Страница 110 из 144
- Как, и бродничий атаман у тебя в руках? - удивился Изяслав братней оборотистости.
- Этой радости мне доставлено не было, - сокрушался приторно-сладкий голос. - В свалке у стены атаману размозжили голову булавой. Живым взяли только одного бродника прозвищем Озяблый. Лутьян выбился из сил, однако тщедушный червь не открыл зарытых бродницких кладов. Продолжать доиск бесполезно: не выдержит! Завтра его - на столб!
- Ох, зол ты, брат! - вздохнул Изяслав. - Слава Создателю, бедного волхва от такой участи смерть избавила. Я на него не держу обид: он мне предрёк великокняжеский стол. Пусть и солгал, зато от доброго сердца.
- Этот пророк и мёртвый изжарится на столбе, - мрачно изрёк Владимир Давыдович.
- Остепенись, брат, предай тело земле, как христианин, - уговаривал Изяслав Давыдович.
- Это дело только моё, - зло сказал Владимир, - Мы о нашем общем с тобой деле не успели договорить. Почему я остаюсь с Гюргием, а тебя шлю в помогу изгнанному великому князю? Ужель не ясно?
- Ясно одно: разделяться нам с тобою не след, - возражал Владимиру брат.
- Ну так слушай! - раздался свистящий шёпот, - Гюргий ли одолеет, Изяслав ли Мстиславич - нам все едино. При Гюргии я, будучи на щите, тебя выручу, а при Изяславе - ты меня. Тонко?
- Слишком уж тонко, брат, - отвечал соименник изгнанного великого князя. - Уйдём-ка отсюда. Здесь тяжко. Не иначе задохнулся несчастный вяз ник.
Князья вышли, оставив мнимого мертвеца с тяжелейшими мыслями о предстоящей гибели на столбе. Когда же произойдёт сия посмертная казнь? Принимая снадобье, он рассчитывал, что на третий день выберется из неглубокой могилы, какие обычно роют чмурные стражи для упокоившихся заточников. Мстительный князь превзошёл в своей злобе все самые худшие предположения. Оставалось надеяться на незатяжную смерть и горько думать о бесполезном Богомиловом даре, волшебной земле, вспоминая наиболее подходящие слова заговора: «Из тебя испечённому, в тебя уходящему…»
Он потерял счёт времени, не ведал часа, дневного или ночного, когда услышал возле себя голоса:
- Два дня минуло, а труп свеж.
- Холодно тут, как в скудельнице.[427]
Он не почувствовал, как его выносили. Натужно всхрапывала старая кляча, ей визгливо отвечали колеса - значит, снег стаял, сани заменили телегами. Когда колеса затихли, слух воспринял многие голоса, звучавшие на огромном пространстве. Тело не ощутило пут, коими его привязывали к столбу. Вот многоголосье уже где-то внизу, а вокруг страшная тишина, которую вдруг прорезал страдальческий писк Озяблого:
- Пощади-и-и-те-е-е!
Его оборвал треск. Так трещал огонь, пожиравший терем боярина Кучки. Конечно, тот треск был куда мощнее, этот показался страшнее.
- Мажьте смолой покойника, длинный факел готовьте! - приказывали снизу.
Однако казнимый уже вполуха слушал эти приказы. Его занимал ток жизни, содрогавший все тело. С усилием разомкнув веки, он увидел себя на высоком столбе, прикрученным гнилыми верёвками. Для мертвяка пожалели доброго вервия. А напротив на таком же столбе трещал факел. Это восходил свечой к небу Фёдор Озяблый. Казнь наблюдали вскинутые головы княжьих кметей, самого князя, ближних отроков, малой дружины. Выделялся ужасным ликом истым онагр Азарий Чудин. А кто же ещё там выстроился особняком в темных латах под хмурыми шишаками? Оттуда раздались возгласы:
- Открыл… открыл очи… Ожил!.. Глядит!..
Род глянул вдаль, пустую до окоёма. Где же Чернигов? Позади? Впереди лишь земля и небо. А как бы хотелось ещё и солнца! Небо - сплошная туча. Факел Озяблого щекочет тучу черным хохлом, сливая с её чернотой свою копоть. Слабо ли туче загасить факел?
И вдруг знакомый голос:
- Снимите со столба! Мёртвый жив!
- Да пошевеливайтесь же! Смолы! Огня! - Это приказ Владимира, торжествующего свою месть.
К казнимому уже потянулись древки со сгустками смолы. Только вымазать и зажечь.
От ладанки Богомила Соловья стало горячо груди. Род напряг силы. Показалось, кожа от натуги на руках порвалась, но и связывающее руки вервие порвалось. Он их высвободил, воздел к небу. Надо загасить факел. Нет сил его терпеть! Невиданной мощи крик сотряс воздух:
- Дажбог, дай дождь!
Волхв выкрикивал каждое слово чётко. Три слова - словно четыре камня посылал в небо.
- Даж…бог, дай дождь!
Туча не отвечала. А ладанка Богомила жгла грудь.
- Дорасти, древо, от земли до неба, дотяни сучья до чёрной тучи! Мать-землица, дай силу!
Просящий ощутил себя мощным деревом, выросшим из столба, руки его, как ветви, удлиняясь, вздымались все выше, пальцы, как сучья, дотягивались до влажных зябей, входили в тугую влагу, разверзали упрямую утробу воды.
Ливень хлынул стеной, и на месте исчезнувшего факела обнаружился чёрный остов Озяблого.
- Смолы!.. Огня! - заходился в истошном крике Владимир.
Что огонь, что смола под гасящей стеной воды?
Свирепость мстителя перекрыл иной крик. До боли знакомый голос воззвал по-боевому:
- Галичина-а-а!
Стоявшие особняком вой в латах и шишаках смяли княжеских кметей, свалили столб, сорвали со смертника вервие, что ещё сковывало его ноги и тело.
- Осторожнее, хлопцы! Не причиняйте боли.
Род удивлённо созерцал дружеский лик, склонившийся над ним:
- Иван… Ростиславич… Вдругожды… спасаешь…
- А, не забыл, как мы с рязанцем Владимиром тащили тебя из Ольговичева поруба? - не выдержал - рассмеялся галицкий изгой Берладник. - Не подходить! - заорал он куда-то в сторону. - Мне никакой Владимир Черниговский не указ! Служу только Изяславу Черниговскому! За спасённого друга глотку перегрызу! Никому его не отдам!
4
Род восстанавливал силы в покоях Ивана Ростиславича Берладника. Изгнанный галицкий князь в Чернигове расположился по-княжески. Испытанная на верность дружина надёжно берегла его дом.
- Изяслав Давыдыч не Святослав Ольгович! - приговаривал вдрызг намыкавшийся Иван, навещая друга. - Есть теперь у меня на Десне сельцо, с коего кормлюсь. И боевая сряда у хлопцев справная. Буду служить этому Давыдычу по-сыновни. Но не его братцу-кровоядцу. Я ведь тебя на смертном столбе обнаружил с полвзгляда. Сердце захолонуло. Ну, думаю, мертвец. Отстрадал свой век. Сожгут, как язычники. Они же и есть язычники. Благоденственную державу Владимира Святого и Ярослава Мудрого превратили в жертвенник Вельзевула. Кровь так и льётся в бойне. Мяса так и поджариваются в пожарах. Принимай жертву, Сатана! А все потому, что власть их осатанила. Да о чём говорить? Тьму тысяч раз горечь переговорена!.. А тебя как увидел раскрывшим очи… Не могу выразить! Впал в такое возбуяние, хоть сам лезь на столб. Все, слава Богу, позади. Ты поотдыхай пока. Повечер зайду. Дорасскажешь сполна про свою Улиту. Чего не смог твой друг-атаман - царство ему небесное! - то смогу я, и никто иной. Мы тебя и твою другиню знаешь куда упрячем? Никакой Долгорукий властелин не дотянется. В Вятскую республику! Слышал я от ушкуйников в Новгороде Великом, есть таковая у нас на севере на Вятке-реке. А столица её - град Хлынов. Там славяне-республиканцы живут, аки римляне в доавгустовой поре. Не чета глупым новгородцам! Никакого князя к себе - ни-ни! Вот хоть я приди, вытолкают взашей. Знают они нашу княжью хватку: лапы мягкие, зато когти вострые! Так что ты уж там не боярин, а Улита твоя не княгиня. Дай обниму до вечера, чародей-кудесник!
Род напрасно ждал, когда жёлтая оконная слюда станет серой. Иван повечер не пришёл. Явился удалой кудряш с закрученным, как у ляхов, усом. До чего ж знаком этот удалец!
- Здрав будь, боярин! - низко поклонился он. - Радуюсь сызнова повидать Третьяка Косолапа. Твоего любимого вишнёвого взвару не пожелаешь ли испить?
- Якубец Коза! - узнал Род, принимая кружку из его рук. - Как ты здесь оказался?
[427] СКУДЕЛЬНИЦА - место погребения.