Кровь боярина Кучки

Андрей, приближась к воеводе, откликнулся на отчие слова так, чтобы отец не слышал:

- Кой прок бывал от Ростислава? Один всем государством володеть хотел, творил же только зло.

Не по обычаю говорить плохо о покойнике. Тяжёлым камнем придавила сердце Рода смерть Ростислава. Андрей ныне старший сын! По отчей смерти заступит место Гюргия в кровавой схватке за великокняжеский престол. С его победой Улита станет великою княгиней. Неужто Род не вырвет свою любовь из лап судьбы? Дано ли ведальцу преодолеть заклятие?

Из разодранных внезапно туч на серый мир хлынуло солнце. Пронзительные трубы призвали к бою. Киевляне с суздальцами друг перед другом сбросили чехлы. Так делали они обычно, начиная бой с иноплеменниками. Багряные дружины ошеломляюще кидались на врага. Но нынче этот боевой приём кого ошеломить был призван? Их самих?

Ряды сошлись. Братоубийство началось. Род видел, как князь Андрей первым же ударом изломил своё копье.

- Спеши к нему! - крикнул в ухо своему оружничему воевода.

Род поднял булаву и оказался в гуще всадников. Он слышал лязг железа, равномерный, как работа, и надрывающее душу ржание коней. Дружинники рубили и отбивали тяжкие удары молча. В молчанье падали. Род булавою расчищал себе проход. Она не рубит, лишь оглушает и отбрасывает… Вот и Андрей. Конь под ним ярился, уязвлённый в ноздри. Шлем с головы слетел, щит из рук выпал. Род вложил свой меч в его десницу, отдал свой шлем, свой щит, пересадил ошеломлённого на Катаношу, и она вынесла чужого седока из боя. А боя-то почти уже и не было. Все неслись куда-то. Пеший безоружный Род делал сто движений в одно мгновенье, как учил Бессон Плешок, чтоб не попасть под груди конские, под их копыта.

- Ты чей? Ты чей? - не узнавали всадники вихрастого обезоруженного бегуна.

Иные без разбору рубили и - хвала Букалову заклятью! - промахивались. По хгэканью, неполногласию все они были киевляне. Род поймал коня без всадника, вскочил в седло и ускакал от них. Копья, стрелы, вдогон пущенные, не достигли цели.

Небольшое расстояние отделяло суздальцев от догонявших киевлян. Роду было непривычно, что под ним не Катаноша, а чужой мерин: он никак не мог преодолеть ничейного пространства.

Вот наконец среди своих!

- Боярин!.. Родислав Гюрятич!

- Томилка!.. Где ж твой обоз?

- Пропал обоз!.. Да что там! Тьма тысяч жизней пропала в один миг! - Томилка плакал, - Первыми, как крысы, побежали половцы. Вослед - Ольговичи. А мы - последними. Загатили мертвяками Рут. Держись поближе, Родислав Гюрятич!

Внезапный клин сплочённых всадников отъединил их друг от друга. Род узнал дружинников из княжьей обережи. Стремя в стремя с ними скакал до полной темноты.

- Где воевода?

- Кто? Громила? Убит при переправе через Рут.

- А Якун Короб?

- Про него не ведомо.

Остановились на днепровском берегу у Треполя. Переправлялись при свете факелов. В реке конь Рода не совладал с течением. Пришлось освободиться от стремян и, соскользнув с седла, переправляться вплавь. Где-то на стрежне подали весло, подобрала ладья. Среди гребцов только и вздохов было - о погоне. Страх им сопутствовал до берега. Там до утра Род сох у костра. С рассветом обнаружилось, что шатёр Гюргия невдалеке. Род подошёл поближе, надеясь узнать новости.

Расталкивая древками глазеющих голодных ратников, подъехавшие всадники освобождали путь Ольговичу. Он с дружиной переправился чуть выше.

Навстречу вышел из шатра сам Гюргий. Белое скудобородое лицо заметно почернело. Андрея рядом не было.

- Брат! - ещё с коня крикнул Ольгович, - Князь Черниговский убит!

- Кто? Изяслав Давыдыч? - хрипло спросил Гюргий.

- Нет. Соратник наш. Владимир, - тяжело спешивался кутырь Ольгович.

Оба князя обнялись. Так и застыли. Потом Гюргий повёл верного друга в свой шатёр.

- Где князь Новгород-Северский? Где Святослав Ольгович? - раздался крик.

Друзья, не доходя шатра, оборотились.

- Я Святослав, - сказал кутырь.

- Прими обещанное от Азария Чудина за жизнь Владимира Давыдовича! - крикнул неизвестный всадник. Он издали метнул в Ольговича двумя людскими головами и был таков.

Погоня устремилась следом.

Род вспомнил пир у атамана бродников. Чудин напрасно отговаривал своего князя от союза с Гюргием. Кутырь настаивал и настоял. Немудрено, что тысяцкий Азарий вменил Ольговичу в вину Владимирову гибель. И страшно отомстил.

- О, Внездушка, любимец мой!.. О, верный мой боярин Пук! - выл князь Новгород-Северский. И вдруг свирепо закричал: - Проклятый волхв! - В кровавый миг он вспомнил предсказанье Рода.

Сам ведалец стоял в толпе, потупившись, не смея поднять взгляда на князей, как виноватый.

- Андрей!.. Владимирский Андрей!- возникли рядом голоса.

Род поднял взгляд, увидел на игреней Катаноше спасённого Андрея, рядом - Арсланапу, воеводу половцев.

- Отец! - подъехал Андрей к Гюргию. - Воины Боняка хотят вернуться в Дикое Поле. Их потери велики. С ними небольшой полон. Просят отпустить.

Гюргий мрачно поглядел на Арсланапу, махнул рукой:

- Пусть едут. Пусть ведут, что взяли.

Толпа разбитых суздальцев, как бы опомнясь, зароптала: половцы берут в полон не только черных клобуков, а киевских славян - хотя и супротивников недавних, однако ж братьев!

- За вспоможенье надобно платить, - глухо изрёк Гюргий, уводя Ольговича в шатёр.

Андрей впился глазами в толпу, что укрывала ропчущих. Вдруг обернулся к Арсланапе.

- Вот этого ещё прибавь к полону, - указал пальцем.

Несколько половцев из воеводской обережи спешились и вытащили Рода из толпы. Железа на его руках сомкнулись.

«Прощай, Улита! - пронеслось в голове ведальца. - Анания, игумен, помолися за меня. Бог выпрямил мой путь. Блуд искупят страдания».

- Князь, ты не волен делать этого! - гремел в возникшей тишине голос Якуна Короба.

- Молчи, боярин, - возразил Андрей, - Я волен делать все!

Верёвка от желёз пленённого вот-вот была готова натянуться, а он, забыв себя, глядел на Катаношу, на которой восседал Андрей, и Катаноша со слезой в белках глядела на него.

- Ух-ух-ух-у-у-ух! - надрывно покатился по степи крик филина.

Это было прощанье Рода с игреней кобылицей. Он мог не даться в плен, но не сопротивлялся. А вот не попрощаться он не мог. Ответило отчаянное ржанье Катаноши. Кобылица, как на хурултае, воспарила было ввысь, да слишком много рук нашлось, чтоб тут же удержать её.

- Уберите эту бешеную тварь! - кричал Андрей.

А пленника уже влекли за скованные кисти, за шею вслед всадникам и Арсланапе поближе к окоёму, где безоружная, бессильная толпа под взмахами бичей тянулась на чужбину.

В том ряду, куда его втолкнули, сняв верёвку и аркан, он скованными кулаками протёр глаза и не поверил, что радом с ним такой же скованный… но кто? как можно было ожидать его увидеть? - Чекман!

- О, друг!

На восклицанье Рода поникший берендейский княжич вскинул голову, сбил шаг и удивлённо произнёс:

- Вай, что за чудо? На разных сторонах дрались, а очутились в одном плену!

8

Сверху, на Божий взгляд, лодья напоминала ковш с зачерпнутой по края гречневой кашей. Сплошь яшники - негде упасть яблоку. Калёными орехами поблёскивали спины гребцов. Род с Чекманом не гребли, сидели лоб ко лбу с закованными в железа руками - ни гнус отогнать, ни пот отереть. Речей уже не было, одни мысли. Род перебирал в памяти мрачный рассказ Чекмана, слышанный ещё в счастливое время, когда их гнали по степи до посадки в эту жаровню.

Перед мысленным взором возникал Изяслав Мстиславич, победивший великий князь, так милостиво отнёсшийся к Роду и на беду оставленный им. Изяслав, подобно Андрею, тоже изломил копье в первой же стычке. Раненный в бедро и руку, не усидел на коне, упав, плавал в собственной крови, по выражению Чекмана, очевидца событий и первого вспоможенника князя. Собственные воины едва не изрубили упавшего в пылу битвы. «Я князь!» - кричал он. «Он князь!» - объяснял Чекман. «Тем лучше! Он нам и надобен!» - завопили кмети, сбивая с ног берендейского княжича. «Ты нам и надобен!» - крикнул один из них, рассекая великокняжеский шлем, на коем блистало изображение святого Пантелеймона (таково было христианское порекло Изяслава). И тут лишь узнали в освобождённом от шлема не Ольговича, не Давыдовича, а своего любимца царя, подняли его на руки и понесли, славя Бога. Тяжело раненный великий князь, узнав про гибель Владимира Давыдовича, врага, велел посадить себя на коня, отвести к телу погибшего, чтобы утешить брата его Изяслава Давыдовича, союзника. Тут-то и потерял его из виду Чекман. Посланный к воеводе с известием, что великий князь жив, он был схвачен летучей шайкой кыпчаков, рыскавшей по бранному полю…