюх-тюх-тюх-тюх! - заботливыми руками угомонил его Держикрай, - Яким Степанович, уходя, обронил случайно, - потайну зашептал он, - мысль свою обронил как бы про себя. А я слышал.
- Ш-што? - не понял Род.
- Он изрёк, - продолжал шептать Силка. И, словно посольник, передал заповедные слова: - «Если братцу не дадут жить, клянусь убить самовластца!»
Род прикрыл веки, всей внутренней силой сосредоточился, жаждая узреть, где сейчас Яким, что с ним, чем занят… И не увидел ничего.
Тем временем слуга-сиделка деловито бормотал:
- Нынче же приведу лечца. Теперь место подходящее. Пускай лечит…
- Никаких лечцов. Я сам себе лечец, - строго сказал Род.
По его наказу Силка принёс короб с травами, жбан кипятку, ступу с пестом. Под приглядом господина стал изготовлять питье.
- Как ты говоришь? «Если братцу не дадут жить…»? - переспрашивал больной.
- «…клянусь убить самовластца!»- с готовностью повторял Якимовы слова Силка.
А повечер явился Вятчанин.
- О, одолел свою хворобу, богатырь Найдён! - обрадовался он. - А я из самой что ни есть чащобы, из столицы бродников. Азгут-городок тебе кланяется. Лежбище готовит безопасное. Заботится сам атаман Могута.
- Жив ещё Могута? - отозвался Род.
- Жив старый ястреб! - сиял Шишонка. - Высох, аки перец, поседел, аки чеснок, а силушка не убавляется.
Воспрянувший больной кивал, переводил дух, но разговор поддерживать ещё не мог: сами собой смежались вежды, немел язык… Вскоре Вятчанин с Держикраем на цыпочках покинули одрину.
Крепко было у давешнего бродника намерение немедля увезти Рода от греха подальше. Однако постоялец проявил упрямство: не желал ехать, не поправившись. Обещал через седмицу быть здоровым. И зелье из травы-девятисила не подвело. Спустя неделю стал на ноги. Слабость ушла, хотя глубоко скрытая мука осталась.
- Я тебе надёжную охрану дам, - сжал кулак Шишонка.
- Ни одного охраныша! - настоял Род. - Во мне есть сила, да со мною Силка, - шуткою прервал он возражения опекуна.
Хозяин становища так и не постиг причины этого упорства, а постиг бы, ни за что б не уступил.
Перед отъездом крепко обнялись.
- Увидимся ли? - хлюпнул носом старый бродник.
Род заглянул в его бесцветные глаза и впервые за много лет не разглядел судьбы в чужих зрачках. Отнёс это на счёт болезни, понадеялся, что время все его способности вернёт на прежние места. Даже не заподозрил, как ошибся. С лёгким сердцем чмокнул старика в лысину.
И вот помчалась шестерня по путанице улиц. За много впереди жались прохожие к высоким тынам.
На улице Великой у Боровицкого холма пришлось призадержаться, попав в затор. Род окликнул Силку:
- К какой дороге правишь?
- Вестимо, к Старо-Русской, - обернулся тот.
- Правь ко Владимирской.
Держикрай сперва не понял, поняв же, осерчал.
- Глумишься, твоя милость? Непойманная птица сама летит в силки?
- Лети, куда велю, - сурово молвил Род, не затевая спора.
Однако Силка шестым чувством уяснил намеренье хозяина. Переклонясь к карети, мрачно произнёс:
- Не ищи умершего…
Род дрогнул: парень будто знал берестяную грамотку Букала. Одна из заповедей: «Не ищи умершего». Однако путник тут же успокоился: «Я ищу сына!»
На становищах Силка хлебал щи, скорбно глядя на хозяина. О сыне он не знал. О плаче Родовой души по отошедшей в иной мир княгине - так и видно по лицу! - догадывался.
Коней уж не меняли, оскудев средствами. Неторопливо отдыхали вместе с ними. Да и в пути их берегли, не гнали во всю прыть. Время путное растягивалось. И все-таки Андреева столица приближалась.
Вот наконец и земляной вал. Волжские ворота… Все здесь как в Гюргиевой столице Суздале: перекрестье главных улиц, в средоточии - церковь Богородицы и, само собой, как водится, - детинец.